— И все-таки объясни мне еще раз, почему, как ты думаешь, тебя вернули назад?

— Я уже говорил — чтобы доделать все, что осталось недоделанным, хотя, наверное, существуют другие причины, которых я не знаю. Я слышал, что подобные вещи случаются с теми, кто ушел слишком рано или слишком внезапно.

— Что же ты оставил недоделанным? Не закончил колледж?

Джонни усмехнулся:

— Если б все умершие молодыми юноши и девушки имели возможность вернуться, чтобы закончить образование, конкурс в наших колледжах и университетах подскочил бы раза в четыре. Нет, я имел в виду всех вас — тебя, папу, Бекки, Бобби и Шарлотту. Похоже, там, наверху, решили, что вам необходима моя помощь, и вот я здесь.

— Да, помощь нам была нужна… — Элис задумалась. Она понимала, что Джонни вернулся не навсегда, и все равно ее переполняло чувство благодарности за то, что ей было позволено снова увидеть сына, поговорить с ним. И каждая минута этого нежданного счастья согревала ее душу и придавала ей сил.

— Как тебе кажется, сколько времени тебе разрешат побыть с нами? — задала она давно мучивший ее вопрос.

— Столько, сколько мне понадобится, чтобы сделать мою работу, — ответил он.

— А в чем конкретно заключается твоя работа? — Джонни уже не раз объяснял ей, что должен «завершить недоделанное» и «привести все в порядок», но Элис никак не могла понять, как он это будет делать.

— Я и сам не знаю, — честно признался Джонни. — Возможно, я сам должен догадаться. Никаких точных указаний или инструкций они мне не дали.

Кто это — «они», Элис спросить не посмела. У Джонни не было ни крыльев, ни нимба над головой, он не взлетал под потолок и не проходил сквозь стены, чтобы попасть из одной комнаты в другую. Если он и исчезал, то делал это по возможности деликатно, чтобы не смущать мать. Держался Джонни точно так же, как раньше: торчал на кухне, сидел на столе, а по вечерам приходил к ней в комнату, чтобы поболтать и пожелать спокойной ночи. У него был тот же голос, те же жесты и тот же запах, и каждый раз, когда Элис прикасалась к его руке, обнимала или целовала в щеку, она ощущала исходящее от него живое тепло. Возвращение Джонни после смерти было лучшим подарком, о котором она не могла и помыслить, и Элис не представляла, как она сможет поблагодарить «их» за то, что они позволили ей побыть с сыном еще немного.

Джонни сидел в гостиной и смотрел телевизор, когда Элис закончила печь пирог и стала собираться, чтобы забрать Бобби из школы.

Неожиданно для самой себя она предложила сыну поехать с ней, и Джонни согласился после некоторого колебания. По дороге они говорили о школьных друзьях Джонни, о стипендии в колледже, которая так много для него значила, о его любимом футболе, о его детских шалостях и проделках. Это были драгоценные для обоих воспоминания, и Джонни несколько раз заставил Элис смеяться, напомнив ей о нескольких забавных случаях, о которых она совершенно забыла.

Оба еще находились под впечатлением воспоминаний, когда машина остановилась у школьных ворот, и в салон забрался Бобби. И как только это произошло, Джонни исчез.

— Здравствуй, милый. Как прошел твой день? — спросила у мальчугана Элис. Она не ждала развернутого ответа, но бывали случаи, когда Бобби кивал или улыбался в ответ. Сегодня, впрочем, ничего подобного не произошло. Он лишь бегло взглянул на мать, а потом пристально уставился на заднее сиденье, где только что сидел Джонни. Элис даже показалось, что Бобби что-то почувствовал, но тут же она отогнала от себя эту мысль — скорее всего, она просто ошиблась. Мальчик почти сразу отвернулся и, сев прямо, стал смотреть в окно, как делал всегда в последнее время.

Дома Элис дала сыну булочки и молоко. Бобби без видимого аппетита поел и сразу ушел к себе. Не успела Элис помыть посуду, как зазвонил телефон. Это была Памела. Она все еще была на работе, но ей захотелось поболтать — вот она и позвонила подруге. Элис сказала, что испекла для нее и Бекки яблочный пирог и что сама завезет его вечером, и Пэм от души ее поблагодарила.

Отправляясь к Адамсам, Элис решила взять Бобби с собой.

Когда они приехали, четверо младших Адамсов увлеченно играли в войну, захватив коридор, часть кухни и гостиную. Бекки, подколов повыше свои чудесные светлые волосы, готовила для них ужин. Буквально на минуту она отвлеклась, глубоко о чем-то задумавшись, но этого хватило, чтобы гамбургеры в духовке начали подгорать. От жары и смущения девушка даже покраснела, Элис, бросившаяся к ней на помощь, отметила про себя, что Бекки с каждым днем становится все очаровательнее. Природа брала свое: несмотря на пережитое, подруга Джонни расцветала на глазах, и у Элис сжалось сердце, когда она подумала о том, что ее сын погиб и никогда ему не быть рядом с Бекки. Он и Бекки могли бы пожениться, создать семью и жить дружно и счастливо, но всем надеждам пришел конец. Но если у Джонни все раз и навсегда было определено (хотя последние события заставили Элис пересмотреть многие свои убеждения), то у Бекки впереди была вся жизнь. Увы, при одном взгляде на ее грустное лицо и потухшие глаза можно было подумать, что Бекки решила похоронить себя заживо. За прошедшие месяцы она не только не пришла в себя после перенесенной трагедии, но, напротив, день ото дня выглядела все более грустной и подавленной. Она ни с кем не встречалась, не ходила на танцы и на музыкальные вечера, не бывала в кино и вела почти такую же замкнутую жизнь, как и ее мать. В свои восемнадцать Бекки чувствовала себя вдовой, и в ее жизни не было ничего, кроме работы. А дома она делила с Памелой все ее хозяйственные заботы и приглядывала за младшими.

Элис подобное положение дел казалось неправильным, и она откровенно сказала об этом Памеле. Она была уверена — Бекки должна сделать над собой сознательное усилие, чтобы вернуть свою жизнь в нормальное для юной девушки русло.

— Я даже не могу заставить ее лишний раз выйти из дома! — пожаловалась Пэм. — В последнее время Бекки ходит только на работу и в магазин, вот и все. И я, честно говоря, не знаю, когда это кончится и кончится ли вообще…

Пэм совершенно искренне переживала за дочь, но Элис отлично помнила, что сама Памела вела себя точно так же, когда умер Майк. Да и сейчас она не изменила своего образа жизни.

— Вам обеим нужно куда-то выходить, — сказала Элис твердо, хотя и боялась, что ее слова вызовут у Пэм раздражение. — Шарли или я можем побыть с детьми, а вы тем временем…

Она, правда, подозревала, что Шарли вряд ли будет от этой идеи в большом восторге, но надеялась ее уговорить. Памела и Бекки не раз помогали им после смерти Джонни, настала пора отплатить добром за добро.

— Уж не на танцы ли ты предлагаешь мне сходить? — рассмеялась Пэм. — Нет, и не уговаривай! Я слишком стара, чтобы проводить время подобным образом, да мне и не хочется. Может быть, Бекки… — Она покачала головой. — Нет, вряд ли. Во всяком случае — не сейчас… Она еще не готова к переменам.

Пока женщины разговаривали, Бобби тихо сидел на стуле, безучастно наблюдая за шумными играми младших Адамсов. Принять в них участие он явно не стремился, а они его не приглашали, хотя по возрасту они были близки. И Элис понимала почему. Казалось, Бобби вообще здесь нет, до того угрюмым и замкнутым было выражение его маленького личика, до того глухим его молчание, в которое он ушел целиком и полностью. Дети Памелы перестали обращать на него внимание уже через пять минут после того, как он перешагнул порог их дома, а сейчас и вовсе о нем забыли.

Минут через пять из гостиной донесся особенно громкий шум, и Элис, повернувшись в ту сторону, с удивлением заметила, что вслед за Бекки, которая пошла взглянуть, что там такое, по коридору бесшумно идет Джонни. Пару минут спустя девушка вернулась в кухню — и он тоже встал рядом с плитой и стал смотреть, как она достает из духовки противень. Бекки его не замечала, но Элис внимательно следила за сыном, одновременно стараясь вникнуть в то, что говорила ей Памела. Кажется, та рассказывала о каком-то мужчине, с которым познакомилась на работе, но в чем там было дело, Элис так и не уловила. Она не могла оторвать взгляда от Джонни, который смотрел, как Бекки смазывает желтком и маслом жареные пирожки с кукурузой.

Заметив, что мать за ним наблюдает, Джонни подмигнул и махнул рукой, а она в ответ улыбнулась.

Вскоре семейство Адамс уселось ужинать, а Элис и Бобби отправились домой. Дома мальчик сразу поднялся к себе, а Элис отправилась в кухню, где ее поджидал Джонни.

Дождавшись, пока закроется дверь комнаты Бобби, Элис решительно повернулась к старшему сыну.

— Что ты делал у Адамсов? — строго спросила она.

— То же, что и ты, мама, — зашел в гости. Бекки выглядит просто замечательно, ты не находишь?

— Я… Знаешь, мне было очень странно видеть тебя рядом с ней. Я не слышала и половины того, что рассказывала мне Памела. — Вспоминая свои ощущения, Элис даже сокрушенно покачала головой, и Джонни рассмеялся:

— Я понимаю. Жаль, ты не видела своего лица!

— И очень хорошо, что не видела, — отрезала Элис. — Памела могла бы подумать, что я сошла с ума. Слава богу, никто из наших не слышал, как я с тобой разговариваю. Нам надо быть поосторожнее, иначе могут случиться неприятности, — предупредила она, но Джонни беспечно махнул рукой.

— Конечно, конечно… Я буду осторожнее, — торопливо пообещал он, и Элис подумала, что сейчас он снова выглядит семнадцатилетним мальчишкой. Ей хотелось что-то добавить, может быть, еще раз призвать его к осторожности, но, прежде чем она успела собраться с мыслями, Джонни вприпрыжку взбежал по лестнице, направляясь в комнату Бобби. Провожая его взглядом — окликнуть сына после своих же недавних слов она не посмела, — Элис снова подумала о том, как хорошо, что Джонни вернулся. И все же ситуация складывалась более чем странная. Еще никогда ей не приходилось ни слышать, ни читать о чем-либо подобном, и она просто не знала, как себя вести.

Элис так глубоко ушла в свои мысли, что не слышала, как вернулась с тренировки Шарлотта. Девочка, однако, сразу заметила странное выражение на лице матери и удивленно на нее взглянула.

— Э-э… как дела? Какпрошел твой день? — спросила Элис, приходя в себя. Она изо всех сил старалась держаться обычно, однако ей это не удавалось. Притворяться Элис умела плохо.

— Нормально, — ответила Шарлотта, продолжая пристально смотреть на мать. Ее что-то сильно смущало, и, в конце концов, она не выдержала: — Мама Джулии Эрнандес сказала, что видела тебя сегодня. Ты ехала в машине, оживленно разговаривала сама с собой и даже смеялась… Что с тобой, мама? Ты в порядке? Я беспокоюсь за тебя.

Про себя Шарли уже решила, что на Элис могли подействовать лекарства, и собиралась уговорить мать отказаться от их регулярного приема. Она уже несколько раз слышала, как Элис по вечерам разговаривает сама с собой в совершенно пустой спальне. Правда, на ее недоуменные вопросы мать отвечала, что говорила по телефону, или придумывала какую-то другую отговорку, но Шарлотта не очень-то ей верила.

Она была убеждена, что дело в чем-то другом.

— Со мной ничего. Абсолютно ничего, — ответила Элис. — Я разговаривала с Бобби. Он сидел на заднем сиденье, поэтому мама твоей Джулии его и не увидела.

— Но она сказала, что ты как раз ехала за ним в школу, — возразила Шарли.

— Не может этого быть! Она просто перепутала! — уверенно сказала Элис, успевшая полностью овладеть собой, и Шарлотта пожала плечами. Ей очень хотелось верить матери, однако она не могла просто так сбросить со счетов все странности, которым сама была свидетельницей.

— Я действительно разговаривала с Бобби, — добавила Элис. — Я всегда стараюсь сказать ему несколько слов. А он, должно быть, лежал на заднем сиденье — ты же знаешь эту его манеру. Вот его и не было видно.

— Но мама Джулии уверена, что ты ехала за Бобби и ты была одна в машине, — не отступала Шарлотта.

— Да нет же! Она ошиблась, — продолжала стоять на своем Элис, и дочь, в конце концов, сдалась. Правда, Элис не удалось ее разубедить. С Элис определенно что-то происходило — в последнее время она выглядела куда более веселой и бодрой, чем раньше. Необъяснимо веселой. Шарли готова была даже заподозрить, что ее мать тоже начала прикладываться к бутылке. Это подозрение укреплялось и ней еще и тем, что каждый раз, когда она — как сегодня — заставала мать врасплох, на лице ее проступало виноватое выражение. Можно было подумать — Элис совершила что-то неподобающее, и Шарли, конечно, решила, что та проложила дорожку к отцовским запасам. Или завела свои собственные.

— У тебя сегодня должна была состояться игра. Кто выиграл? — как ни в чем не бывало, спросила Элис.

— Мы, — коротко ответила Шарлотта.

— Сдается мне, ты не очень-то этому рада, — заметила Элис. Она знала, что дочь порой недополучает от нее материнского тепла, заслоненная двумя своими братьями: младшим, инвалидом, и старшим — всеобщим любимцем, героем, образцом для подражания, который так трагически погиб. Это было несправедливо, и Элис чувствовала, что виновата перед Шарлоттой. Теперь она прилагала максимум усилий, чтобы исправить положение и вернуть дочери свой долг, но это у нее получалось плохо — главным образом потому, что в последнее время Шарлотта сама начала избегать общения со своими родными, все больше замыкаясь на своих делах, своих интересах.