Он пожал плечами и изобразил ленивую полуулыбку.

– Я помню. Однако, женщины часто меняют свои решения.

Эмили вздернула подбородок, и длинные белокурые локоны заблестели от света лампы. Глаза ее были холодны, как голубой фарфор.

– К счастью, я не отношусь к женщинам подобного рода.

– Разве?

Он зло рассмеялся, вызвав краску на щеках Эмили.

– Убирайся отсюда, – прошипела она дрожащим от гнева голосом. Ее маленькие ручки сжались и спрятались в складках платья.

– В чем дело, милая? Или, подцепив маркиза, ты решила, что слишком хороша для нас, простых смертных? Раньше ты так не думала. Мне кажется, я уже никогда не смогу смотреть на грозу, не вспоминая, как выглядело твое прелестное личико со стекающими по нему дождевыми струями.

– О – о, ты негодяй, Майлз Кембалл!

– Уорвик, – ответил он мягким тоном. – На тот случай, если ты не знаешь. Я законно сменил имя на отцовское около года назад.

Эмили презрительно изогнула тонкую бровь.

– Это не меняет того, кто ты есть или, вернее, что ты есть. Уверена, твой сводный брат далеко не в восторге от перспективы делить имя Уорвиков с таким гнусным подлецом и развратником.

– Стерва, – бросил Майлз настолько безразлично, насколько позволяла закипавшая в нем злость. – Коли уж на то пошло, горшку перед котлом нечем хвалиться. Оба черны, не так ли?

Не сказав больше ни слова, Майлз повернулся спиной к Эмили и зашагал по галерее к массивным дверям, едва ли слыша собственные шаги, эхом отлетающие от стен и мраморного пола.

Служанка собралась было открыть перед ним дверь, но достигнув входа раньше перепуганной девушки, Майлз распахнул дверь с такой силой, что она с грохотом ударилась о стену.

На улице было холодно. Он с трудом припомнил, что забыл забрать плащ, но он скорее замерзнет, чем вернется.

Майлз не мог поверить, что оказался настолько глуп и наивен, что подумал, будто эта хорошенькая маленькая мегера действительно хочет его видеть, особенно после того, как их бурные отношения закончились коротенькой запиской: «Я, должно быть, сошла с ума, связавшись с таким, как ты!» А он, наверное, окончательно спятил, если явился сюда, хотя, впрочем, это и не удивительно. Уединенность Йоркширских пустошей может привести любого нормального теплокровного мужчину на грань отчаяния.

Опустив голову, он шел по кирпичному тротуару. Глаза его увлажнились от холода и тумана, мысли буквально жгли мозг.

Черт бы побрал его брата Дэмиена. Без сомнения, любезный граф Уорвик сыграл далеко не последнюю роль в этом возмутительном спектакле. Как только Дейм мог подумать, что он падет настолько низко, чтобы даже помыслить о женитьбе на какой-то развратной старой деве! Которая к тому же родила ребенка, не имея мужа, плясала с цыганами и с ног до головы покрыта татуировками!

Фигура в плаще с накинутым на голову капюшоном возникла так внезапно, что Майлз успел лишь слегка повернуться на каблуках, надеясь избежать столкновения. Но они все равно столкнулись. Женщина отскочила от него, попятилась назад и, заскользив подошвами по обледенелому тротуару, с легким вскриком приземлилась на зад.

– Вы болван! – закричала она.

– Надо смотреть, куда идете, – резко ответил Майлз.

– Скажите пожалуйста! – Глаза незнакомки, которые он едва мог разглядеть под мешковатым капюшоном, гневно сверкнули. – Я не привыкла терпеть оскорбления от незнакомцев в собственном доме!

Женщина протянула ему руку, но он оставил ее жест без внимания. С возгласом негодования и раздражения она с трудом поднялась, скользя, покачиваясь и изо всех сил стараясь устоять на ногах.

Наконец, выпрямившись, она встретилась с ним взглядом. Глаза ее сощурились, а затем удивленно распахнулись, когда она узнала его.

– Вы?

Это не было вопросом. Не было это и простым замечанием. Это прозвучало, скорее как гнусная инсинуация.

– А вы, – произнес Майлз с равным презрением, откидывая с нее капюшон, – должно быть, Оливия? Похоже, у всех Девонширов манеры Аттилы[2].

Девушка попятилась. Она снова натянула на голову капюшон, закрывая верхнюю часть лица, но Майлз успел заметить прядь густых, красновато-каштановых волос. Волосы были слегка растрепаны, как если бы она во время этой одинокой прогулки часто снимала капюшон и подставляла лицо ветру. Эффект оказался поразительным. Несколько прядей упали на лоб и виски, отчего ее большие глаза казались еще больше. Их сине-зеленый оттенок выгодно оттенялся яркими пятнами негодования на щеках – или, быть может, причиной румянца был лишь холод. Ее скулы так и пылали. Внезапное осознание врезалось в Майлза, как холодный северный ветер: если это действительно Оливия Девоншир, то она совсем не безобразна. Отнюдь.

– Что вы здесь делаете? – негодующе воскликнула она.

– Замерзаю, – ответил Майлз, пряча руки в карманы.

– Что вы здесь делаете? – повторила девушка.

– Я предполагал, что пришел повидаться с вашей сестрой, однако...

– И вы видели ее? Да? Видели? Отвечайте же, черт возьми! – Она нетерпеливо топнула ногой.

Майлз нахмурился, теперь уже ни капли не сомневаясь в том, что не холод – причина краски у нее на щеках. Глаза девушки полыхали огнем под черными дугообразными бровями, усиливающими гримасу раздражения. Он пересмотрел свое прежнее мнение. Боже милостивый, похоже, что девица так же взбалмошна и сумасбродна, как и вся их семейка.

– Да, – бросил он. – Я ее видел.

Руки, покрасневшие от холода, стиснули накидку, кровь отхлынула от лица девушки, она побледнела.

– Мальчик... – Слова замерли у нее на губах, но взгляд остался прикованным к нему.

Майлз вскинул бровь.

– Ах, да... мальчишка. – Он наградил ее своей прославленной, или, скорее, бесславной, улыбкой Уорвиков холодной, расчетливой и презрительной. – Я видел и его. Легкие, как кузнечные мехи. Судя по всему у него темперамент его мамочки. Или папочки... Вы знаете, кто отец ребенка, мисс Девоншир?

Женщина промолчала.

– Впрочем, если вдуматься, в нем, действительно, есть что-то цыганское – черные волосы, буйный нрав.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. И тем не менее, стоя вот так, лицом к лицу с безмолвной женщиной, Майлз чувствовал, какая неистовая страсть клокочет в ее душе. Он видел такой же жестко сжатый рот, такой же стеклянный, немигающий взгляд неверия на лице матери. Он знал, что внутри у нее все дрожит.

Наконец, не сказав больше ни слова, она отвернулась и, ровно держа спину, зашагала по обледенелому тротуару с грацией канатоходца.

Заносчивая маленькая шлюшка. Задирает нос, будто, она лучше него.

– Мисс Девоншир! – крикнул Майлз.

Девушка приостановилась и оглянулась с плохо скрываемой досадой.

– А сколько у вас татуировок?

Подбородок девушки обиженно дернулся вверх, плечи подались назад. Подхватив юбки красными от холода пальцами, она бросилась к дому, не удостоив его даже бранного слова в ответ. На крыльце стоял дрожащий дворецкий с забытым плащом Майлза в руке. Оливия выхватила у него плащ, оглядела его и медленно повернулась к Майлзу. Снисходительно улыбнувшись, она заявила:

– Настоящий джентльмен никогда не позволит себе носить одежду, находящуюся в таком ужасном состоянии. Воротник совсем обтрепался, сэр.

С этими словами она швырнула подбитую атласом накидку, стоившую ему десять фунтов, в грязную лужу.

Оливия терпеливо ждала, пока седовласый мажордом снимал с нее плащ, бормоча себе под нос, что она схватит воспаление легких, если будет продолжать разгуливать в таком виде в такую жуткую погоду. Проворчав в ответ, чтобы он занимался своим делом и что это ее право, если она желает умереть таким способом. Они обменялись короткими улыбками, затем Джон, с аккуратно сложенным и повешенным на руку плащом, растворился в полумраке огромного дома.

Девушка бросилась в ближайшую комнату, откинула бархатную портьеру и ладонью расчистила круг на запотевшем окне. Майлз Кембалл Уорвик садился на лошадь. Вид у него был продрогший и злой. Мокрый плащ он набросил на плечи.

Майлз бросил взгляд в сторону дома.

Как он великолепен! Черные волосы, развевающиеся на ветру, обрамляют изящные черты лица, непреклонного и безжалостного в своей силе. Его аристократизм отчетливо проявляется в очертании высоких скул и благородного лба. Губы растянуты в презрительной и вызывающей усмешке – словно он бросает вызов всему миру.

В этот момент он развернул лошадь и поскакал сквозь мглу. Оливия еще долго стояла и смотрела ему вслед. После того как Майлз скрылся в тумане, она испытала быстро нарастающее волнение, прогнавшее холод, еще недавно заставлявший ее дрожать. Подумать только! Она стояла лицом к лицу с Майлзом Уорвиком и...

– Оливия!

Девушка обернулась и увидела стоявшую в дверях Эмили. Сестра прижимала изящный кружевной платочек к виску и раздраженно глядела на Оливию.

– Ребенок не перестает хныкать с тех пор, как ты ушла. Ты должна что-то сделать, иначе мне снова придется ложиться в постель с головной болью.

Отойдя от окна, Оливия подозрительно оглядела сестру.

– Что он здесь делал, Эмили?

Эмили заколебалась. На щеках девушки вспыхнул румянец, а глаза стали похожими на глаза испуганной лани.

– Кто? – Она изобразила недоумение.

– Кто? О, ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Я только что буквально врезалась в него на улице.

– Откуда мне знать, зачем Майлз Кембалл был здесь? Я его не приглашала.

Оливия сузила глаза. Эмили насупилась.

– Возможно, тебе следует поговорить с папой.

– Какое отношение имеет к этому папа?

– Он почти целый час провел взаперти с этой неотесанной деревенщиной. – Обмахиваясь платочком, Эмили позволила легкой улыбке слегка приподнять уголки губ. -И у меня такое ощущение, что разговор каким-то образом касался тебя.

Оливия не потрудилась ответить на это замечание. По выражению самодовольства, сияющему в глазах младшей сестры, она могла безошибочно определить, что неприятности не за горами.

Она прошла мимо сестры, которая продолжала лукаво поглядывать на нее, и, выйдя из комнаты, поспешила вверх по лестнице к детской. Гертруда уложила малыша в кровать и тихо напевала колыбельную. У Брайана Гамильтона Чизвелла Девоншира, названного так в честь отца ее матери, любимого деда Оливии, была внешность ангела и темперамент буяна. Эмили приписывала его озорной характер тому, что Оливия балует его, но сама Оливия так не считала. Брайан Гамильтон Чизвелл Девоншир унаследовал поразительную красоту отца, его самостоятельность и буйный нрав. И хотя черты его лица во сне выглядели ангельски безмятежными, оно в то же время было настоящим образцом проказливости.

Добродушная служанка, увидев Оливию, приложила палец к губам и, убедившись, что мальчик спит, на цыпочках подошла к ней.

– Немного капризничал, – прошептала Гертруда. -Думаю, после сна он будет спокойнее.

Оливия кивнула, не сводя взгляда с малыша. Она чувствовала себя выжатой, как лимон, и обессиленной. Шок от встречи с Майлзом Уорвиком, идущим по дорожке Девонсуика, после всех этих лет обрушился на нее, полностью парализуя волю.

– Майлз Уорвик был здесь, – сказала она наконец, взглянув на женщину.

Брови Гертруды удивленно приподнялись.

Так вот кто это был! Вот, значит, каков этот повеса.

– Не знаешь, зачем он был здесь?

– Нет, мэм. – Гертруда покачала головой. – Я занималась с юным Брайаном, потому что Беатрис уложили в постель. А Ваш батюшка дал строгое указание держать его подальше от посторонних глаз.

– Гм. С него станется.

– Прощу прощения, мисс?

– Я об отце. Будь его воля, он бы вообще убрал Брайана с глаз долой, чтоб не видеть и не слышать.

– Не стоит расстраиваться из-за такой ерунды, мисс Оливия. Несмотря на обстоятельства, ваш батюшка любит мальчика.

– Да? – Оливия вошла в комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Только тогда она взглянула на розовощекую служанку и улыбнулась.

– Ты пока свободна, Гертруда. Почему бы тебе не пойти выпить чашку чаю?

– Вы очень добры, мисс. С удовольствием.

Отпустив женщину кивком головы, Оливия поглядела ей вслед и направилась в свою комнату, смежную с детской, задержавшись лишь для того, чтобы взглянуть на Беатрис, свою седую няню, которая приехала в Девонсуик двадцать семь лет назад, вскоре после рождения Оливии. Всю свою жизнь она заботилась о девочках и теперь, в возрасте семидесяти лет, жила в туманном мире. За исключением четырех лет, которые Оливия провела в Европе и Азии, Беатрис оставалась ее подругой и наперсницей. Теперь она заботилась о сыне Оливии.

Когда Оливия была девочкой, Беатрис обнимала ее и обещала, что однажды она встретит своего прекрасного принца.

Но этого не случилось. Да и с чего бы? Внешность ее далека от стандартов, признанных светом. Она не хрупка, как лепесток розы. Ее кожа не бледна, как фарфор. Ее лицо не имеет формы овала, как того требует мода, и она не лишается чувств от бранных слов.