Уинстон Грэм - Джереми Полдарк

— Нет, он не имеет такого права.

— А какое право есть у вас?

— Я выпускник лондонского медицинского колледжа.

Мистер Булл уставился в окно. Такого ответа он не ожидал.

— Вы довольно далеко уехали, чтобы практиковать, доктор Энис.

— Я корнуолец по рождению.

— Могу я поинтересоваться, сколько вам лет?

— Двадцать шесть.

— И как давно вы получили квалификацию?

— Почти три года назад.

— Три года... И кто обучал вас в Лондоне?

— Я изучал теорию и практику у доктора Фордайса на Эссекс-стрит, акушерство у доктора Лика на Крейвен-стрит и хирургию у мистера Персиваля Потта в больнице святого Варфоломея.

— О, и хирургию! Весьма интересно. А под чьим руководством вы изучали умственные расстройства?

— Ни под чьим.

— Значит, вашу точку зрения на сей счет нельзя рассматривать как весомую, не так ли?

Дуайт пристально посмотрел на обвинителя.
— Как вам должно быть известно, сэр, по этому поводу нет определенных медицинских указаний. Такие знания можно приобрести лишь в результате клинического опыта...

— Которого вам, разумеется, хватает в избытке.

— У меня есть кое-какой опыт. Не могу сказать, что в избытке.

— Безусловно, вы обучались в Бедламе [7].

— Нет.

— Нет? Вы там не были?

— Не был.

— Так значит...

— Я не утверждаю, что капитан Полдарк был нездоров. Я лишь говорю, что, с моей точки зрения, он кратковременно был не в себе из-за горя и недостатка сна.

— И вы готовы оправдать его на таком основании?

— Безусловно. Да.

— Вы считаете, что любого, потерявшего дитя, можно оправдать в подстрекательстве к мятежу прихожан трех приходов, повлекшему за собой потерю собственности и жизней?

— Не думаю, что капитан Полдарк подстрекал к мятежу. Но если он и вел себя несколько странно, то я считаю, это по причине временного помешательства. Он не из тех, кто склонен нарушать закон.

— После вердикта это прояснится, — туманно заявил Булл. — А пока предлагаю вам не прибегать к описанию его характера.

— Я лишь могу дать свое заключение как его доктор.

— Это мы уже слышали. Благодарю вас, доктор Энис.

Дуайт помедлил.
— Я готов подтвердить это заключение всей своей репутацией.

— Мы не знаем, какова ваша репутация, доктор Энис. Но все равно благодарю.

— Минуточку, — вмешался достопочтенный судья Листер.
Дуайт остановился.
— Вы сказали, что сделали это заключение об обвиняемом накануне ночью. На чем основывалось ваше заключение?

— На его поведении, ваша честь. Его замечания были не вполне связными. Когда умерла его дочь, на похороны пришло много людей. Всех сословий, от низших до высших. Видите ли, он пользуется большим уважением. Но из-за болезни жены мистер Полдарк не смог предложить угощение, как это принято на похоронах в Корнуолле, ваша честь. Это сильно сказалось на состоянии духа капитана Полдарка. Он всё повторял и повторял, как сожалеет, что не смог их накормить. Он не был пьян, в то время он пил очень мало. На мой взгляд, дело было лишь в состоянии его рассудка.

— Благодарю, — сказал судья, и Дуайт покинул свидетельское место.

В зале опять поднялась какая-то суета. Люди вставали, потягивали ноги, сплевывали и шелестели бумагами. Но никто не двинулся к выходу, а желающие войти не могли этого сделать. Теперь для подсудимого настала последняя возможность предстать перед судом и присяжными и со всем красноречием — или без оного, как обычно бывало — произнести речь в свою защиту, которую Росс подготовил вместе с адвокатом, и надеяться на то, что она возымеет действие.

Сейчас или никогда. Его собственная позиция, заявление о том, что он испытал и сделал, кратко и начистоту... Послушаться Клаймера и покориться, отрицая всё, даже представить новую версию событий вопреки тому, что сказал судье в Труро... Или он найдет компромисс и выберет смягченную часть своего заявления и менее лицемерную часть того, что предложил Клаймер. Но он бы запинался и колебался, если бы попытался так сделать.

Все ждали.

— Милорд, — сказал Росс, — это дело уже заняло много вашего времени. Я займу еще совсем немного, чтобы заслужить у вас помилование, а у присяжных — понимание. Самое худшее, что можно сказать обо мне, уже сказал обвинитель короны. Ему в поддержку выступили свидетели, также и я вызвал свидетелей, чтобы опровергнуть его заявления или некоторую их часть. Они рассказали о самом лучшем, что есть во мне. Вы выслушали обе стороны и способны сделать собственные выводы.

Действительно, седьмого января на пляже Хендрона, около моего дома, произошло два кораблекрушения. Слуга сообщил мне о первом из них, когда еще только рассвело. Я сел на лошадь и предупредил нескольких человек по соседству. Если вы спросите, почему я так сделал, я не вспомню. По крайней мере, я это сделал, и через какое-то время множество людей пришли на берег, и корабли буквально растащили. Я провел там большую часть дня, и хотя мой дом впоследствии и обыскали, но не обнаружили никаких товаров с кораблей. Я и в самом деле ничего не взял. Вам не кажется довольно странным для главаря мятежной толпы не взять себе никаких трофеев?

Теперь что касается мятежной толпы. В своем выступлении обвинитель говорил, что на берегу было свыше двух тысяч человек. Это так. Но позже мистер Булл сказал, что эти люди, если я правильно помню, «отщепенцы и отребье пяти приходов». Я не думаю, что он знает, сколь мало заселена сельская местность в этом районе. Всё население пяти приходов не превышает шести тысяч, считая женщин и детей. Предполагает ли он, что каждый трудоспособный человек в этих приходах является отщепенцем и отребьем? Не думаю, что как разумные люди вы согласитесь с такой оценкой.

Росс повернулся к судье, немного приближаясь к тому, что касалось непосредственно его, потому что пока это были общие слова.

— Нет, милорд, из двух тысяч, пришедших на берег, не пятьдесят и даже не десять явилось с целью нарушить закон, они остались верными подданными короля. Все остальные пришли независимо от своего общественного положения, как люди приходят посмотреть на что-то сенсационное, будь то пожар или кораблекрушение, суд присяжных или исполнение наказания. Они не нуждались в моем приглашении. Они там мгновенно очутились и без этого. Возможно, с полсотни там очутились чуть быстрее из-за моих призывов. И всё. На скалах над берегом расположена шахта, и когда кто-нибудь из рабочих видит крушение, как и произошло, разве вы не думаете, что его действия не будут такими же как мои — поднять своих друзей, не ища в своем сердце никаких мотивов, просто оповестить своих друзей.

Когда Росс сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, в глубине зала кто-то громко хихикнул. Он сразу понял, кто это. Илай Клеммоу сделал то же самое три года назад, когда Росс выступал в защиту Джима Картера. Тогда это возымело эффект, нарушило непрерывность его рассуждений и отвлекло внимание судей. Это не должно случиться еще раз.

— Господа присяжные, — продолжил Росс, — что касается того, что произошло, когда эти люди явились на берег и увидели потерпевшие крушение корабли, то я должен вас просить на мгновение задуматься о традициях нашей страны. Что касается попыток, якобы сделанных, чтобы заманить корабли на скалы при помощи ложных маяков, то это клевета, распространяемая исключительно людьми предвзятыми или невежественными. Но то, что люди рыщут по берегам в поисках обломков и считают принесенное приливом своей собственностью, слишком хорошо известно и не нуждается в упоминании.

Закон гласит, что все обломки принадлежат Короне — или, возможно, тому или иному помещику, но на самом деле, когда находки имеют малую ценность, не предпринимается никаких попыток забрать их у тех, кто их нашел. Во времена нужды эти маленькие находки зачастую помогают людям — честным и порядочным людям — выжить. Таким образом, сформировалась привычка, традиция. Так что же происходит, когда корабль выбрасывает на берег? Люди спешат туда, чтобы посмотреть на крушение и помочь спасти людей. В моем приходе две вдовы не стали бы вдовами, если бы их мужья не попытались спасти потерпевших кораблекрушение моряков. Но когда спасательные работы закончены, должны ли они сидеть сложа руки, ожидая прибытия таможенников? Закон говорит, что должны. Закон, несомненно, прав. Но когда у людей нет ни корки хлеба для своих детей, ни тряпья, чтобы прикрыть спину, весьма непросто убедить их, что им нужно следовать закону.

Росс снова завладел вниманием суда.

— Королевский обвинитель предположил, что эти люди — революционеры, что и я революционер, охваченный желанием свергнуть власть. Я отвечу на это довольно просто: ничто не может находиться дальше от истины. Мы не революционеры. Что же касается нападения на членов экипажа второго корабля, то это позорный эпизод, который я никак не могу оправдать, совершенный людьми в состоянии опьянения, теми, кто явился издалека и безо всякого моего приглашения, узнав о первом крушении. Наконец, что касается нападения на таможенников. Мне нет нужды как-то защищаться или оправдываться, потому что меня там не было. Я не видел таможенников. Они не видели меня. Я предупредил сержанта драгун не спускаться на берег, потому что все были взбудоражены, а я хотел избежать кровопролития. К тому же ко времени их прибытия уже мало что можно было поделать.

Росс снова взглянул на пометки Клаймера, но не нашел, что еще добавить, даже учитывая свой новый настрой.

— Вот и всё, что я хотел бы сказать. Думаю, я приму любую судьбу, что мне уготована, и вверяю себя искренности, справедливости и гуманности вашей чести и моих земляков, господ присяжных.

Он поклонился и сел, после чего послышался одобрительный ропот где-то на галерке.

— Я не думаю, что мы могли бы выбраться сейчас, даже если бы захотели. Проходы и скамейки битком забиты, — прошептала Верити.

— Нет, мы должны остаться. Со мной всё будет хорошо.

— Вот, возьми мою нюхательную соль.

— Нет, слушай.

— Против стоящего перед вами человека, — холодно произнес достопочтенный судья Листер, — выдвинуты три обвинения: в мятеже, нанесении вреда имуществу и нападении на служащего Короны. Вы слышали свидетельства, и ваша обязанность вынести вердикт в соответствии с ними. Вы можете найти его виновным по всем трем обвинениям или по любому из них. Что же касается третьего обвинения, а именно, нападения и причинения вреда служащему таможни, то налицо конфликт свидетельств. Два свидетеля поклялись, что это тот человек, а двое дали показания, что его просто не могло там быть. Сам же служащий таможни сомневается в личности нападавшего, и никого из его коллег не вызвали помочь расследованию. Та ночь была темной и ветреной, поэтому могла произойти ошибка. От вас зависит, предпочесть ли показания двух его слуг, которые клянутся, что он не покидал дома, или свидетельства Тревейла и Клеммоу, заявивших, что видели, как обвиняемый ударил служащего таможни. Но позвольте вам напомнить аксиому английского права, что если наличествует разумное сомнение, оно толкуется в пользу обвиняемого.

Воспаленному воображению Демельзы показалось, что во время свой речи судья посмотрел прямо на неё.

— Что же касается первых двух эпизодов, то их можно трактовать по-разному. Обвиняемый признает, что позвал людей к месту крушения, но утверждает, по-видимому, утверждает, что его целью являлась помощь потерпевшим кораблекрушение, а разграбление судна и мятеж внезапно вспыхнули без его поддержки и желания. Если я правильно понял, то это и есть линия его защиты, это и является сутью вопроса. Но правдивость его заявлений и правдивость его действий могут быть истолкованы по-разному. Если, например, он был действительно обеспокоен спасением пассажиров и экипажа, почему не действовал активнее? Как так случилось, что между тем моментом, когда он вскарабкался на первое судно и запоздало предложил убежище экипажу второго корабля, прошло так много часов? Видимо, обвиняемый не предпринимал усилий по их спасению. Они его не видели. Капитан Полдарк утверждает, что не видел их, но признает, что находился на берегу, так что же он делал все эти часы?

Судья Листер говорил, не обращаясь к записям. Во время процесса он их даже не вел.

— Его лечащего врача вызвали, чтобы тот засвидетельствовал состояние временного расстройства капитана Полдарка во время крушений, и доктор Энис предположил, что капитан не отвечал за свои действия в то время. Сочтете ли вы подобное свидетельство достаточно весомым и имеющим важное значение, решать вам. Я только хотел бы отметить, что такое состояние, если оно вообще когда-либо существовало, вряд ли могло сохраняться шестью неделями позже, во время предварительного разбирательства. Вы слышали заявления, сделанные обвиняемым в это время, и я не сомневаюсь, что они осели у вас в голове. Вы помните, его спросили: «Какую цель вы подразумевали, приведя своих друзей к месту крушения?». На что он ответил: «В округе голодали люди». Позже его спросили: «Вы одобряете начавшийся мятеж?». И он ответил: «Я не считаю это мятежом». Так чем же, тогда спросите вы, он его считает? Считает ли его оправданием грабежам и мародерству?