— Вот и ладушки.

Биллу удается найти целый симфонический оркестр в столь короткий срок, и это свидетельствует о том, каким влиянием в музыкальной среде обладает Джонни. Они прилетают в Копенгаген через четыре дня, и остается всего пара свободных дней на репетиции перед концертом на Олимпийском стадионе в Мюнхене. Я зарезервировала для них не используемый по назначению театр, и в данный момент сижу с журналом на заднем ряду. Но я не читаю, я смотрю. Смотрю, как Джонни руководит своей обычной группой и бэк-вокалистками наряду с совершенно новым оркестром.

Всем не помешала бы пара дней передышки между Копенгагеном и Мюнхеном, но приходится репетировать. Однако никто, кажется, не возражает. Когда Джонни на подъеме, как сегодня, это отражается на всех. Я не исключение. Меня переполняет обновленное чувство уважения к нему из-за того, на что он способен. Вот почему было так больно стать свидетелем вчерашнего случая.

Я как раз была в его номере, показывала газетные вырезки, когда в дверь постучали.

— Обслуживание!

— Попросить их прийти позже? — предлагаю я Джонни.

— Нет, я бы не отказался от еще одной ванны с пеной.

— Ванны с пеной?

— А что?

— Ничего. Войдите! — зову я.

— Обслуживание! — Еще пять коротких стуков.

— Я сказала, войдите!

Тук-тук-тук!

— Странно, — бормочу я. — Почему она без ключа? — Открываю дверь. На пороге стоит симпатичная миниатюрная брюнетка, которой на вид не больше двадцати, а то и меньше.

— Обслуживание? — спрашиваю я. Она одета в униформу горничной, но личико светится таким энтузиазмом, когда она пытается заглянуть в номер, что у меня закрадываются подозрения. Не верится, что девица приходит в такой восторг от уборки туалета.

— Вы точно из обслуживания? — с опаской уточняю.

Она перевозбужденно кивает.

— Что-то я сомневаюсь. — Начинаю закрывать дверь.

— Подожди, — останавливает меня Джонни. — Пусть войдет.

Он подходит к двери и упирается правой рукой в косяк.

— Джонни Джефферсон! — восклицает «горничная».

— Привет. — Он расплывается в улыбке.

— Джонни Джефферсон! — повторяет она. — Я войти?

— Довольно, — вмешиваюсь я. — Спасибо, вы свободны. — Пытаюсь закрыть дверь, но Джонни толкает ее обратно.

— Не будь такой занудой, Мегера, — говорит он, бросая взгляд на девицу в униформе горничной. Та улыбается ему, поглядывая сквозь опущенные ресницы.

— Я войти? — повторяет она на этот раз более сексуально.

Джонни распахивает дверь и отступает в сторону, приглашая гостью.

— Джонни! — Теперь путь преграждаю я, но пигалица спокойно проходит мимо меня в комнату.

— На сегодня все, Мег.

Я не двигаюсь с места.

— Ты ведь не говоришь по-английски? — спрашивает Джонни девушку.

— По-английски? — переспрашивает та с сильным итальянским акцентом. — Нет. Я не говорить по-английски.

— Тем лучше, потому что разговаривать нам не придется. — Он подмигивает мне и закрывает дверь, оставляя меня в коридоре.

Никогда не привыкну к фанаткам. Каждый раз, когда вижу его с другими женщинами, чувствую, как от меня откалывается кусочек.

— Отлично получается, ребята. Давайте устроим перерыв. — Джонни спрыгивает со сцены и трусцой бежит между рядами. Я сильнее выпрямляюсь в кресле.

— Можешь принести мне бутерброд или еще что-нибудь? — просит он меня.

— Конечно. — Беру свое пальто. — Принести прямо сюда?

— Да. Я собираюсь продолжить. Думаю, надо поработать над риффом.

Джонни — трудяга. Поначалу за всеми гулянками допоздна, выпивкой и женщинами я этого не замечала, но он такой.

Вскоре приношу булочку с тунцом и майонезом.

— Спасибо, — благодарит Джонни, поднимаясь и откусывая бутерброд. Он лезет в карман и достает маленькую фляжку, открывает и наклоняет ко рту. — Черт. Закончилось, — говорит он, протягивая фляжку мне. — Ты не могла бы ее наполнить?

— Э-э, конечно, — неуверенно отвечаю. — Чем?

— Виски, чем же еще? — Он, улыбаясь, смотрит на меня.

— Может, я лучше принесу тебе что-то другое? Коку? Пепси?

— Коку я бы употребил. — Он нагло ухмыляется. Сходу я шутку не понимаю, но потом до меня доходит. Видя мое лицо, он смеется. — Нет, цыпа, мне только виски.

— Что, сейчас?

— Да.

— Джонни, я немного обеспокоена тем, как много ты выпива…

— Спасибо. — Он обрывает меня и кивает на фляжку в моей руке.

Разворачиваюсь и стремительно удаляюсь в поисках местного винного магазина. Я знала, что для театра надо было запастись обычным набором закулисной еды и напитков, но Джонни велел ради репетиции не заморачиваться.


***

Два дня спустя стою за сценой на Олимпийском стадионе Мюнхена, когда появляется Джонни. Сегодня он выглядит еще привлекательнее, чем обычно.

— Все нормально? — спрашиваю его.

— Да, да и еще раз да, Мегера! Всех ждет очешуительное шоу!

Джонни очень возбужден и подпрыгивает на месте.

Появляется техник с гитарой, но ему не сразу удается надеть инструмент на Джонни, потому что тот не может стоять спокойно.

Выступление начинается со «Что ты есть», обновленной версии с участием оркестра, и я сильно нервничаю, даже если этого нельзя сказать о Джонни. На репетициях песня звучала великолепно, но я уверена, что исполнять ее перед восьмидесятитысячной толпой — совсем другое дело.

— Не переживай ты так. — Он встает передо мной и кладет руки мне на бедра, глядя прямо в глаза. Сердце замирает, пока он изучает мое лицо и весело улыбается. Взгляд у него какой-то странный. Немного дерганый. Он явно на взводе, и внезапно я понимаю, что это состояние наверняка не естественное.

— С тобой все нормально, Джонни? — снова спрашиваю я, на этот раз осторожнее.

— Да, да, да! Остынь, подруга!

Он лихорадочно трет мои бедра и, прежде чем их отпустить и снова начать прыгать на месте, шмыгает носом.

— Ну, поехали. — Он смотрит на сцену.

Оркестр начинает играть, и группа Джонни присоединяется, представляя обновленную версию старого хита. На сцену выскакивает Джонни, поет первую строчку, и толпа приходит в неистовство.

В такие моменты я вдруг понимаю, что знаю этого парня, того самого Джонни Джефферсона.

Я смотрю, как он ласкает микрофон руками, пока песня успокаивается, как раз перед мощным припевом. Гитара висит на ремне у него за спиной, он перебрасывает ее вперед и ударяет по струнам так, будто от этого зависит его жизнь. Я смотрю и горжусь им, но тут вспоминаю дикое выражение его глаз, и мне становится не по себе.

После концерта он возбужден еще больше, и это повторяется на следующем выступлении в Ницце и через два выходных дня перед концертом в Барселоне.

Я нехотя делюсь своей озабоченностью с Биллом.

— И? — говорит он.

— Что значит «и»? — недоумеваю я.

— Дело в чем? Разве мы не закрыли эту тему, когда обсуждали его пьянки?

— Да, да, да, — расстроенно соглашаюсь я. — И мне все равно, считаешь ли ты меня чересчур правильной или нет, я просто волнуюсь за него, Билл.

— Господь всемогущий, девочка! Уймись. И вообще, что, по-твоему, я должен с этим делать?

— Не знаю — остановить его.

— Остановить его? — Он смеется. — Остановить его? Как, черт побери, я должен это осуществить? Он большой мальчик, знаешь ли, деточка, и не станет делать то, что ему велят. А теперь иди и не отвлекай меня своими глупостями.

Разумеется, Билл начинает меня серьезно раздражать.

В самом начале декабря мы добираемся до Барселоны. Это первый из трех испанских городов — еще нас ждут концерты в Сан-Себастьяне и Мадриде.

Мы останавливаемся в центре города, и у нас есть свободный вечер перед завтрашним концертом в «Камп Ноу». Я решаю пойти прогуляться, поэтому тепло одеваюсь и выхожу из отеля.

Я скачала себе на айфон все альбомы Джонни и упорно слушаю их один за другим. Я не сказала Джонни — он, наверное, посмеялся бы надо мной, — но его музыка нравится мне все больше и больше. Надеваю наушники и гуляю по городу под его песни. Специальные прожекторы озаряют Храм Святого Семейства работы Гауди, и огромная, богато украшенная церковь эффектно смотрится в темноте. Мой телефон начинает звонить, и музыка в ушах замолкает.

— Алло?

— Мег, это мама.

— Привет! Как ты?

— Ох, не очень, дорогая.

— Почему? Что случилось? — тревожно спрашиваю я.

— Твоя бабушка. К сожалению, сегодня днем ее не стало.

Меня охватывает печаль. Я любила бабулю. Понимаю, что с тех пор, как покинула Лос-Анджелес, я не написала ей ни единого письма. Чувствую себя ужасно. Я начинаю плакать.

— Мег, Мег, не плачь, дорогая. Ты знаешь, она так тобой гордилась.

От этих слов начинаю плакать еще сильнее.

— Что случилось?

— Ей нездоровилось. Она лежала в больнице. Несколько дней назад она уснула и больше не проснулась.

— Почему мне ничего не сказали?

— Мы не хотели тебя беспокоить, — объясняет мама. — Ты ведь занята…

— Мама! Вы должны были сказать мне! Когда похороны?

— Послезавтра.

Послезавтра концерт в Сан-Себастьяне.

— Я знаю, что ты не сможешь присутствовать, — продолжает мама.

— О чем ты говоришь? Я должна приехать!

И, хотя возражаю, я понимаю, что мне будет невероятно сложно покинуть тур.

— Мег, — журит мама, — все нормально. Она бы не хотела, чтобы ты жертвовала своей работой. Ты же нужна там Джонни…

Возвращаюсь в отель, чтобы предаться горю.

Ох, бабуля… Страшно переживаю из-за того, что придется пропустить ее похороны. Однако чем больше я размышляю, тем больше осознаю — мой отъезд обернется кошмаром.

Пожалуй, надо предупредить Джонни, что сегодня вечером меня с ними не будет. Мы планировали посетить бар в Готическом квартале.

Из его комнаты доносится громкая музыка, и вряд ли он услышит мой стук, поэтому достаю из сумочки запасной электронный ключ.

Открыв дверь, вхожу в номер и мгновенно впадаю в ступор при виде Джонни, вдыхающего через трубочку полоску белого порошка. Рядом с ним на диване развалился какой-то с виду обдолбанный небритый парень с сальными волосами.

— Хочешь? — обращается ко мне парень, перекрикивая музыку. Он наклоняется вперед и протягивает прозрачный полиэтиленовый пакетик.

— НЕТ! — Джонни кладет руку парню на грудь и с силой толкает на диван.

— Ого! — восклицает парень.

— Она этим дерьмом не занимается, — рявкает Джонни, направляя пульт на стереосистему и выключая музыку.

— Ладно, ладно, чувак. — Парень снова наклоняется вперед и начинает неспешно упаковывать в кожаную сумку серебряную трубочку, которой только что воспользовался Джонни.

Какое-то мгновение я стою, даже не зная, что сказать или сделать. Развернуться бы и убежать, но вспомнив покровительственное высказывание Билла, я стараюсь сохранять спокойствие.

— Джонни, я хотела сказать тебе…

Тяжело сосредоточиться и не смотреть на белые полоски порошка на кофейном столике. Немытый парень тоже сильно меня отвлекает одним своим присутствием.

— Я хотела сказать…

Джонни по-прежнему в ярости. Не знаю, то ли он злится на меня, потому что я видела его нюхающим кокаин, то ли на своего приятеля, который предложил мне попробовать.

— Я не могу пойти сегодня в бар, — кое-как выдавливаю я.

— Почему нет? — спрашивает Джонни. Зеленые глаза пронзают мои темные.

— Моя… моя… у меня плохие новости, — заикаюсь я. — Это личное. Хорошо? — Должно быть, я выгляжу ужасно. Очень хочу сейчас же покинуть комнату.

— Мег. Мег! — зовет он, когда я начинаю пятиться.

— Мне надо идти…

Джонни блокирует выход.

— Что случилось? — Он пристально смотрит на меня, упираясь рукой в дверь. Отвожу взгляд. — Эй! Мегера! Посмотри на меня! — требует он. — В чем дело?

То есть помимо того, что я вижу, как человек, к которому у меня чувства, каждую ночь напивается, волочится за фанатками и принимает наркотики?

Меня снова невыносимо тянет плакать, не только из-за бабушки, но и из-за себя самой. Последние несколько месяцев оказались такими насыщенными. Я постоянно чувствую себя сбитой с толку. Сегодня Джонни кажется мне славным, завтра чужим и неприятным. Я продолжаю твердить себе, что эта глупая влюбленность в него пройдет, что это несерьезно, но каждый раз, когда я вижу его флиртующим с девушками за кулисами, я ощущаю, будто он причиняет мне физическую боль. Эта боль и сейчас внутри меня, когда я смотрю на Джонни.