Адриенна Бэссо - Единственный и неповторимый

– Я и не знал, что рана такая глубокая, – сказал он, удивленный, что почти не чувствует боли.

– Надо перевязать, иначе рана загноится. Иди за мной.

Малколм заколебался. Джоан раздраженно фыркнула.

– Лучше сделать это сразу. Мое предложение помощи не распространяется на очистку загноившейся и воспаленной раны.

– О, ты обладаешь редким талантом рисовать чрезвычайно привлекательные картины, Джоан, – саркастически заметил Джеймс.

– Я не говорю ничего, кроме правды, – огрызнулась она. – Ты идешь, Малколм?

Решив, что для него на сегодня более чем достаточно сражений, Малколм смиренно последовал за ней в замок. Они прошли через большой зал и поднялись вверх по узкой винтовой лестнице, затем вошли в большую комнату с яркими подушками на стульях, ковром с замысловатым узором на полу и свежими весенними цветами в вазе на столе. Женский солар.

– Снимай рубашку, – приказала Джоан. Она налила воды в миску, намочила чистую тряпицу, после чего, прищурившись, подняла глаза на Малколма. – Вино, эль или виски?

– Виски, – ни минуты не колеблясь, ответил он.

– Сейчас я скажу, чтобы принесли.

Она вышла из комнаты, стоя на лестничной площадке, громко позвала слуг и непререкаемым тоном отдала им какие-то приказания.

Очень скоро в комнату вошли сразу несколько человек. Они принесли воду, виски, хлеб, сыр и корзинку, наполненную инструментами, мазями и настойками. Джоан велела слугам поставить все на стол и властным жестом отослала их прочь.

Она мокрой тряпочкой смыла с раны засохшую кровь, землю, мелкие камушки и прочий сор. Малколм только морщился. Боль стала сильной и шла откуда-то изнутри.

– Придется зашивать, – сказала Джоан.

Она налила ему виски, вымыла руки и стала рыться в корзине. Отыскала нитку и иголку, вылила грязную воду из миски, налила туда виски и опустила в янтарную жидкость швейные принадлежности.

Малколм даже застонал, видя такую расточительность по отношению к восхитительному напитку.

– Зачем ты это делаешь? – спросил он.

Джоан пожала плечами.

– Точно не знаю. Но так всегда делает лекарь перед тем, как зашивает мужчинам раны. И те очень редко воспаляются.

Малколм взял бутыль с виски и поставил ее поближе к себе – на всякий случай. А вдруг у Джоан имеются еще какие-нибудь нелепые соображения по использованию напитка. Такое великолепное виски должно попадать в желудок мужчины, а вовсе не на его кожу. Он с любопытством наблюдал, как она отрывает полоски ткани и проводит по каждой из них кончиками пальцев. Нахмурившись, Джоан отбросила две полоски, потом глубоко вздохнула и перекрестилась. Малколм окинул ее напряженным взглядом.

– У тебя есть опыт врачевания? – поинтересовался он.

– Вполне достаточный, – резко ответила Джоан.

Она взяла иголку и нитку и уставилась на него горящим взглядом. Тихо выругавшись, Малколм осушил свой стакан, наполнил его снова и кивнул, сообщив, что он готов.

Когда иголка коснулась его кожи, Малколм инстинктивно напрягся. Джоан погладила его по плечу, и у него замерло сердце – очень уж приятным оказался этот контакт. Озадаченный, он протянул руку и коснулся ее щеки. Джоан вздрогнула, и их взгляды встретились.

– Тебе больно? Хочешь, я налью тебе еще виски до того, как начну шить? – тихо спросила она.

– Нет, я… – Почувствовав себя чрезвычайно глупо, он замолчал. Неужели она не ощущает того же, что и он, – сводящего с ума желания обнять, отчаянной, туманящей разум жажды поцелуя? – Все в порядке. Можешь приступать.

Джоан наклонилась ближе, и Малколм почувствовал дурманящий запах ее волос – лимон и пряная лаванда. Его взгляд впился в ее прекрасное совершенное лицо – мягкая кремовая кожа, потрясающие голубые глаза, чуть вздернутый носик и большой чувственный рот.

Она одарила мужчину сердитым взглядом, каких в ее арсенале было великое множество, но, странно, желание поцеловать ее только усилилось. Неужели это виски ударило в голову… и не только в нее? Малколм стал глубоко и ритмично дышать, стараясь успокоиться.

– Ты все время ерзаешь, и это меня нервирует. Если хочешь, я позову кого-нибудь другого, кто окажет тебе помощь.

Ее голос проник в самую глубину его естества. Оказалось, что у нее необычайно чувственный голос – низкий, негромкий, с едва заметной хрипотцой. Завороженный Малколм представил, как ласкает и целует ее нежное тело, а она стонет от удовольствия.

– Я хочу, чтобы это сделала ты, Джоан.

Она судорожно вздохнула, и Малколм понял, что она удивлена его ответом. Тем не менее, она предпочла проигнорировать возникшую неловкость.

– Я могу начать? – слегка приподняв бровь, надменным, почти королевским тоном поинтересовалась Джоан.

– Да. – Малколм облизнул внезапно пересохшие губы. Он испытывал желание и не мог его сдержать.

Медленно и очень осторожно Джоан воткнула в его плоть иголку. Он ждал, что она пронзит его с размаху, как кинжалом, чтобы умерить его пыл, однако она работала мягко и быстро. Сосредоточившись, она сморщила лоб, и у Малколма появилось нелепое желание разгладить появившиеся между бровями морщинки.

Он стиснул зубы, надеясь, что боль отвлечет его внимание. Так и было, но лишь в течение нескольких минут. А потом его взгляд опять скользнул по ее прекрасному лицу, на мгновение задержался на ее пухлых чувственных губах… и больше не смог оторваться. Но, с другой стороны, куда ему еще смотреть? На ее груди?

Плотно обтягивающий лиф платья подчеркивал их изумительную форму. Малколм представил себе ее груди – округлые, полные, мягкие. Нежная кожа – уже сама по себе большое искушение, а дополнительный соблазн – темно-розовые соски.

Проклятье! Это даже хуже, чем таращиться на ее губы!

Прошла вечность, и, наконец, Джоан сделала последний стежок и завязала нитку. Она подняла его руку и положила на рану кусок чистой ткани.

– Теперь подожди, я смешаю мазь.

– Она пахнет так же мерзко, как выглядит?

– Хуже, – с улыбкой сказала Джоан. – Хорошо еще, что мне удалось стянуть рассеченную кожу. Иначе лекарь моего отца настоял бы на использовании горячего ножа, чтобы запечатать неровные края.

Эта непривлекательная картина должна была остудить пыл Малколма, как ведро холодной воды, но не остудила. Малколм слегка пошевелился, понадеявшись, что Джоан не станет смотреть вниз и не заметит его возбуждения.

– Я предпочитаю иголку, – пробормотал он, понимая, что ведет себя как слабоумный. Впрочем, он себя таковым и чувствовал.

Джоан кивнула.

– От потери крови у тебя может кружиться голова. Ты должен что-то съесть, а не только пить виски.

Она отломила кусок хлеба, щедро полила его медом и протянула Малколму. Он уставился на ее руку, наблюдая, как капля золотистого нектара сползла на ее большой палец. Не в силах противиться искушению, Малколм взял ее за руку и слизнул мед кончиком языка.

Джоан вскрикнула и отдернула руку.

– Что ты делаешь?

– Грех, если пропадет такая замечательная еда, – пробормотал он, придав лицу выражение полнейшей невинности. Он сомневался, что сможет ее обмануть, но считал своим долгом попробовать это сделать.

– Если бы я не знала тебя лучше, то могла бы поклясться, что ты пытаешься меня соблазнить, Малколм Маккенна, – сказала она.

– А если и так?

Она на мгновение замерла. Это был лишь очень короткий миг, но Малколм следил за ней со всем вниманием и потому заметил.

– Тогда тебя ждет жестокое разочарование.

Его пальцы скользнули по ее руке.

– У меня другое мнение на этот счет.

Какое-то время Джоан смотрела на него в немом удивлении, потом растерянно моргнула, взяла себя в руки и резко встала.

– Ты выпил слишком много виски, – заявила она.

Джоан дрожащими руками собрала неиспользованные полоски ткани, свернула их и положила в корзину. Туда же она убрала баночки с травами и мазями. На Малколма она не смотрела.

Но он не мог не заметить, что ее прекрасное лицо покраснело, а дыхание участилось. Хотя она наверняка не согласилась бы с ним и, хуже того, начала бы протестовать со своим обычным высокомерным негодованием, он видел: Джоан не осталась равнодушной к его прикосновению.

Эта мысль доставила Малколму больше удовольствия, чем он ожидал.

Джоан ненавидела себя за дрожащие руки, за охватившее ее чувство уязвимости, но она отбросила эмоции и принялась методично упаковывать мази и травы. Слова Малколма заставили ее задрожать от ставшего уже привычным отвращения, которое она испытывала к мужчинам и их похоти… но одновременно в глубине ее души зародилось что-то новое, и она никак не могла осознать, что это за чувство.

Все казалось преувеличенным: неподвижность воздуха, звук голоса Малколма, чувствительность ее тела, которого он коснулся. Она ощущала пьянящий запах его кожи, будоражащий, мешающий думать. От него кровь шумела в ушах и быстрее бежала по жилам.

У нее появилось очень странное чувство. Ей казалось, что ее захлестнуло нечто слишком могущественное, чтобы она могла сопротивляться. Желание? Страсть? Нет, конечно же, нет. Это невозможно.

Джоан чувствовала на себе его взгляд. Малколм напряженно всматривался в нее, словно искал… но чего? Ее согласия? Она едва сдержала нервный смех. О, его ждет разочарование.

Стиснув зубы, она упорно избегала его взгляда. Ее нервы были напряжены до предела. Как же тяжело выносить его пристальное внимание! Хорошо бы повернуться и уйти с гордо поднятой головой… но ведь она в долгу перед ним. Ведь он спас ее, сначала от Йена, а потом и от Арчибальда. И этот долг она намеревалась вернуть.

Ей было не свойственно много думать о других, чужих ей людях, но в данном случае Джоан не колебалась. Она много об этом размышляла и верила, что знает, как решить дело Макферсона без кровопролития и позволить сторонам разойтись, сохранив гордость.

А ведь это трудное дело.

– Ты уже решил, как поступишь с Бриенной Макферсон? – спросила Джоан.

Малколм сдвинул брови.

– Это вообще не мое дело. Ребенок не мой.

– Не обманывай себя, – предостерегла Джоан. – Сегодняшняя встреча ничего не решила. По крайней мере, так считает лэрд Макферсон. Он не отступится, пока исход дела его не удовлетворит.

Малколм осторожно пошевелил раненой рукой.

– Я не женюсь на девочке и не позволю выколоть мне глаза или пронзить меня мечом только потому, что он считает меня ответственным за ее бесчестье.

– Да, полагаю, любое из этих наказаний доставит ему немалое удовольствие, – признала Джоан, с тревогой заметив каплю крови, проступившую сквозь повязку Малколма. – Бриенна – честная богобоязненная девушка, которая любит своего ребенка. Не думаю, что она лжет.

Малколм вздрогнул и отшатнулся.

– Значит, ты уверена, что лгу я?

– Нет. – Джоан аккуратно поправила повязку. – Думаю, что вы оба говорите правду.

– Один из нас должен лгать, – скривился Малколм. – Или мы имеем дело с чудом непорочного зачатия.

– Может быть и другое объяснение, – проговорила Джоан. Но прежде чем Малколм начал задавать вопросы, она остановила его жестом. – Мне необходимо поговорить с Бриенной и ее сестрами. Дай мне час, а потом встретимся в часовне.

– В часовне?

– Да. Хотя отец Джон очень старается, это строение крайне редко используется. Это единственное место, где мы можем поговорить свободно, не опасаясь, что нас кто-то подслушает.

Малколм неохотно кивнул, и Джоан поняла, что он ей доверяет. Она вышла из солара и унесла корзину с медикаментами, после этого поговорила с сестрами Макферсон и часом позже явилась в часовню.

В церкви царил полумрак, но Джоан сразу заметила тень у алтаря. Малколм. Она поспешила вперед, но тут же замерла. Он был не один.

Ее сердце отчаянно заколотилось, когда она поняла, что рядом с ним его отец и брат. Понятно. Малколм любит и уважает отца, да и лэрд Маккенна всегда заботился о благополучии своих сыновей. Так что его присутствие рядом с сыном вполне объяснимо.

К сожалению, ее опыт был совершенно другим. Последним человеком, к которому она могла обратиться за помощью, был ее отец.

Услышав ее шаги, трое мужчин повернулись к ней. На лице Малколма читалось откровенное любопытство, на лице Джеймса – недоверие, а лэрд Маккенна, похоже, был в ярости. Джоан сжала кулак и мысленно вознесла молитву Всевышнему, надеясь, что она не ошиблась в мужчинах Маккенна. Сильные мужчины нередко ищут, на кого бы можно было возложить вину, и находят женщин.

– Итак, девушка, мы все здесь собрались, как послушные овцы, по твоему приказу. Что ты хочешь нам сказать? – спросил Брайан Маккенна.