— Где ключи от машины?

— Никаких тебе ключей, Джонни.

— Где эти долбаные ключи?

— Я их спрятала, — выпаливаю я в ответ.

— Отдай их мне.

— Можешь просить сколько угодно, ты их не получишь.

Теперь он злится.

— Отдай мне ключи от машины, или я тебя уволю.

— Нет! — повышаю я голос.

Он смотрит на меня и начинает рыться в кухонных ящиках.

— Ты их не найдешь, — спокойно комментирую я, следуя за Джонни в гостиную, где он принимается открывать шкафы и искать под рождественской мишурой.

— Мегера, я серьезно. — Он поворачивается ко мне. — Они мне нужны. Прошу тебя. Куда ты их дела?

— Джонни, НЕТ!

Он берет в руки одну из фарфоровых фигурок с каминной полки, маленькую белую собачку с висящими ушами.

— Отдай их мне, или я ее разобью.

Я хмурю брови.

— Джонни, не надо.

— Разобью…

— Ты их не получишь.

— Отлично, — говорит он и разжимает пальцы. Я вздрагиваю, когда собачка разбивается на мелкие кусочки о каменный пол.

Он берет другую фигурку, девочку в красной юбке.

— Можешь их все перебить. Как будто мне есть до этого дело. У тебя денег хватит за все расплатиться. — Надеюсь, он не поймет, что я блефую.

— Ох, да чтоб тебя! — Он с громким стуком ставит целую и невредимую фигурку обратно на каминную полку. — Мегера, я ведь точно тебя выгоню, если ты не отдашь мне чертовы ключи.

— Позволь облегчить тебе задачу: я сама увольняюсь.

Исполненные решимости, мы целых десять секунд смотрим друг на друга. Наконец он хватает с дивана свою куртку и надевает ее.

— Отлично. Я прогуляюсь до ближайшей деревни.

— Это займет несколько часов, — сообщаю я. — Ты заблудишься и наверняка замерзнешь до смерти.

— Ну, что ж тут поделаешь… — пожимает плечами Джонни, рассчитывая, что я уступлю.

Но я и не думаю сдаваться.

— Отлично, — пожимаю плечами и я. — Ты все равно стареешь и выходишь из моды. Пора тебе потесниться и дать кому-нибудь еще возможность постоять под софитами. Ты останешься жить в своей музыке.

Он бросает на меня мрачный взгляд и выскакивает за дверь, громко захлопывая ее за собой.

Я сметаю с пола осколки и, усевшись на диван, пытаюсь читать один из номеров журнала «Лошади и собаки» за 1999 год, но с каждой проходящей минутой меня все сильнее охватывает тревога. Когда входная дверь вдруг снова открывается, я с трудом напускаю на себя безразличие.

— Так я разведу огонь? — спрашивает Джонни, встав напротив меня.

— Было бы очень хорошо. — Я захлопываю журнал и поднимаюсь. — Как насчет чашки чая?

К моему удивлению, Джонни больше не выходит из себя, однако то же самое нельзя сказать обо мне. Несколько раз я порываюсь позвонить Кристиану, и даже Биллу. Мне как никогда трудно быть свидетельницей того, как Джонни трясет и ломает, бросает в холодный пот и бред. Прошлой ночью я прибежала на крик к нему в комнату, и выражения ужаса на его лице хватило, чтобы привести в ужас меня саму. Ему мерещилось, что по телу ползают пауки. Мне в конце концов удалось его успокоить, но, вернувшись в свою комнату, я горько расплакалась. Я понятия не имела, во что ввязывалась.

У нас закончились продукты, так что я съездила за ними в соседнюю деревушку, пока Джонни спал, и к моему возвращению он еще не вставал. Я скупила едва ли не каждый журнал в газетном киоске, включая некоторые музыкальные издания для Джонни. Новости о его исчезновении еще не успели попасть в еженедельные журналы – их редакции были закрыты на Рождество, однако я быстро пролистала «НМЭ» на предмет статьи за подписью Кристиана. Ее там не оказалось.

Интересно, как он поживает. И что он думает о таком нашем с Джонни побеге. Готова поспорить, он удивился. Готова даже поспорить, что он разозлился. Из этого мог бы выйти отличный материал для его книги, а теперь я все испортила.

Появляется Джонни, одетый в черную футболку и черные кожаные штаны. Сонной походкой он спускается с крутой лестницы. Смешно видеть его здесь в подобном виде. Собираясь, я хватала первую попавшую мне под руку одежду, но, пожалуй, можно было бы подобрать ему нечто более повседневное.

— Доброе утро, — чирикаю я. — Хочешь чего-нибудь? Может, яичницу?

— Ты ездила в магазин? — спрашивает Джонни. В его глазах зажигается огонек.

— Да, туда и обратно.

— Купила мне сигарет?

— Да, Джонни, — вздыхаю я, направляясь в кухню.

— Дай-дай-дай…— Он делает нетерпеливые движения пальцами.

— У тебя, что, закончились? — Я открываю ящик и извлекаю оттуда пачку.

— Почти.

Джонни берет у меня пачку сигарет и спички и дрожащими руками закуривает. Потом открывает окно над раковиной и выставляет туда руку с сигаретой. Ненадолго возвращая сигарету внутрь, затягивается и перегибается через кухонную стойку, чтобы выдохнуть дым в окно. В дом заходит холодный воздух, однако я благодарна Джонни за то, что он не курит в помещении.

— Почему бы нам не пойти прогуляться? — предлагаю я, отчаянно желая выбраться из дома.

— Холодновато, нет? — Он дрожит.

— Тебе станет лучше.

Джонни выбрасывает окурок в окно и снова его закрывает.

— Я купила тебе журналы, — говорю я ему.

— Что за журналы?

— Целую пачку.

Он идет за мной в гостиную и перебирает стопку.

— Здорово, спасибо.

— Пожалуйста, — улыбаюсь я. — Ну а теперь мы можем пойти погулять?

Джонни отрывает взгляд от статьи о лучших синглах года и смотрит на меня.

— Тебе что, скучно?

— Есть немного, — отвечаю я, складывая руки на груди.

— Ну, пойдем тогда. — Он небрежно бросает журналы на диван. — Только обуюсь.

Вчера я нашла пару старых пальто в шкафу под лестницей, теперь достаю их и отдаю одно Джонни, когда тот возвращается.

— Нет-нет-нет, я это не надену.

— В кожаной куртке ты замерзнешь, — предупреждаю его я, все еще протягивая пальто. — Надень поверх.

— Мегера, это же точь-в-точь униформа эксгибициониста. Я его не надену.

— Как знаешь, я свое надену. — Это огромный дутый горнолыжный пуховик в розово-голубую полоску с неоновой желтой отстрочкой.

— Господи, это еще хуже, — говорит Джонни.

Я не обращаю на него внимания и, бросив его пальто на стол, запихиваю себя в дутые рукава. Затем поворачиваюсь к нему и преувеличенно восклицаю:

— М-м-м, как тепло!

Джонни смеется.

— Ты выглядишь сущей идиоткой. — А потом добавляет: — Черт с ним. — И надевает свое пальто.

Я начинаю смеяться, что, оказывается, приятно после целой недели меланхолии.

Джонни грозит мне пальцем.

— Прекрати.

Ему, кажется, намного лучше, и от осознания того, что я была права, притащив его сюда, меня переполняет радость.

Мы выходим из дома и перебираемся по мостику на другую сторону. Зимой поток намного более быстрый. Я помню, как мы с отцом делали кораблики из бумаги и сплавляли их по воде. Рассказываю об этом Джонни.

— Ты ладишь со своими родителями? — интересуется он.

— По большей части, да. — Я бросаю в его сторону улыбку. — Хотя они не слишком рады тому, что я с тобой сбежала.

— Нет? Вот блин.

Мы идем вдоль стремительно несущегося ручья вниз по течению. Пара уток с трудом гребет против потока.

— Нужно было захватить хлеба, — говорю я.

— Наверное, у тебя в детстве было полно домашних животных? — с удивлением спрашивает Джонни.

— Несколько, — признаюсь я. — А у тебя?

— Золотая рыбка. — Он смотрит на меня. — Я ужасно хотел собаку.

— И тебе не разрешили?

Он медлит с минуту, прежде чем ответить.

— Мы собирались завести. Но мама заболела.

Я молчу в надежде, что он расскажет что-нибудь еще, но этого не происходит.

— Ты мог бы завести собаку сейчас, — предлагаю я.

— Я слишком часто в разъездах. Это было бы жестоко.

— Не хочешь быть как Пэрис Хилтон? Нанять кого-нибудь, чтобы присматривать за зверинцем?

— Полная чушь. Я заведу собаку, когда уйду на покой. Нормальную собаку. Не крысу вроде Футси.

Я смеюсь.

— Тогда тебе придется довольно долго ждать.

— Ты же тут как-то сказала, что я старею и выхожу из моды…

— Я пошутила!

— Это было очень жестоко с твоей стороны. — Он выглядит обиженным.

— Я так вовсе не думаю!

— Ужасно меня расстроила, — добавляет Джонни.

— Хватит уже давить на жалость, — говорю я. — В любом случае ты сказал, что я уволена.

— Нет, — поправляет он, — ты сама ушла.

Я смеюсь.

— Ну, тогда ладно.

— Но ты же не взаправду ушла?

— Нет, мистер Джефферсон. Я, вероятно, буду продолжать работать на вас, даже когда мне исполнится тридцать. Если вы доживете.

— Ой! — Джонни толкает меня, и я чуть не падаю в ручей.

— Ах ты мерзавец! — взвизгиваю я и толкаю его в ответ.

С минуту мы продолжаем идти, и как только я успокаиваюсь и чувство безопасности возвращается, Джонни снова меня толкает.

— Джонни!

Он приобнимает меня за плечи и притягивает к себе.

— Кто же сэкономит мне десять тысяч долларов на страховке, если ты уйдешь?

Джонни отпускает меня, и я с удивлением смотрю на него. Я сказала ему об этом по дороге в Биг-Сур, но не думала, что он понял, и уж тем более запомнил, о чем я говорила.

— Возвращаемся? Уже темнеет, — замечает он.

Джонни снова разжигает камин, а я решаю попробовать приготовить нам ужин. Наливаю немного оливкового масла в сковороду и принимаюсь нарезать лук, на ходу бросая его в посудину.

— Что на ужин? — Джонни входит в кухню, когда я отправляю очередную порцию лука в начавшее дымиться масло.

— Макароны с помидорами и луком, — сообщаю я ему.

Он смотрит в сковородку, содержимое которой, похоже, подгорает.

— Ох, нет! — восклицаю я от огорчения.

— Ты перегрела конфорку, — говорит Джонни, снимая сковороду с плиты и выбрасывая почерневшие овощи. Он протирает сковороду кухонным полотенцем и, залив свежее оливковое масло, ставит обратно на плиту.

— Не знала, что ты умеешь готовить, — язвлю я, потом достаю из холодильника еще одну луковицу и начинаю ее резать.

— Я нечасто этим занимаюсь, но у тебя что-то совсем руки не из того места растут. Подвинься. — Джонни забирает нож и отодвигает меня от плиты.

— Ой! — кричу я.

Он принимается очень тонко нарезать лук.

Теперь я удивлена.

— Где ты этому научился?

Ломтики лука такие тонкие, что почти прозрачные.

— Мама научила. — Джонни замолкает. Руки у него дрожат.

— Как, когда тебе было…

— Двенадцать. За год до того, как умерла, — подтверждает он, глядя на меня. — Ей хотелось научить меня заботиться о себе, прежде чем я стану жить с моим никчемным отцом. — Он сохраняет легкость в голосе. — Вот что я тебе скажу, — продолжает Джонни. — Иди в гостиную, а я здесь все закончу.

— Это очень по-домашнему, Джонни Джефферсон. — Я с удивлением смотрю на него.

— Ты так считаешь, Мег Стайлз?

— Ничего себе, ты знаешь мою фамилию, — отмечаю я.

— Разумеется, я знаю твою фамилию, Мегера! Бог ты мой, что, по-твоему, я за начальник?

— Извини, — неловко говорю я.

— Ступай. — Джонни указывает ножом по направлению к гостиной.

Подчинившись, я иду и усаживаюсь на ковер перед камином, облокотившись спиной на диван. Джонни приходит спустя пятнадцать минут. Я начинаю вставать.

— Хочешь, поедим тут? — предлагает он.

— Да, давай. — Я усаживаюсь обратно.

— Вообще-то, я никудышный начальник. — Джонни передает мне тарелку с едой. — Я даже не купил тебе подарка на Рождество.

— Ты не обязан был покупать мне подарок на Рождество. Я же тебе не купила.

— Да, но ты как раз и не обязана. А я твой начальник. Я должен был купить тебе подарок.

— Не переживай из-за этого.

— Я заглажу свою вину, — обещает он.

— Просто не начинай опять пить, это будет мне самым лучшим подарком.

Он улыбается, глядя на меня.

— Ты такая милая, Мегера.

Я накручиваю несколько спагетти на вилку и стараюсь не капнуть на себя соусом, держа тарелку на коленях.