Даниэла Стил - Джонни-ангел

— А чего тут радоваться? Мы были сильнее, вот и победили, — объяснила Шарлотта и вышла в прихожую, чтобы позвонить кому-то по телефону, а Элис принялась готовить ужин.

Вскоре вернулся домой Джим, и они сели к столу, но общая трапеза уже давно не приносила никому радости. Это был скорее ритуал, сохранившийся от давних и более счастливых времен, и каждый, кто в нем участвовал, невольно торопился поскорее уйти к себе. За столом они почти не разговаривали, и только после ужина, когда Джим утвердился на привычном месте перед телевизором, Элис заглянула к нему в гостиную. Она только что закончила мыть посуду и собиралась пораньше лечь.

— Как дела на работе? Все в порядке? — спросила она, опускаясь рядом с мужем на диван.

— Все нормально, — привычно отозвался Джим, не отрывая взгляда от экрана телевизора. — А ты как себя чувствуешь?

— Я чувствую себя хорошо. Просто отлично, — с некоторым вызовом ответила она. Элис и в самом деле почти забыла о своей болезни. Ей даже не верилось, что совсем недавно ей было так плохо.

— Не забудь принять лекарство, — посоветовал Джим, бросив на нее испытующий взгляд, и Элис почувствовала себя тронутой. Все-таки он о ней тревожится! В последнее время Джим разговаривал с ней очень редко и мало, хотя когда-то они не только любили друг друга, но и были настоящими друзьями. К сожалению, Джиму не очень везло в бизнесе — его маленькая фирма никак не могла крепко встать на ноги, а ведь еще нужно было отдавать кредиты и выплачивать ссуду за дом, в котором они жили. Каким-то чудом Джиму все же удалось рассчитаться с большинством долгов, но его аудиторская компания по-прежнему почти не приносила доходов, и он чувствовал себя разочарованным. Элис уже привыкла к тому, что Джим отдалился и от нее, и от детей, замкнувшись в своем мире, куда Элис хода не было. Но сегодня, когда он напомнил ей о лекарстве, она на мгновение увидела перед собой тень — увы, только тень — того мужчины, которого полюбила двадцать лет назад.

— Я рад, что тебе лучше, — неожиданно добавил он. — Ты меня очень напугала. Я даже не мог… — Джим хотел сказать что-то еще, но внезапно оборвал себя на полуслове и снова уткнулся в телевизор. — Ну почему нам так не везет? — пробормотал он и, прежде чем Элис успела что-то ответить, снова замкнулся в своей скорлупе.

— Спасибо, Джим, — тихо поблагодарила Элис, но он ее уже не слышал и не отреагировал, даже когда она нежно поцеловала его и щеку. Лишь когда она встала, Джим пошевелился, чтобы взять с пола банку пива, а потом вновь уставился в экран.

Из гостиной Элис отправилась на кухню и приняла лекарство. Потом она поднялась на второй этаж, но, прежде чем лечь, решила проведать обоих детей. Бобби методично бросал в стену бейсбольный мячик, Шарлотта делала домашнее задание. Элис уже направилась к себе в спальню, когда до нее из комнаты Джонни донесся шорох. Заглянув туда, она увидела своего старшего сына, который стоял в центре комнаты в лучах лунного света. Он улыбался, и на нем был его любимый джемпер с эмблемой школьной сборной.

Элис вошла и бесшумно притворила за собой дверь.

— Что ты тут делаешь? — шепотом спросила она, не включая света, который мог привлечь чье-то внимание.

— Ничего. Просто перебираю свои старые вещи. Вот, нашел несколько фотографий Бекки. Я сделал их в прошлом году, когда она ездила на Озеро вместе с нами.

— Я вижу, ты и свой джемпер нашел. — По правде говоря, в последний год Джонни сильно вытянулся, и джемпер стал ему маловат, но он так любил его, что не обращал внимания на слишком короткие рукава и узковатые плечи.

— Почему бы тебе не заняться своими вещами завтра? — добавила Элис. — Ведь кто-нибудь может тебя услышать!

— Сюда все равно никто не заходит, — возразил Джонни.

— Я захожу, — ответила Элис и, обежав взглядом полутемную комнату, посмотрела на сына. Видеть Джонни в знакомой обстановке его собственной спальни ей было и приятно, и грустно.

— А почему ты ничего не убрала? Я-то думал, что все мои вещи будут уложены, упакованы в коробки и чемоданы, а оказывается…

— Я не могла, — ответила Элис, глядя ему в глаза. — И ты знаешь — почему.

Джонни кивнул:

— Знаю. И тем не менее, мне кажется, тебе надо было все убрать. Ведь тебе, наверное, очень больно заходить в комнату и видеть все это… — Он обвел рукой шкаф и полки с кубками и фотографиями и добавил: — Хотя мне, конечно, очень приятно, что ты сохранила мою комнату для меня.

Улыбнувшись его словам, Элис опустилась на застеленную кровать.

— Я же не знала… не надеялась, что ты вернешься. А убирать твои вещи — это было выше моих сил. Это означало бы потерять больше, чем мы уже потеряли.

— Но, мама, моя комната — это ведь не я. Я у тебя здесь… — Он положил руку себе на грудь, на сердце. — Был и буду… Да ты и сама это знаешь. — Джонни сел рядом с ней и обнял за плечи. Рука у него была теплая и сильная. — И я не исчезну из твоего сердца и из твоей памяти, даже когда вернусь туда, где я должен быть… Я буду с тобой всегда!

— Я знаю, просто мне самой дороги эти твои фотографии, медали, кубки. — «И еще твой запах», — подумала она. В комнате до сих пор, казалось, витал запах Джонни — запах его здорового, чистого тела, мыла и одеколона, и иногда, когда она заходила сюда и закрывала глаза, ей удавалось на короткое время вообразить, что он не умер, а просто куда-то ушел — на занятия, на тренировку, к Бекки. Впрочем, сейчас, когда Джонни сидел рядом с ней, Элис и зажмуриваться было не надо.

Они еще немного поговорили, потом Элис с сожалением встала и пошла к себе в спальню. Джонни последовал за ней. В комнате было довольно тепло, поэтому он снял свой джемпер и, не прекращая разговора с матерью, повесил на кресло. Прошло еще минут двадцать, и в комнату заглянула Шарлотта. Она снова услышала, как ее мать разговаривает сама с собой, и зашла ее проведать, а заодно позаимствовать ее голубой жакет, который Шарли собиралась надеть завтра на классное собрание.

— Мне кажется, ты не должна позволять Шарли надевать твои вещи, — заметил Джонни, когда сестра вернулась к себе. — Ей это нужно только для того, чтобы покрасоваться перед мальчиками из старших классов. Ты и так покупаешь ей достаточно новых вещей — пусть ходит в своем.

Элис вздохнула:

— У нее одна мать, а у меня — одна дочь. И я не против того, чтобы Шарли брала мои вещи, пусть только возвращает их.

— А что, бывает, что и не возвращает?.. — уточнил Джонни, удивленно приподнимая бровь, и Элис улыбнулась, с удовольствием глядя на него.

— Иногда не возвращает, — подтвердила она. — Ну и что?

Джонни покачал головой.

— Ты уж позаботься, чтобы Шарли вернула мой спортивный джемпер, если будет его надевать. Мне не хотелось бы, чтобы она его потеряла — ведь мы уже договорились, что он должен достаться Бобби.

Потом он поцеловал мать, пожелал ей спокойной ночи и вернулся в свою комнату, сказав, что хочет поискать другие фотографии Бекки. Элис как раз надевала ночную рубашку, когда в спальню поднялся Джим. Элис его не ждала — обычно он засиживался перед телевизором до более позднего часа, поэтому она даже вздрогнула, когда муж неожиданно показался на пороге. Джим был даже не очень пьян — во всяком случае, он сразу заметил на кресле спортивный джемпер Джонни и нахмурился.

— А это что здесь делает? — хмуро спросил он.

— Я… япросто глядела на него, — ответила Элис, отворачиваясь, чтобы муж не видел выражения ее лица. Лгала она не очень умело, и Джиму всегда удавалось понять, когда она говорит неправду, хотя это и случалось крайне редко.

— Напрасно ты ходила в его комнату, — сказал он. — Я знаю, от этого ты только больше расстраиваешься, так что…

— Не всегда, — тихо возразила Элис. — Иногда мне бывает даже приятно просто посидеть там, поглядеть на его вещи, вспомнить нашего мальчика. Как будто он не умер, понимаешь?

В ответ Джим только покачал головой и отправился в ванную комнату, чтобы принять душ и надеть пижаму. Он всегда был скромным, застенчивым человеком и даже теперь, несмотря на двадцать лет супружеской жизни, никогда не раздевался при жене. И Элис это даже нравилось. Впрочем, до того, как Джим начал пить, ей нравилось в нем многое, почти все.

Тут она поймала себя на мысли, что в последние пару дней подобные мысли посещают ее, пожалуй, слишком часто. Можно было подумать — она перестала обращать внимание на то, каким ее муж стал, и видела перед собой только того Джима, каким он был когда-то.

Выйдя из ванной, Джим еще раз напомнил, чтобы завтра она убрала джемпер Джонни на место — в стенной шкаф в его комнате.

— И не разрешай детям его брать, — сказал он. — Они его испортят или потеряют, а Джонни очень любил эту свою спортивную форму.

— Я знаю. Я уже обещала Джонни, что сберегу его джемпер для Бобби, — не подумав, брякнула Элис и тут же прикусила язык.

— Когда это ты ему обещала? — удивился Джим.

— Давно. Когда… когда он его только получил.

— Ах вот как… — Джима ее объяснение, похоже, удовлетворило, однако ему было тяжело смотреть на джемпер, так отчетливо на поминавший обоим о сыне, которого они потеряли и уже никогда не смогут вернуть. Он бы отнес джемпер в комнату Джонни прямо сейчас, но ему было нелегко заходить туда лишний раз, поэтому Джим решил предоставить это жене.

Наконец он тоже лег и погасил свет. Дом погрузился в молчание. Лежа в темноте рядом с мужем, Элис гадала, где может быть сейчас Джонни — вернулся ли он в те загадочные места, где находился между своими появлениями, или еще сидел в своей комнате, перебирая фотографии и роясь в столе? Она все еще улыбалась своим мыслям, когда Джим неожиданно обнял ее. В последние годы они почти не были близки — Джим слишком много пил, чтобы задумываться о чем-то подобном. Лишь иногда он словно приходил в себя, но такое случалось редко. А Элис не знала, как вести себя в подобной ситуации, и не решалась изменить установившийся в их отношениях порядок. Она с этим попросту смирилась. Интимная близость была еще одной их общей потерей.

— Ты только не болей больше, Элис, — шепнул ей Джим тем же тоном, каким полчаса назад разговаривал с ней в гостиной. В его голосе звучали искреннее беспокойство, нежность и любовь, и Элис в порыве благодарности крепче прижалась к мужу.

— Не буду. Честное слово, — прошептала она.

Джим кивнул и, повернувшись на бок, негромко захрапел, а Элис все смотрела на него в темноте и гадала, вернется ли когда-нибудь их жизнь в нормальную колею.

Впрочем, ей казалось, что особенно надеяться на это не стоит.

В продолжение последующих дней Джонни то исчезал, то снова появлялся, курсируя между своим домом и домом Адамсов. Как догадывалась Элис, большую часть времени он проводил, наблюдая за Бекки. Однажды, когда Джонни вернулся домой после очередного визита в дом своей подружки, она заметила, что лицо у него расстроенное.

— Где ты был? — спросила она тихонько, когда он вошел в кухню, и Джонни через силу улыбнулся. Элис никогда не разговаривала с ним таким тоном, каким большинство матерей разговаривает со своими неуправляемыми сыновьями-подростками, но сейчас ее вопрос прозвучал даже строго.

— Я был у Бекки, — ответил он. — И я ужасно расстроился. Ее братья и сестры совсем отбились от рук и просто сводят ее с ума.

— Но ты, конечно, привел их в чувство и все им объяснил? — сыронизировала Элис.

— Я бы сделал это, если б мог… — Джонни вздохнул. Ему всегда нравилось возиться с ребятней, и братья и сестры Бекки любили его. — Увы, мне оставалось только приглядывать, чтобы никто из них не разнес дом в щепки или не спалил его. Младшие Адамсы — это что-то. Матери с ними нелегко приходится, и Бекки, как может, старается ей помогать. Сегодня, например, она даже не пошла на работу — Пэм пришлось срочно уехать по делам, а у обеих девочек ангина, и они остались дома. Конечно, Бекки их любит, но я считаю, что такая жизнь не для нее. То есть я хочу сказать — ей нужно что-то еще, кроме работы и домашних забот. Когда я был жив… — Тут Джонни смущенно улыбнулся матери, давая понять, что этой фразой не хотел ее расстраивать. — Когда я был жив, Бекки хотя бы имела возможность выходить из дома и развлекаться. А теперь она вообще никуда не ходит.

— Я знаю, — вздохнула Элис. — Мы с Пэм перезваниваемся, и она мне все рассказывает. Собственно говоря, им обеим не мешало бы где-нибудь бывать.

— Я не уверен, что они могут себе это позволить, — сказал Джонни и надолго задумался. В глубине души он сознавал, что Бекки не должна прятаться от жизни. Возможно, ей даже стоит начать встречаться с каким-нибудь юношей. Ему, конечно, это было бы не слишком приятно, однако Джонни никогда не был эгоистом. Он понимал — в свои восемнадцать Бекки имеет право на собственную личную жизнь, на радости и развлечения. Все лето она работала не покладая рук и к тому же занималась домашним хозяйством, заботясь о братьях и сестрах ничуть не меньше, чем их мать, которая, стремясь заработать больше, зачастую работала допоздна. Вот у Бекки и не оставалось ни сил, ни времени на развлечения, которые были бы естественными для девушки ее возраста, и Джонни это очень беспокоило.