Все это сильно отдавало театром и, вероятно, не имело никакой юридической силы, но в этих местах Генри Дрейдейлу конец. Слухи об этом разойдутся, как и полагается слухам, и Дрейдейл будет опозорен на всю округу.

— Куда он поехал? — спросила Пруденс, когда люди, возбужденно переговариваясь, начали расходиться.

— Далеко не уедет. Я его найду.

— Будь осторожен, Кейт. Месть отравляет душу.

— Я просто хочу отдать его в руки правосудия за совершенные преступления. И я это сделаю. А карать его предоставлю другим. Больше он не стоит моего внимания.

— У меня такое же чувство.

— Тогда давай вернемся домой.

— Я бы хотела поговорить с Эроном и Толлбриджем.

— Конечно.

Кейт повернул лошадь по направлению к ним, потом помог Пруденс слезть.

— Хорошо, — сказала Сьюзен, впервые не находя слов.

— Да, все очень хорошо, спасибо.

Пруденс легко обняла ее и повернулась к Эрону, который, казалось, разрывался между благоговейным трепетом и досадой.

— Рад видеть, что ты хорошо устроена, Пруденс.

— По твоему тону не похоже.

— Просто я беспокоюсь о тебе, — нахмурился брат.

Пруденс, покачав головой, рассмеялась и оставила эту тему.

Эрон всегда поворачивал любое дело так, как ему удобно.

— Я должен еще раз извиниться за то, что ваша карета пострадала, сэр, — сказал Толлбриджу Кейт. — Но, как вы слышали, это произошло не по моей вине.

— Чепуха, милорд, — поклонился Толлбридж. — Мы рады видеть вас целыми и невредимыми. Позвольте оказать вам гостеприимство в моем доме.

Он был крайне любезен, но Пруденс заметила, как он взглянул на Диану, которая все еще сидела на лошади и походила на конную статую. Пруденс не сомневалась: графиня сделала это умышленно, так как была уверена, что Толлбридж жаждет заполучить такую гостью в свой дом.

— Увы, сэр, — ответил Кейт, — мы должны возвращаться в Кейнингз. Но надеемся в другой раз воспользоваться вашим гостеприимством. И конечно, вам, вашей дочери и брату Пруденс в Кейнингзе будут рады в любое время.

Толлбридж поклонился, явно довольный и меньшими знаками внимания.

Они отправились в Кейнингз в отличном настроении и через пару миль остановились накормить и напоить лошадей. Потом Диана и Перри отделились от группы и устроили импровизированные скачки.

— Тебе тоже хочется это сделать? — догадалась Пруденс.

— Да. Ты будешь возражать?

— Конечно, нет.

Кейт поменялся лошадьми с одним из конюхов и, прихватив у него еще и шляпу с пером, помчался догонять Диану и Перри. Его смех несся по ветру.

Ничего не поделаешь. Ей тоже придется научиться ездить верхом.

Глава 37

Кейнингз выглядел чудесно, и Пруденс сообразила, что он уже стал для нее домом. Еще не совершенным домом, но местом, где она чувствовала себя дома.

Пруденс увидела в саду Хетти с детьми и махнула рукой. Рядом с домом гуляла Артемис с девочками и нянями, одна из которых держала на руках младенца. Диана тут же повернула лошадь к ним. Подъехав, графиня спешилась, взяла девочку, предусмотрительно отвернулась и стала кормить ребенка, как простая крестьянка.

Пруденс надеялась, что и она вскоре обретет такую уверенности делать то, что пожелает.

Она, Кейт и Перри спешились у входа, конюхи увели их лошадей.

— Думаю, мне следует пойти к матери и дать отчет о сегодняшних событиях, — сказал Кейт, когда они вошли в дом. — Она, разумеется, не одобрит.

— Я пойду с тобой, — ответила Пруденс, — и прослежу, чтобы она отнеслась одобрительно.

— А я исчезну! — со смехом заявил Перри и удалился.

Вдова была не в восторге, но заметила:

— С такими негодяями нужно расправляться. Это не причинит вреда, поскольку вас обоих видели в обществе леди Аррадейл. Надеюсь, завтра будет более спокойный день, и она отобедает с нами. Я знала ее родителей. Бог не дал им сына. Для них это была великая печаль.

— Как и Генрих Восьмой, они нашли бы утешение в дочери, — сказал Кейт, — если бы могли видеть ее сейчас.

— Генриху Восьмому следовало более продуманно выбирать жен. Иностранка-католичка — это плохой выбор.

Пруденс сумела промолчать, но когда они с Кейтом вышли, спросила:

— Она не понимает, что Генрих в то время сам был католиком?

— Думаю, мать возражает против «иностранки». Она считает, что нашему нынешнему королю мудрее было бы жениться на англичанке, но способность королевы производить на свет здоровое потомство, особенно мальчиков, смягчила ее. Моя мать — сложный человек.

— Но прямолинейный. К этому я смогу привыкнуть.

— А когда ты родишь здоровых мальчиков, ты станешь для нее солнцем, луной и светом в окне.

— Это более пугающая перспектива! Но мы ведь избавились от пандемониума? И все наши демоны побеждены?

— Да, и за это нам полагается награда.

— Награда?

— Сегодня ночью.

Подтекст можно было понять безошибочно.

— Сегодня? Но… — Они подошли к двери в ее спальню, и Пруденс огляделась, нет ли кого поблизости. — Мы не можем.

— Можем. Есть удовольствия, которые не влекут риска зачатия.

— Есть?! — воскликнула она. — Что ж ты раньше об этом не сказал?


Кейт пришел к ней в одном халате, под которым ничего не было. Пруденс тоже нарядилась в халат, надетый на простую ночную рубашку, и распустила волосы.

— Как светлый мед, — пробормотал Кейт, взял в ладонь прядь и отпустил ее, — в свете свечей.

Пруденс сидела у окна, глядя, как последние блики солнечного света покидают небо и зажигаются первые звезды.

Кейт подвинул кресло, сел рядом, взял ее руку и переплел пальцы.

— Ночь — это время демонов, но и время самой сладкой любви.

Слово «любовь» замерцало в воздухе как запретный плод. Нет, она так много не требует. Их награда и без того будет роскошной.

— Сумерки — мирное время, — сказала Пруденс.

— Если только ты не мелкое создание, пытающееся спрятаться от совы.

Пруденс предостерегающе посмотрела на Кейта.

Он поцеловал кончики ее пальцев.

— Не могу представить, что женился бы на ком-то другом, а не на тебе.

— И я тоже, но если бы ты женился на Невидимке, Вертушке или Нескладехе, то со временем мог бы полюбить свою избранницу.

Пруденс коснулась запретной темы, но Кейт, похоже, этого не заметил.

— Возможно, но я знаю достаточно семей, где супруги едва терпят друг друга. Не как мы.

Кейт по очереди целовал ее пальцы там, где они сплетались с его. Пруденс поднесла их сплетенные руки к губам, чтобы повторить нежное прикосновение, наслаждаясь его запахом, чуть грубоватой кожей, мягкие волоски на которой щекотали ей губы.

— Если бы не ты, я бы, наверное, женился на одной из них, — сказал Кейт, — или на какой-нибудь другой кандидатке из списка. Меня заставляли исполнить долг.

— Вместо этого ты женился на мне и принес в Кейнингз пандемониум.

Кейт чуть прикусывал ее палец.

— Избежав ада пострашнее. Сомневаюсь, что был бы мирным мужем, если бы меня довели до бешенства.

— А ты уверен, что я не доведу тебя до бешенства? — дерзко спросила Пруденс.

— Только в самом лучшем смысле. Идем в постель, женушка.

Возле кровати Кейт снял с нее халат.

— Леди в чопорной ночной рубашке… Как очаровательно! Но придется с ней расстаться. Ты позволишь?

У Пруденс сердце пустилось вскачь, а во рту пересохло.

Кейт медленно расстегнул шесть пуговок, его пальцы задевали ее тело. Потом раздвинул ткань, поцеловал ее грудь и взял в рот сосок. Пруденс охватила дрожь.

— Разве это не восхитительно? — пробормотал он. — И никакого риска забеременеть.

Халат распахнулся у него на груди. Поддавшись искушению, Пруденс положила руку туда, где под горячей кожей твердели мускулы. Пока Кейт переключился на другую ее грудь, она поглаживала и исследовала его.

— Сегодня между нами нет барьеров, — сказала она.

— Есть. Барьеры наших намерений, но, как я говорил, и барьеры могут добавить удовольствия.

Кейт спустил с ее плеч ночную рубашку и потянул ниже, пока она не скатилась к ногам Пруденс, оставив ее нагой. Пруденс машинально прикрылась руками. Кейт мягко поймал их и развел в стороны.

— Ты прекрасна, моя воинственная королева.

— Агриппина, — напомнила Пруденс, и он рассмеялся.

Кейт сбросил халат и стоял, позволяя ей разглядывать его. Повязок уже не осталось, но Пруденс видела его раны, старые и свежие. И все равно Кейт был совершенен.

Пруденс притянула его к себе, в объятая еще более восхитительные, чем прежде, сердце к сердцу, нежные и пылкие. Глаза Кейта сияли от восторга, он с улыбкой поднял ее и понес в кровать.

— Я помню, как ты нес меня наверх в доме Толлбриджа.

Это меня волновало и пугало.

— Пугало?

— Потому что ты такой сильный.

— Я и теперь тебя пугаю?

Пруденс понимала, что нужно ответить «нет», но сказала правду:

— Ты мужчина. Я к ним все еще не привыкла. Особенно к таким, как ты.

— К таким, как я?

Кейт положил ее на постель и обошел кровать.

— Как ты, — повторила Пруденс, впитывая все детали его великолепного тела. — Но я вижу преимущества. Если бы ты подошел ближе, я бы привыкла быстрее.

Кейт рассмеялся и лег, не потрудившись прикрыться.

— Привыкайте как пожелаете, миледи.

Пруденс так и сделала, касаясь и исследуя, доставляя удовольствие себе и надеясь, что и ему это приятно.

Кейт не двигался, потом его рука скользнула между ее бедер, палец исследовал средоточие ее женского естества.

Пруденс испуганно замерла, потом выдохнула:

— О!

— О! — с улыбкой повторил он и потянулся губами к ее соску.

Это нежная игра вызывала такой вихрь ощущений, или рука Кейта внизу, или то и другое?

— Сдавайся, любимая.

— Любимая?

— Конечно.

— Ты мог бы сказать это раньше, — пожаловалась Пруденс и стукнула его, как тогда, когда он признался, что он граф.

Но Кейт только рассмеялся и прикосновениями и поцелуями довел ее до исступления.

Его пальцы скользнули глубже, подменяя мужское естество и погружая Пруденс в океан безумной жажды. Она стонала, потом закричала. Волна наслаждения накрыла ее, унося смятение и оставив жаркое трепещущее удовлетворение.

— Ох! Вот это да!

— Я знал, что ты будешь страстной, любовь моя, — улыбнулся, целуя ее, Кейт.

— Я?

— Ты. Есть и будешь. Всегда.

— Скажи это снова.

— Всегда?

— Что любишь меня. Или мне это примерещилось?

— Я люблю тебя. Ты это знаешь.

— Ты никогда этого не говорил.

— Не может быть, я должен был это сделать.

— Нет.

— Ты тоже мне этого не говорила, — заметил он.

— Я очень стеснительная.

— Может быть, я тоже стеснялся.

Пруденс со смехом стукнула его. Кейт поймал ее руку и поцеловал ладонь.

— Я люблю тебя. Обожаю. Ты лучший из мужчин.

Кейт улыбнулся почти смущенно.

— Да, Кейт, ты такой. В глубине души я знала это с самого начала. Вот почему я впустила тебя в свой дом и подтвердила твою историю в церкви. Я всегда знала, что ты прекрасный человек.

— И я знал, что ты моя единственная женщина…

Они целовались, гладя друг друга и смеясь, и Пруденс заметила, что он снова отвердел.

— Ты доставил мне наслаждение, а как насчет тебя?

— О, здесь постель нечистая. — Кейт подвинулся на ее сторону. — Мы можем перейти в твою. А утром будет ванна.

— Кто первый?

— Мы оба. Пока ждем, мы можем поиграть во многие игры — в постели, в ванне, в лодке, даже на качелях. А когда ожидание кончится, моя дорогая страстная женушка, в нашем раю, в нашем доме я намерен получать все возможные удовольствия во все наши дни, пока смерть не разлучит нас.