– А неформальная? – Нина постаралась произнести эти слова как можно мягче.

Лиза помолчала.

– Две недели назад у меня умер отец. И мне не с кем поговорить.

– Лиза! Я вам сочувствую… – начала Нина, но Лиза перебила ее:

– Вы не волнуйтесь, я не буду грузить вас своим горем и своими воспоминаниями… – Лиза торопилась, будто боялась, что ей откажут.

– Бедная девочка! – вырвалось у Нины. – Обязательно приезжай!

И пока она диктовала адрес, Лиза, записывая, судорожно сглатывала слюну, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не услышал, как она плачет.


Дав адрес Лизе, Нина скорее помчалась за продуктами. Отвыкнув питаться по-человечески за годы одиночества, она неважно теперь представляла, чем угощать молоденьких девушек. Но выбор интуитивно сделала правильный: колбаса, семга, шпроты и хлеб, две пачки разного печенья, коробка зефира в шоколаде и бутылка полусладкого вина – все это действительно пригодилось. Когда прозвучал звонок домофона, стол был накрыт и бокалы расставлены. Можно было подумать, что Нина приготовилась к романтическому свиданию: пара свечей, поставленных друг против друга, праздничные приборы и высоко срезанный букетик мелких хризантем дополняли убранство стола.

«Как странно мы с Лизой встретились, мир тесен! – думала Нина, разглядывая свое отражение в зеркале ванной комнаты. – Вот уж действительно время лечит! И я совсем другая, и Лиза не та!»

Но когда Нина, услышав звук лифта, открыла дверь, она удивилась: навстречу ей вышла внешне совершенно спокойная, улыбчивая без навязчивости, модно одетая молодая женщина в кудрявом рыжем парике. Инстинктивно Нина опять почувствовала опасность, насторожилась, подобралась.

– Извините за внезапное вторжение, – Лиза была сама вежливость, – но если бы я не собралась к вам сегодня, в выходной день, то не собралась бы, наверное, никогда.

«Надо же! – подумала Нина. – Вот уж точно, что я теперь счастлива – не замечаю не только часы, но и целые дни».

Лиза разделась: сняла свою модную куртку, высокие ботинки. Осталась в красном полосатом свитере, черных брючках, махровых носках. Она вытряхнула из сумки сандалеты, нацепила на ноги. Нина подумала, что несколькими годами раньше Лиза ходила в высоченных сапогах выше колен на огромных каблуках. Теперь перед Ниной была уже не девушка в боевой готовности подцепить жениха, а умудренная жизнью, хоть и молодая женщина.

– Ты выросла! – сказала она, внимательно посмотрев Лизе в глаза.

– Давно! – Лиза поправила парик перед зеркалом. – Противная штука! Все время съезжает набок!

– Проходи! – Нина повела ее к накрытому в комнате столу.

– Какая роскошь! – Лиза обвела глазами помещение. – Простор, пустота и шикарно накрытый стол! Очаровательно! Я могу об этом только мечтать!

«Когда ты жила в моей квартире с моим бывшим мужем, роскоши там было побольше, разве не помнишь?» – хотела спросить Нина, но промолчала.

– Я имею в виду, что все это, – Лиза обвела руками по сторонам, – лично твое! Добыто тобой и принадлежит только тебе! Это здорово! Мне это еще предстоит!

– Ничего, – миролюбиво заметила Нина. – Ты меня моложе лет на пятнадцать, у тебя еще все впереди! Кстати, как твой ребенок? Мальчик, кажется?

Лиза нежно улыбнулась.

– Мальчик. Остался с мамой. Я сейчас живу у нее. Раньше снимала квартиру, но после смерти отца… Мама все время плачет, очень постарела. А от Сашки ушла няня. Вот так все и получилось. Но я мечтаю жить так, как ты – свободна, как ветер, никому и ничем не обязана.

Нина помолчала.

– А твой сын… – Она не умела расспрашивать про детей. Еще про школьников можно спросить, как учатся, куда собираются поступать. Но про маленького? Надо иметь детей, чтобы все про них знать. – Он тебя слушается? – наконец набрела она на вопрос.

– Ой, давай об этом не будем! – Лиза потянулась к коробке с зефиром. – Угощаешь?

– Конечно! – Нина усадила ее за стол. – Хочешь вина?

– Хочу!

Да, в этом Лиза не изменилась. Нина не забыла, как эта девчонка уплетала когда-то на ее кухне жареную картошку. Нина открыла бутылку, положила на тарелку Лизе, вспомнив ее аппетит, закуску, сразу – и рыбу, и сыр, и колбасу.

– Ой, я теперь все это не ем! – Лиза взяла бокал, но тут же поставила его назад, соскочила с места, выбежала в прихожую, принесла журнал. На развороте страницы красовалась Нинина фотография. – Вот статья! Мы же ее обмываем!

Женщины чокнулись.

Лиза гордилась проделанной работой:

– Очень фотогенично вышло!

Бывшие соперницы выпили на брудершафт, обнялись и поцеловались.

Но все-таки в поведении Лизы Нина заметила некоторую натянутость.

– Ты сказала, что твой отец… – начала она через некоторое время.

– Да. – Лиза поставила бокал и посмотрела прямо перед собой. – Помоги мне в этом разобраться. Я не могу понять… Нет, никакого криминала, никаких сыщиков, милиционеров, убийц и подпольных денег. Все очень просто – человек умер оттого, что у него лопнул сосуд в голове. Не выдержал перегрузки. Я думаю – от любви.

– Как я могу разобраться? – Нине стало неловко. – Я не могу судить…

– Не надо судить, – перебила ее Лиза. – После того как отец… Я подумала, что ты самый близкий мне человек по духу.

Нина вовсе не хотела брать на себя ответственность за бывшую соперницу. Она сказала уклончиво:

– Каждый должен себя понять сам. Осознать свою жизнь.

– Я этого и хочу. – Лиза залпом допила вино. – Но я запуталась. Вроде все просто – и одновременно сложно. Неужели без любви в самом деле нельзя жить на свете?

– Как тебе не стыдно? – посмотрела на нее Нина. «Дурочка какая-то. Несколько лет назад умничала и важничала, теперь задает детские вопросы». – Ты же психолог, что по этому поводу говорит ваша наука? – попыталась она пошутить. Но Лиза была серьезна.

– Когда дело касается близких – перестаешь что-либо понимать, – сказала она. – Если в себе я еще как-то разобралась, то в отношениях отца – темный лес. Ему было почти шестьдесят. Пять лет назад он ушел от матери, женился на молодой женщине, родил маленького ребенка, был от него в восторге. И вдруг опять – новая любовь. Что же, прежняя провалилась куда-то? Или это была не любовь? Почему с нами это происходит? Я сама пережила те же чувства – сначала один мужчина, потом – другой. И сколько раз за жизнь это может повторяться?

Каждого человека волнует в первую очередь личная история. Все, что не касалось Кирилла, Нину практически не интересовало. Все, что у Лизы было с ним, отдавалось в Нининой душе не болью, а странной, терпкой горечью, одновременно и приятной, и неприятной.

– Раз ты сама это пережила, – осторожно произнесла Нина, – попробуй проанализировать, отчего произошло угасание чувств. Когда любовь на пике – невозможно влюбиться в кого-то другого, если ты не маньяк.

– У меня не было от Кирилла детей, – неуверенно сказала Лиза.

– У меня тоже не было, – заметила Нина, – однако это не помешало мне прожить с ним тринадцать лет. Когда любишь, дети не имеют значения. Вот если уже разлюбил, тогда каждое лыко в строку!

– Кирилл был стар…

– Ему не было тогда и сорока!

– Мне-то было двадцать!

– Двадцать. – Нине не хотелось напоминать, что все в истории Лизы произошло так, как она ей когда-то и предрекала. Но может, поэтому Лиза и пришла именно к ней, а не к кому-то еще? – Ты расскажешь мне о своей жизни с молодым мужем? – спросила она, подумав, что это важно. – Из-за чего все-таки вы с ним разошлись?

Лиза сидела теперь с совершенно несчастным видом. Как-то незаметно слетела с нее видимость благополучия. Нине стало ее искренно жаль.

– Я уехала от мужа, – наконец просто сказала Лиза. – По меркам военного городка, совершила предательство.

– Почему?

Лиза опять помолчала. Потом, пожав плечами, начала говорить:

– Ты помнишь, где мы с тобой познакомились?

Нина отлично помнила – в автошколе, на курсах вождения.

– Все тогда были в тебя влюблены.

– После того как я сдала экзамен, отец купил мне машину.

– Отец? Я думала, Кирилл, – удивилась Нина.

– Нет, машину купил отец. – Лиза помолчала. – В ту пору он, наверное, уже знал, что не будет жить с моей матерью, поэтому подлизывался ко мне.

Нина наполнила бокалы себе и Лизе.

– Давай за память об отце!

– Давай. – Они немного отпили, закусили виноградом. – Водила машину я тогда отвратительно, – продолжала Лиза.

Нина посмотрела внимательно: не кокетничает ли ее собеседница? Но нет, в ее взгляде не было и намека на кокетство. Она стала рассказывать:

– Я плохо училась, я признаю. Права мне купил Кирилл, а я тогда думала, что не надо тратить время на то, что можно купить за деньги. Но тем не менее, – она иронически улыбнулась, – красивая машина у меня была, я ее очень любила, и, между прочим, многие из тех, кто со мной учился на курсах, считали за удовольствие прокатиться на ней. Помнишь все это? Мне иногда кажется, что я тогда была просто чудовищем!

– Может быть, – пожав плечами, отозвалась Нина.

Лиза потянулась к ней через стол и протянула руку.

– Спасибо, что не врешь, как другие.

– Не вижу смысла. – Нина прекрасно помнила юную блондинку в блестящем пальто с какими-то опереточными мехами, ее чудесную машину и толпу поклонников у передней дверцы. Легко, будто играючи, эта блондинка очаровала тогда и ее мужа.

– Так вот, – Лиза невесело усмехнулась, – Кирилл из любви, наверное, – тут уж поморщилась Нина, – прощал мне все мои ошибки. Но мой молодой муж, поехав со мной в первый раз, ужаснулся. «С тобой нельзя ездить, ты – самоубийца!» – сказал он мне после первой же совместной поездки и предпочитал больше не ездить. И не советовал брать машину с собой. Тем не менее я отправила свой автомобиль в наш городок по железной дороге. Я подумала, что там, где нет большого потока машин, я выучусь ездить как следует. В общем, так и произошло. Я научилась соблюдать все правила, свободно пересекать нерегулируемые перекрестки, особенно внимательна была на железнодорожных переездах. Но видно, уж так повелось, что из двух влюбленных один любит больше, чем другой. И в нашей вновь образовавшейся семье именно я оказалась на вторых ролях. И из-за того, что стала, по сути, приложением к своему мужу, выполнявшему важный государственный долг – а на мой взгляд, занимавшемуся совершенно бессмысленным делом. И потому, что я была сразу беременной, потом роженицей, потом кормящей мамой – некрасивой, неопытной, оторванной от дома. Ребенок поглощал тогда все мое существо, а знаний и опыта не хватало. Я была никчемной хозяйкой, не умела экономить, не умела готовить для мужика. – Лиза невесело улыбнулась. – В общем, в сравнении с другими женами я занимала последнее место.

Нина молчала. Ей было понятно: московская девочка в далеком военном городке чувствовала себя как теплолюбивая канарейка, выпущенная на волю поздней осенью. Девочка, прежде окруженная любовью богатых, взрослых мужчин – отца и мужа, – полюбила мальчишку-ровесника, тоже имеющего мало представлений о мире.

«Он, наверное, Лизе еще и изменял», – с сочувствием подумала Нина и как в воду глядела.

– Представь себе, мой муж немного увлекся там дочкой полковника! – Лиза сказала об этом с выражением натуралиста, рассказывающего о своих опытах, – со смесью интереса и беспристрастности.

– Что ж, и ты побывала в шкуре оставленной женщины, это полезно, – ответила Нина без всяких признаков злопыхательства.

– Для самообразования – полезно, для самолюбия и кормления ребенка – не очень, – заметила Лиза не без горечи. – Но мой муж не оставил меня, нет. Просто дочка полковника под разными предлогами чаще стала приходить на службу к отцу. Стояло жаркое лето, она приехала в городок на каникулы – училась в Чите. С началом осеннего семестра она укатила, мой муж поскучал без нее месяц или полтора, а потом постепенно забыл. Я же не сдавалась: устроила что-то вроде женской консультации, раскатывала всюду на своей красивой машине… В общем, вела себя не так, как принято в военных городках. Жена полковника, сама, видимо, положившая глаз на молодого лейтенанта, несколько раз делала мне замечания. Она даже ставила мне себя в пример! Я никак не могла понять, зачем это нужно: ведь она, на деле вертящая мужем, как ей угодно, всегда притворялась перед ним послушной женой, служанкой, рабыней даже. А в реальности была жесткой и холодной натурой, честолюбивой до ужаса, тщеславной до тошноты, и постоянно прикрывала свою сущность сюсюканьем, слащавыми улыбками и глупыми словами о патриотизме. Неужели полковник не мог понять характер своей жены?

Я же не пользовалась там успехом ни у кого. Друзья мужа считали меня взбалмошной и избалованной. Вполне допускаю, что им нашептывали все это их жены. Они, мне кажется, искренне недоумевали, зачем я вышла замуж за лейтенанта и приехала в такую даль. Сами они хвастались друг перед другом и продвижением по службе мужей, и тем, как они ловко умеют с ними управляться. Жены на ролях денщиков были там явлением столь же принятым, сколь и распространенным. В наш век, в государстве, претендующем на цивилизованность, они не допускали и мысли о каких-либо других отношениях между мужчинами и женщинами, кроме отношений начальника и подчиненного. Причем очень удачными считались семьи, в которых позицию начальника скрытно занимали жены. Идеалом для женщин, как я заметила, служил как раз брак бравого полковника. Сам он поначалу мог иметь мнение какое угодно, но если оно в чем-либо расходилось с мнением его жены, можно было не сомневаться: в течение трех дней полковник свое мнение менял. И это касалось и служебных вопросов тоже. Как это удавалось его жене – оставалось тайной. Однако все женщины городка стремились подражать ей – толстой, властной, немолодой, в бытовом смысле хитрой, а во всем остальном – почти неграмотной тетке. Вполне вероятно, что это именно она способствовала возвышению своего доброго, неглупого, но, видимо, до смерти боявшегося ее супруга. Женщины в городке утверждали, что в молодости она была больна какой-то редкой и тяжелой болезнью; муж долго лечил ее и даже возил в Москву на консультации. Лечение ей помогло, но с тех пор он ужасно боится, как бы опять с женой не случилось чего-либо подобного, поэтому никогда с ней не спорит.