Я же не пользовалась там успехом ни у кого. Друзья мужа считали меня взбалмошной и избалованной. Вполне допускаю, что им нашептывали все это их жены. Они, мне кажется, искренне недоумевали, зачем я вышла замуж за лейтенанта и приехала в такую даль. Сами они хвастались друг перед другом и продвижением по службе мужей, и тем, как они ловко умеют с ними управляться. Жены на ролях денщиков были там явлением столь же принятым, сколь и распространенным. В наш век, в государстве, претендующем на цивилизованность, они не допускали и мысли о каких-либо других отношениях между мужчинами и женщинами, кроме отношений начальника и подчиненного. Причем очень удачными считались семьи, в которых позицию начальника скрытно занимали жены. Идеалом для женщин, как я заметила, служил как раз брак бравого полковника. Сам он поначалу мог иметь мнение какое угодно, но если оно в чем-либо расходилось с мнением его жены, можно было не сомневаться: в течение трех дней полковник свое мнение менял. И это касалось и служебных вопросов тоже. Как это удавалось его жене – оставалось тайной. Однако все женщины городка стремились подражать ей – толстой, властной, немолодой, в бытовом смысле хитрой, а во всем остальном – почти неграмотной тетке. Вполне вероятно, что это именно она способствовала возвышению своего доброго, неглупого, но, видимо, до смерти боявшегося ее супруга. Женщины в городке утверждали, что в молодости она была больна какой-то редкой и тяжелой болезнью; муж долго лечил ее и даже возил в Москву на консультации. Лечение ей помогло, но с тех пор он ужасно боится, как бы опять с женой не случилось чего-либо подобного, поэтому никогда с ней не спорит.

– За что жены тебя не любили?

Лиза усмехнулась:

– За всякие глупости. Например, когда еще у нас не было стиральной машинки, а друзья приходили звать моего мужа на рыбалку или охоту, я вставала возле входных дверей и громко, во всеуслышание заявляла, что поехать с ними мой благоверный никак не может, потому что в воскресенье полно хозяйственных дел. Нужно постирать белье, помочь мне приготовить обед на три дня, погладить и помыть полы. «Да что же у тебя делает жена?» – спрашивали у мужа сослуживцы, а женщины вторили им: «Она не любит мужа!»

– Да, ситуация, – усмехнулась Нина, которая сама в течение тринадцати лет в одиночку стирала и гладила, и подавала еду, и готовила, и мыла.

– «Он с тобой разведется!» – пугали меня, – продолжала Лиза. – Но странное дело: по мере моего пребывания в роли прислуги я странным образом стала замечать угасание своего влечения к мужу. Если раньше я не могла спокойно видеть его замечательно красивое тело, теперь, после того как поздно вечером я падала в постель без сил от изнуряющего и отупляющего домашнего труда, оно стало меня раздражать. Иногда соседки спрашивали меня, чего я добиваюсь. Я отвечала, что хочу, чтобы у меня оставалось больше времени играть с ребенком, гулять и заниматься спортом. Несправедливо, что мужчины обязаны ходить на тренировки или играть в футбол, а женщины тем временем готовят для них еду, стирают и учат с детьми уроки. Хозяйственные дела нужно делить с мужьями поровну.

«Да они же устают на службе!» – крутили пальцами у висков мои соседки.

«Устают не больше, чем женщины, сидящие у постели больного ребенка, – отвечала я им. – У многих из вас не по одному ребенку – по двое, по трое. Если бы ваших мужей вместо службы засадить дома и заставить их выполнять всю домашнюю работу, ту самую, с которой успешно справляетесь вы, через неделю они подняли бы бунт!»

Я говорила, что переключение служебных дел на домашние – лучший отдых, только женщины должны быть сплоченнее и требовательнее! Это ничего не изменило в жизни нашего городка, только я прослыла подстрекательницей и ниспровергательницей основ. Жена полковника, во второй раз пригласившая меня на беседу, открыто намекнула, что перевод моего мужа в более цивилизованные края целиком зависит от моего поведения.

– Что же было дальше? – спросила Нина. Она не хотела быть Лизе судьей, но про себя знала: она тоже была Кириллу фактически прислугой, но не из-за неграмотности и невежества. Она хотела быть ему помощницей и другом, поэтому брала на себя то, с чем он не мог справиться. В конце концов, Нина усмехнулась, Кирилл ее предал.

– Я ушла из-за машины, – сказала Лиза. Они уже перешли в кухню варить кофе. Нина кипятила воду в кофеварке и ждала момента, когда нужно всыпать кофе. Лиза просто сидела на стуле за столом и монотонным голосом говорила ей в спину: – Если рассказывать коротко, мы все-таки попали в аварию. За рулем была я. Причем незадолго до того я выслушала несколько замечаний насчет того, что женщины – курицы, машину водить не могут, ну и так далее.

«Ага! – без злости подумала Нина. – Дело объясняется просто: тот, кто не любит – не хочет лишних хлопот. Зачем заботиться, волноваться, стремиться научить? Никто не хочет угождать нелюбимому человеку. Проще либо откупиться раз и навсегда, либо раз и навсегда запретить. Мне запрещал водить машину Кирилл, Лизе – ее второй муж. Но ни она, ни я не подчинились. Что ж, все произошло по справедливости, мы с Лизой квиты».

– Я никому не рассказывала об этой аварии, даже отцу, – продолжала Лиза. – Не знаю почему – наверное, правду открыть было неудобно, врать тоже не хотелось.

Нина сварила кофе и подала ей чашку.

– Недалеко от нашего городка, в лесу, мы попали в клещи.

– Не так уж редко это случается, – заметила Нина. – Со мной был такой эпизод, когда я еще только училась.

– Я пошла на обгон военного грузовика, а впереди навстречу мне вдруг выскочил из-за пригорка легковой автомобиль. – Лиза сейчас вся была там, в густом осеннем лесу, прозрачном от солнца, оранжевом от листвы. – Кажется, это был «мерседес». Он приближался ко мне с такой ужасающей скоростью, что я растерялась. Я поравнялась с ним, и времени на то, чтобы его обогнать, у меня уже не было. Муж мой словно оцепенел. Я направила машину на обочину встречной полосы, зная, что не удержусь на ней – вылечу в кювет. Но в кювет было все равно лучше, чем в лоб летящему «мерседесу», – шансы на спасение, хоть небольшие, оставались. Сашка, к счастью, был в это время дома с няней. В какую-то секунду моя машина подпрыгнула, как кузнечик, перевернулась на крышу, еще проползла несколько метров, прокрутилась вокруг своей оси и остановилась. Мы остались живы и не сломали себе шеи по чистой случайности – попали на относительно ровную площадку, поросшую травой. Если бы в этом месте росли деревья – нам не выжить. Мой муж первый понял, что, если бензобак поврежден, машина может взорваться. Он выбрался и отбежал от машины подальше, забыв про меня. У меня заклинило замок ремня безопасности, я выбиралась довольно долго. Пожара, по счастью, не произошло, я выползла на землю и осталась лежать. Я тоже подумала про взрыв, но отползти подальше не было сил. У меня была сломана грудина. Ключица и рука болтались и страшно болели. Но все это я поняла уже потом. Сразу после аварии я еще не осознала, что жива. Если бы машина взорвалась, я двадцать раз могла бы сгореть заживо, но этого не случилось, бензобак не был поврежден, а бензина было много. В какой-то момент я повернула голову и увидела, что муж стоит поодаль между деревьев. Я поняла, что он жив. А мне жить уже не хотелось, потому что я поняла, что в этой страшной ситуации он бросил меня умирать. Я закрыла глаза и притворилась, что ни на что не реагирую. Муж выждал немного, потом осторожно приблизился ко мне и молча потрогал мой пульс. Я посмотрела на него – мне хотелось увидеть его лицо. В нем не было ни капли любви. Только раздражение и злость. Увидев, что я жива, он стал орать, что больше никогда не сядет вместе со мной в машину. Я лежала на спине и продолжала молча на него смотреть, а он, вместо того чтобы мне помочь, все орал и орал, махал руками, как судья на ринге, который отмахивает счет над упавшим. И в этот момент я поняла, что больше не люблю его и не хочу с ним жить.

– Выпей! – Нина налила Лизе коньяка. Но та отрицательно помотала головой. Ей не нужен был коньяк – ей нужно было выговориться.

– Машина была искорежена, но не так, чтобы ее нельзя было починить. Дорога оказалась пустой, поставить ее на колеса мы бы вдвоем все равно не смогли, даже будь рука у меня целой. Мне стало на все наплевать, я радовалась только, что Сашка не пострадал. Встав с земли, я пошла по обочине по направлению к дому, надеясь, что какая-нибудь попутка меня подберет. Я даже не обернулась, но чувствовала, что муж еще долго изрыгал мне в спину ругательства. Когда я была уже дома, приехал и он на помятой машине – хорошая техника была на ходу, хотя и пострадала. Я в это время прилаживала к больной руке косынку.

«Ну? – Он встал передо мной с видом рабовладельца, желающего наказать раба. – Будешь еще воображать себя крутой водилой?»

Только кнута не было у него в руках.

«Ты трус! – сказала я ему. – Отвези меня в больницу».

Муж дал мне пощечину.

«Всякая б... будет давать мне оценки!» – сжав кулаки, прошипел он.

Я больше ничего не сказала, ушла в комнату, стала собирать вещи, которые могли мне понадобиться. Рука болела нестерпимо. Он ушел отпрашиваться к начальству, и через час мы уехали. Всю дорогу он выговаривал мне еще за то, что теперь должен взять отпуск по уходу за ребенком, в то время как у него на носу срочная работа. Как только ключица у меня зажила, я собрала Сашкино барахло, и мы уехали с ним в Читу. Там я села на поезд и вернулась домой. – Лиза залпом осушила рюмку с коньяком. – Вот и вся невеселая история моего замужества. Самое плохое, что я больше не могу никому верить.

– Что стало с твоей машиной? – спросила Нина.

– Вероятно, она так и гниет под забором в том военном городке, если ее кто-нибудь не своровал. Муж передал мне через своих родителей, что моя машина его больше не интересует. Потом он перевелся в другое место, снова женился. Сейчас, по слухам, его жена ждет ребенка. Я не желаю ей ничего плохого. Из нашего городка мне никто не пишет. Да и я никому не пишу, никому я там не нужна. Вот машину жалко. Ее, конечно, можно было бы восстановить. Но я туда уже не поеду. Специального сервиса там нет, транспортировка сожрет много денег. И самое главное, я даже не знаю, смогу ли теперь когда-нибудь сесть за руль. Я действительно тогда очень испугалась.

– Ты с тех пор не водила? – У Нины что-то мелькнуло в глазах.

– Нечего водить. У отца машину я даже боялась просить – совесть мучила: вдруг и ее разобью?!

– Одевайся! – Нина решительно потянула Лизу за рукав.

– Куда?

– Пойдем учиться водить на моей машине.

– Ты что? Мы же с тобой выпили. – Лиза смотрела на Нину, широко раскрыв глаза.

– Ничего, это как раз хорошо. Страха не будет. А ездить будем по дворам, медленно и осторожно. Во дворах ГИБДД нет. Права у тебя сохранились?

– Где-то валяются в сумочке.

– Ну, пошли! – И хотя Нина сознавала, что предприятие рискованное, интуитивно чувствовала, что должна сейчас Лизе помочь.

Они оделись и вышли на улицу. Нина щелкнула пультом дистанционного управления, послушная электроника освободила автомобиль от противоугонного замка.

– Садись! – Вообще-то Нине было очень жаль свою машину.

Лиза поколебалась и села. Нина уселась рядом с ней.

– Держи ключ зажигания, включай ближний свет и поехали! Пристегнись на всякий случай.

Лиза, всю жизнь презиравшая ремни безопасности, теперь аккуратно щелкнула язычком ремня и завела машину.

«Жизнь всему учит», – подумала Нина.

– Если бы не ремни, свернула бы я себе тогда башку, – спокойно дополнила ее мысли Лиза и медленно поехала вокруг двора, мимо стоящих кольцом дорогих машин.

«Если, не дай Бог, заденем какой-нибудь джип, потом не расплатимся!» – подумала Нина.

– Выезжаем на улицу. – Она протянула охраннику пропуск, и тот открыл им шлагбаум. На улице было темно, но ясно и сухо. Выпавший снег растаял, асфальт высох. Лиза вела машину спокойно, небыстро, и Нине даже стало казаться, что рядом с ней совершенно другая женщина, а не та Лиза, которую она когда-то знала. Они покружили по тихим улочкам, проехали между дворов и вернулись обратно.

– Не знаю, как на проспектах, а здесь ты водишь нормально! – похвалила Нина, когда они остановились. У Лизы чуть блеснули глаза.

– Спасибо тебе!

– Не за что! Пойдем теперь допивать чай?

– Мне пора домой, уже поздно. Я очень рада, что тебя повидала. – Лиза взяла с заднего сиденья свою сумку.

– Хочешь, я подвезу тебя до метро?

– Я лучше пройдусь пешком. Хочу побыть одна, подышать воздухом. Спасибо тебе за все.

– Заходи еще! – пригласила Нина и, когда поднялась в собственную квартиру и посмотрела на пустой стул, на котором час назад сидела Лиза, почувствовала, что этой девушки, может быть, станет ей не хватать.


У Насти была, что называется, широкая косточка: мощное, крепкое тело, сильные мышцы. Она двигалась быстро, упруго, что придавало ей сходство с хищным животным – когтистым и хитрым. Нина принадлежала к другой породе. Ее фигура, с годами немного расплывшаяся, вообще весь облик свидетельствовали отнюдь не о решительности и быстроте, а скорее о задумчивости и мудрости – такими бывают высокие сосны в бору, с толстыми стволами, пушистой зеленой кроной на верхушке и смолистым запахом загорелой от солнца коры. И глаза у Нины были не страстные, влажные, как у Насти, а спокойные серые, матовые, только лишь иногда казавшиеся темными. Но вот прически у обеих женщин и вправду были одинаковые, что свидетельствовало не столько о схожести вкусов, сколько о манере наших мастеров-парикмахеров стричь всех под одну гребенку.