Нет мужика – плохо, появился – с ним пришли проблемы.


Майский вечер заползал в окно волнующей свежестью и птичьим гомоном. Дарья с удивлением разглядывала прозрачную коробку, в которой стоял горшочек с синим цветком. Цвет был настолько глубоким и потрясающим, что завораживал своей нереальностью. Коробку пять минут назад доставил курьер, сухо попросивший расписаться и отбывший в неизвестном направлении.

– От восхищенного поклонника? – предположил художник Костя, уже полчаса болтавшийся в кабинете и мучительно придумывавший, как бы попросить сто рублей в долг. Просить было стыдно, поэтому он трепался ни о чем, коротая остаток рабочего дня.

– От Плюхина, – хихикнул Артем.

– Нет, – со знанием дела переключился на свежую тему Костик. – Если бы от Плюхина, то это были бы банальные розы или ромашки какие-нибудь.

– Или шампиньон, – заржал Артем.

– Помолчите, а? – оборвала соратников Дарья. Ей хотелось открыть коробку в одиночестве, но эти два любопытных попугая теперь не отстанут. В довершение всего в коридоре послышались тяжелые шаги Носова.

– Ну, разумеется, сейчас сбегутся все, – пробормотала она расстроенно.

– Такие подарки делают люди творческих профессий с креативным подходом к ухаживанию, – глубокомысленно изрек Костя и скороговоркой выпалил: – Даш, дай сто рублей на неделю.

Момент он выбрал подходящий. Дарья, начавшая перебирать в памяти всех известных ей творческих людей, которых она могла бы заинтересовать как женщина, машинальна выдала запрошенную сумму.

– Там может быть пояснение, – подсказал шеф, присоединившийся к группе любопытных. – Ты открывала?

«Откуда он знет? – напряглась Дарья, выуживая из-под горшочка открытку. – Неужели от него?»

На просто мужчину и на мужчину – потенциального кавалера женщины смотрят совершенно по-разному. Список завышенных и заниженных требований к некоторым пунктам кардинально различается. Иногда – с точностью до наоборот.

В открытке каллиграфическим почерком было выведено:

На изумрудном бархате листвы

Небес вечерних кружевная глубина.

Ее судьба печальна и нежна,

Ее недолог уязвимый век, увы.

Ей не продлить цветенья колдовством,

Она скромна, как Золушка до бала,

Бездонной нежности крупинки раздавала

И покоряла дивным естеством.

Бездумной щедрой юности намек,

Ей дней сочтенных для любви не жалко.

Даря надежду, синяя фиалка

За лепестком роняет лепесток.

– А что такое «хэ»? – нарушил благоговейную паузу Носов. – У меня что-то несимпатичные ассоциации напрашиваются.

– Хмырь? – предположил Артем и заржал.

Очарование записки было безнадежно нарушено.

– Идите отсюда со своими пошлыми шуточками! – расстроилась Дарья.

– Хороший человек, – великодушно предположил Костик. Сто рублей волшебным образом простимулировали его умственную деятельность в Дашину пользу.

Единственный приличный вариант – Харитон Баранов – отпадал как лицо, неспособное на складные вирши. Предположить, что веснушчатый «Гном», забросив длинноногую «Барби», рифмует стишок для подарочной фиалки, было сложно. Даже смешно было такое предполагать. Но других претендентов на «Х.» у Даши не было. Она вдруг вспомнила Серафимин рассказ про ее аморфного Сашу, получившего записку от коллеги с подписью «л.», и подозрительно уставилась на Носова.

– Я не дарю цветы в земле, – замотал башкой шеф и даже стукнул себя в широкую грудь. – Цветы должны вянуть, чтобы можно было дарить новые. Я не хочу, чтобы у моей девушки, как у пенсионерки, весь подоконник был заставлен горшками.

– А какие цветы ты даришь своей девушке? – вдруг заинтересовалась Даша.

– Последней подарил композицию из мимозы, но она сказала, что лучше деньгами, поэтому у меня сейчас временно нет девушки. И алиби тоже нет, но, Малашкина, верь – это не я. Я бы не стал подписываться такими неприличными буквами!

Заинтригованная Даша даже задержалась на работе в надежде, что неизвестный «Х.» как-то проявится. Коротая время, она позвонила Серафиме:

– Ну как?

Приятно, когда люди понимают друг друга с полуслова. Когда две незамужние барышни общаются по телефону, то незамысловатое «ну как?» может означать только одно. И Сима поняла все правильно.

– Никак. В театр идем.

– Разуваева, никак – это когда в театр ты идешь с бабушкой в надежде, что на соседнем кресле окажется Басков или, на худой конец, просто холостой, молодой и красивый театрал. Если я правильно понимаю, ты уже знаешь, что примерно такой рядом и окажется, а вот бабушки как раз не будет.

– У меня такое чувство, что лучше бы была бабушка, – покривила душой Серафима. Никакого такого чувства у нее не было, просто надоело ждать решительных мужских действий. – Понимаешь, по ощущениям – я встречаюсь с подругой. Даже не с подругой, а со знакомой.

– А ты с ней познакомься поближе, – сострила Даша. – Хватит строить из себя правильную, дай понять, что ты способна на многое.

– На что, например? И как намекнуть, чтобы не отпугнуть?

– Если он пугливый, то и даром не нужен, – заявила Дарья.

– Смею тебе напомнить, что у меня не такой богатый выбор, чтобы пугливыми разбрасываться. Что-то никто под балконом не поет и в драке моей руки не добивается.

– Так приманивать надо, – сумничала Дарья. – Надень пеньюар какой-нибудь прозрачный и выйди на балкон белье развешивать.

– Ага, бабушкины фланелевые панталоны шестидесятого размера и свои парашютные лифчики, – грустно усмехнулась Сима. – А если налить под балкон валерьянки, то сбегутся все окрестные коты и будет мне серенада.

– Ты из всего делаешь проблему, – воскликнула Даша. – Разуваева! Неужели так сложно улыбнуться мужчине, чтобы он все понял.

– Дарья, что он должен понять, если я сама ничего не понимаю? Тоскливо мне с ним и муторно, – призналась Серафима. – Не то что-то. Пообщаться приятно, он эрудированный, интеллигентный, но у меня другая беда. Я устала общаться культурно, хочется чего-то другого. Я подозреваю, что Саша того, что мне хочется, даже приблизительно дать не сможет, потому и таскает по культурным мероприятиям, ждет, пока я сама что-нибудь придумаю и отстану.

– Тебе посочувствовать? – уточнила Даша.

– А мне полегчает?

– Нет. Но будет ощущение, что тебя поддержали.

– Тогда давай сочувствуй.

– Сочувствую, – фыркнула Даша. – Кстати, у меня новость.

– Замуж выходишь?

– Разуваева, в твоем вопросе зависть и осуждение, – рассмеялась Дарья. – Нет пока. Но у меня подарок от неизвестного поклонника. На букву «Х.».

Серафима тихо хрюкнула, потом не выдержала и расхохоталась в голос:

– Страшно подумать, что он тебе на эту букву подарил!

– Фу. Он мне стихи подарил и цветочек, а буквой подписался, – пресекла шутки Дарья и, не дожидаясь реакции, продекламировала содержание записки, а декламацию закончила пояснением: – А внизу – «хэ». То есть – от этого «хэ» подарок. Ясно?

– Не в полной мере, – честно призналась Серафима. – В смысле – от хорошего или…

– Или!

– Ой, Малашкина, не пугай.

– Я не пугаю. Сама в недоумении. Какой такой «хэ»?

– Узко мыслишь, рекламщица. Это не «хэ», это «икс».

– Гениально! – ахнула Дарья. – Ну ты даешь! Хорошо, что я тебе позвонила. Точно, он меня интригует. Как оригинально – «Мистер Икс». Наверное, я знаю, кто это!

– Кто?

– Шеф. Он сегодня, когда спрашивал про записку, явно переигрывал. И вообще, он ко мне неровно дышит.

– Это хорошо? – не поняла Серафима. – У тебя голос странный, испуганный какой-то.

– Не знаю. – Даша говорила чистую правду. – Скорее плохо. Во-первых, он мне не нравится как мужчина, то есть он, конечно, собой хорош и все такое, но не в моем вкусе, а во-вторых, он начальник. Начальнику непонятно, как отказывать, зато понятно, что будет, когда он наиграется.

– Тогда я тебе тоже сочувствую, – сникла Серафима. – Ладно, закругляемся, меня мой театрал небось заждался уже.


Вечер выдался не по-майски прохладным, но Дарью сей факт не смутил. Ее грели адреналин и тревожно-праздничное ожидание. Раз есть подарок, то есть и кавалер, а раз есть кавалер, то появился шанс на сказку. Сказки бывают разными, но Даша Малашкина надеялась, что ее сказка если и случится, то будет именно такой, как хочется, а не как получится. До сих пор получалось не особо удачно, а вот хотелось многого и по пунктам.

Высидев в офисе лишних полчаса, Дарья медленно двинулась домой. Подарок она положила в прозрачный пакет и несла его как славянский шкаф из анекдота про разведчиков в надежде, что неизвестный даритель опознает ее издалека. Но кавалер где-то затаился или постеснялся подойти. В полнейшем разочаровании Малашкина переступила порог собственной квартиры и едва не расплакалась. Нет, ей никто ничего не обещал, но она же ждала!


Сидя в душной темноте театрального зала, Серафима бездумно таращилась на сцену, активно формулируя программу действий. Просто так встречаться, трепаться ни о чем и потом ворочаться всю ночь, бормоча «зачем мне это надо?» ей более не хотелось. Поскольку Сашу, похоже, все устраивало, пора было брать инициативу в свои руки. Но как это сделать, чтобы в общем и целом активность выглядела прилично, никак не придумывалось.

Сима положила руку на подлокотник и замерла. Кавалер немедленно стек к другому краю кресла, утянув в темноту свой костлявый локоть.

«Придурок!» – обозлилась Сима. Следующий этап плана – «случайное» касание коленом – тоже успеха не возымел. Тем более что касания и не получилось. Симина нога окунулась в пустоту, так и не обнаружив препятствия. Поборов желание пошарить рукой, дабы удостовериться, что кавалер не безногий или не сидит, заложив конечности за уши, она перестала надеяться на телесный контакт и начала готовить речь. Речь готовилась плоховато, так как настроение было злобным, термины подбирались соответствующие. В идеале Саша должен был сам захотеть… Ну хотя бы чего-нибудь, кроме бессмысленного шатания по улицам и отвлеченных бесед. Или пресечь дальнейшие попытки сближения. Тогда с чистой совестью можно будет переключаться на Сережу Федорова.

Речь получалась путаной и странной. Основные тезисы то выпадали из памяти, то вдруг начинали казаться неубедительными, а то и вовсе неприличными. Если говорить полунамеками, то не факт, что до кавалера дойдет смысл, а если прямым текстом, то оратор будет выглядеть, мягко говоря, эпатажно.

Они уже подъезжали к Серафиминому дому, а она никак не могла начать выступление. Саша то замолкал, задумчиво глядя в окно маршрутки, то вдруг снова начинал анализировать пьесу. Пьеса оказалась, надо сказать, дрянь. Авангардная постановка в духе труппы из «Двенадцати стульев». Заумь с претензией на глубокий смысл и сатиру. Чем хуже спектакль, тем больше пищи для разговоров. У Саши эта «пища» оказалась в стратегических объемах, и по всему выходило, что неудачный поход в театр станет темой разговоров на ближайший месяц. Представив лицо бабушки, которая наверняка дежурит у окна, и пофантазировав на тему эпитетов, которыми Анфиса Макаровна охарактеризует очередное свидание, Серафима окончательно осмелела.

– Саша, я хотела спросить…

– Да, Симочка!

Нет! Это было просто невозможно. Таким тоном воспитатель в детском саду поощряет робкое дитятко к общению. И глаза у него при этом добрые-добрые, как у Ильича.

– Нет, ничего, – великодушно улыбнулась Серафима, пропев про себя «Это конец, конец любви, пробил ее последний час…». Ей было ясно: они добежали до финишной черты, за которой не оказалось ни фанфар, ни медалей, ни зрителей. Зря бежали. Счет один – ноль не в Серафимину пользу. А сколько времени потрачено!

– У меня к тебе тоже вопрос, – прорезался вдруг Саша. – Не совсем банальный. Что ты делаешь завтра вечером?

Сима фыркнула. Да уж. Вопрос более чем не банальный.

– А что? – машинально пококетничала она. Хотя надо было сказать, что все ближайшие вечера у нее будут заняты. Уж если чувства ампутировать, так ампутировать, а не нарезать по кусочкам, как колбасу. Бутербродов все равно не получится.

– Хотел познакомить тебя с мамой.

Вот так всегда и бывает. Решение уже принято, а обстоятельства изменились. Правильно говорят: дорога ложка к обеду. Но обед ведь можно и перенести…

Удивляясь собственному непостоянству и лицемерию, Серафима заулыбалась, сопротивляясь воплям интуиции и женского «я»:

– Как неожиданно!

«И, главное, некстати!» – съязвила интуиция.

– Это да или нет? – Саша внимательно и заботливо смотрел Серафиме в глаза.

– Конечно, да!

«Разумеется, нет! – взвизгнуло женское «я». – Идиотка! Мало тебе выставок и театров, так теперь еще и мама. Да какая там может быть мама, если у нее выросло вот такое чудо? И никаких «вдруг»! Сюрпризы кончились, даже не начавшись. Это полоса препятствий, через которые придется скакать, как бешеной жабе, всю оставшуюся жизнь. Мама – это серьезно. И если он вот так сразу, вместо поцелуев и прочей атрибутики, пихает на амбразуру маму, то кого он подсунет, когда дело дойдет, не дай боже, до брачной ночи?»