Адриенна Бэссо - Единственный и неповторимый

– Где мочалка?

Малколм откинул голову и вздохнул.

– Утонула. Тебе придется ее выловить.

Джоан прищурилась.

– Я не собираюсь туда лезть! – возмущенно проговорила она.

– Почему? Никогда не знаешь, что найдешь.

Джоан уставилась на мужа, точнее на его блестящую грудь, видневшуюся над водой. Волоски на ней намокли и прилипли к коже, подчеркивая бугристые мускулы. Колени тоже выступали из воды, выставляя на обозрение его сильные бедра и… фаллос. Увиденное заставило ее вздрогнуть, сердце забилось с удвоенной скоростью, а в животе стало горячо.

Она видела, как часто пульсирует синяя жилка на шее Малколма. Его сердце тоже билось намного быстрее, чем следовало. А его насмешливый взгляд и дразнящая улыбка говорили о том, что он намеренно ее провоцирует.

Джоан поняла, что опустила руку в воду, лишь ощутив влажное тепло. Ей стало трудно дышать. Однако она не собиралась сворачивать с пути, который инстинктивно выбрала, пока не добьется победы. Она обязательно справится и с нервами, и со страхами.

Она поболтала рукой в воде, нашла где-то между коленями Малколма мочалку и выхватила ее из воды раньше, чем муж успел среагировать.

Брызги воды разлетелись во все стороны, угодив на ее платье и даже лицо. Выругавшись, она выжала мочалку, намылила ее и, опустившись на колени рядом с ванной, начала тереть спину Малколма так энергично, словно хотела содрать с него кожу. Ее пальцы скользнули по широким плечам, и она, словно завороженная, уставилась на струйки мыльной воды, стекающие по его спине, стараясь угадать, чувствует он или нет, как дрожит ее рука.

Малколм резко дернулся, расплескав часть воды из ванной.

– Ты намочил мое платье, – упрекнула Джоан, стараясь разобраться в охвативших ее странных чувствах.

– Ну так сними его, – сказал Малколм. Его голос был дерзким и дразнящим. – А еще лучше, сними его и забирайся ко мне в ванну. Здесь полно места.

– Сейчас середина дня, – ответила Джоан и с удивлением поняла, что ей трудно дышать. Все это из-за неправильности, можно сказать, порочности происходящего, а вовсе не потому, что она тонет в завораживающем блеске его глаз.

– Для страсти подходит любое время, – произнес Малколм и ловко поймал ее за руку, не позволяя отодвинуться. – Хочешь, я это докажу?

Воздух наполнился ожиданием. Малколм привлек ее к себе и уверенно завладел ее губами. Джоан почувствовала вкус эля и запах мыла.

Она ощущала себя одурманенной, очарованной. Малколм провел кончиком языка по ее нижней губе, и она задрожала от новых, неведомых ранее эмоций.

Малколм глухо застонал. Его рука легла на ее затылок, и пальцы начали нежно поглаживать шелковистые пряди волос. Поцелуй стал глубже. Малколм раздвинул языком ее губы, проник в ее рот и принялся жадно его исследовать.

Джоан закрыла глаза, впитывая непонятные ощущения. Когда их языки соприкоснулись, ее тело напряглось и одновременно стало необычайно чувствительным. Ее наполнило странное томление, которое она никак не могла определить. Чувствуя, как сильно кружится голова, она неуверенно отстранилась и молча уставилась на мужа. Она ждала. Это было… приятно. Нет, даже более чем приятно. Поцелуй вызвал в ней сильное вожделение. Она хотела… но чего? Она точно знала, что будет потом. Совокупление с Малколмом, разумеется, не такое суровое испытание, как с Арчибальдом, но и к нему она не слишком стремилась.

По крайней мере, она так думала. Поцелуи Малколма сумели сбить ее с толку, перепутать мысли, заинтриговать, заставить поверить, что, возможно, в постели можно испытывать больше страсти. В ней что-то изменилось, по коже побежали мурашки. Окончательно лишившись уверенности, Джоан положила ладони на живот.

Малколм потянул ее за руку, потом поднес ее руку к губам и запечатлел на ней нежный поцелуй. Джоан опять вздрогнула. Он протянул другую руку и положил ей на грудь. Она передернулась, но не отодвинулась. Сосок под его ладонью затвердел, и Джоан ощутила возбуждение. Однако вместе со страстью она почувствовала и свою уязвимость.

Она заглянула в глаза мужа. В них было отчетливое желание обладать. И к Джоан моментально вернулась способность соображать. Испуганно вскрикнув, она отпрянула.

– Не уходи, – пробормотал Малколм. Его глубокий чуть хриплый голос завораживал, но воспоминания Джоан были еще слишком свежи. – Останься со мной, Джоан.

Кошмар брака с Арчибальдом оставил слишком глубокие шрамы. Джоан была вынуждена ложиться с ним в постель и до сих пор чувствовала себя грязной, оскверненной. Пережив долгие годы унижений, она утратила некую часть своей души, которую невозможно было вернуть, как бы мягко и заботливо ни обращался с ней Малколм.

– Мне надо идти. Я обещала твоей матери и сестре помочь им в кладовой, – сказала она, слыша в своем голосе умоляющие нотки и ненавидя себя за это. Слабость она презирала, особенно в себе.

Нахмурившись, Малколм отпустил ее руку. Джоан ощутила покалывание в том месте, где их руки соприкасались. Однажды вырвавшись на волю, сильнейшие ощущения, которые муж в ней пробудил, не желали подчиняться ее разуму и воле.

Осознание этого факта привело ее в ужас, и она спросила себя, почему стала меньше страшиться подобных эмоций. По непонятной причине страх лишиться рассудка и контроля над собой больше не имел над ней такой же сильной власти, как раньше.

Это влияние Малколма.

– Держись поближе к Кэтрин, если хочешь узнать больше о лечении, – произнес Малколм. – Моя мать обожает делать отвары, настойки и мази, но редко находится достаточно смелый человек, готовый их использовать. Даже отец утверждает, что чудесным образом излечился, если она хочет испробовать их на нем.

– Спасибо за предупреждение. – Джоан медленно выдохнула. – Если погода продержится, мы, наверное, пойдем в лес, чтобы пополнить запас лечебных трав.

– Кэтрин иногда ведет себя неразумно. Не выходи за ворота без сопровождения, – предостерег Малколм. – Ни за что не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится.

Джоан кивнула, чувствуя, как гулко колотится сердце. Голос Малколма был спокоен. Муж мастерски владел собой. Но жаркий огонь в его глазах говорил сам за себя. Он знал, что она не осталась равнодушной к тому, что было между ними, и это заставляло ее чувствовать себя уязвимой.

Она тихо закрыла за собой дверь, и ее сразу охватило чувство потери. Джоан сожалела о том, что могла испытать, согласившись на предложение Малколма забраться к нему в ванну, но не испытала, отвергнув его приглашение. Кстати, а что именно она могла испытать? Страсть, которую он так сильно стремился ей подарить? Или окончательное разочарование в супружеской жизни?

Громко засопев, Джоан почесала кончик носа тыльной стороной ладони. Она подумает об этом позже. А пока эмоций слишком много, чтобы в них разобраться.

Как только за Джоан закрылась дверь, Малколм погрузился в воду с головой. Его фаллос пульсировал из-за неутоленного желания, а внутренний голос вопил, что он глупец, поскольку позволил Джоан уйти.

Да, ситуация была исключительно подходящей для соблазнения. Он не смог бы спланировать ничего лучше, даже если бы постарался. Однако ее нежелание свидетельствовало о том, что она пока не готова, и Малколм боялся ее торопить, опасаясь возможных последствий.

Сейчас она возбуждена и немного заинтригована. Что ж, пусть пока так и будет.

Разочарованно вздохнув, Малколм откинул мокрые волосы со лба и поклялся себе, что не допустит поражения. Скоро, очень скоро она будет смотреть на него без страха, и воспоминания перестанут ее тревожить. Она будет видеть в нем не человека, желающего властвовать над ней, а любящего мужа, который хочет дарить удовольствие и получать его. Он обязательно разбудит желание, которое живет в самой глубине ее естества, и покажет ей, какое сильное наслаждение они смогут испытать вместе. Они вместе создадут новые воспоминания.

– Сэр Малколм повел детей в конюшню, – сказала Джоан миссис Иннес. – Он намекнул, что их там ждет сюрприз. Думаю, он купил для них новых пони.

Джоан едва не затопала ногами от досады.

– Вы передали ему, что я велела Лилиас сидеть в детской до конца дня?

– Нет, у меня не было шанса. Лилиас сама все ему сказала, как только он вошел в детскую. Она сообщила, что очень сожалеет из-за своего непослушания, и обещала вести себя идеально, при этом у нее дрожали губы, а на щеках застыло несколько слезинок.

– Естественно! – Джоан в досаде всплеснула руками. – Она точно знает, что надо делать, чтобы отец пошел у нее на поводу.

Лицо миссис Иннес отразило искреннюю симпатию.

– Так было всегда, миледи.

– Возможно, но теперь это изменится.

Джоан выбежала из комнаты, торопясь к конюшне. Она уже два дня пыталась установить контроль над Лилиас, правда, с крайне ограниченным успехом. Девочка достигла непревзойденных высот в намеренном непослушании и, вне зависимости от наказания, умудрялась выйти сухой из воды, в чем ей безбожно потакал отец.

Этим утром девочка взяла из корзинки для вышивания леди Эйлин ножницы и остригла Каллуму волосы. В результате мягкие кудри сменились короткими, неровными, воинственно торчащими во все стороны пучками. Бедный мальчик стал похож на петуха-забияку после драки.

Узнав, что Лилиас не впервые использует бабушкины ножницы, которые ей брать уже давно и строго-настрого запретили, Джоан велела падчерице оставаться в детской до конца дня.

Однако Малколм отменил наказание и, хуже того, вознаградил свою непослушную дочь, подарив ей нового пони. Только теперь Джоан поняла, что было бы глупо надеяться взять под контроль свою неуправляемую падчерицу, не получив предварительно торжественного обещания Малколма не вмешиваться в воспитательный процесс.

Когда Джоан вошла, в конюшне было тихо. Малколм, Лилиас и Каллум стояли рядом с двумя приземистыми пони, которые, помахивая хвостами, жевали сено. Джоан громко кашлянула, и все обернулись.

– Мама! Смотри! Лошадки!

Каллум подбежал к Джоан, схватил ее за руку и потянул к остальным. Малколм приветливо улыбнулся. Лилиас взглянула не нее и отвела глаза.

– Ты не должна быть здесь, Лилиас, и отлично это знаешь, – строго сказала Джоан. – За непослушание ты останешься в детской на весь завтрашний день.

– Папа! – Глаза Лилиас наполнились слезами.

– Это я разрешил ей выйти, – произнес Малколм. – Лилиас сказала, что очень сожалеет о своем непослушании и впредь будет хорошей девочкой.

Джоан изогнула брови.

– Ты видел волосы Каллума?

Малколм ухмыльнулся и потрепал волосики, еще сохранившиеся на голове малыша.

– Да, они короткие и немного неровные, но ведь они отрастут.

– Не в этом дело.

Малколм покосился на детей, стоявших рядом и смотревших на взрослых во все глаза.

– Мы обсудим это наедине.

– Хорошо. И подальше от замка, – согласилась Джоан. – Я принесу перчатки.

Когда она вернулась в конюшню, ее гнев уже остыл, и настроение улучшилось. Миновав ворота замка, она даже улыбнулась. Малколм предложил устроить скачки. Она сделала вид, что обдумывает идею, потом наклонилась вперед и ударила лошадь по бокам.

Ее кобыла рванулась вперед, а крик Малколма: «Так не честно!» – заглушил громкий топот копыт. Джоан слышала, как конь Малколма набирает скорость, и понимала, что он скоро ее догонит, но пока она наслаждалась свободой и чувством, что возглавляет скачки.

Холмы были покрыты зеленым травяным покровом, усыпанным пурпурными головками вереска. Через несколько недель они расцветут, наполнив воздух головокружительным ароматом.

Когда они достигли линии деревьев, конь Малколма пронесся мимо. Всадник обернулся, и Джоан махнула рукой, приветствуя победителя. Он направил коня на дорожку, ведущую через лес, Джоан поскакала следом. Ее кобыла легко преодолевала попадавшиеся на пути камни и корни деревьев.

Они остановились у озера. Привязав коня к стволу дуба, Малколм подошел к жене, поднял руки и обхватил ее за талию, чтобы помочь спешиться. Его прикосновение было знакомым, и оно вызвало у нее чувственную дрожь.

Джоан ухватилась за плечи мужа, надеясь, что ее реакция останется незамеченной. Но Малколм ее слишком хорошо знал и, сняв с лошади, прижал к груди.

Острое желание, которого – Джоан была в этом уверена – у нее не было и быть не могло, захватило ее целиком, и она призналась себе, что ей нравятся его прикосновения, поцелуи и объятия.

Последние две ночи он приходил спать очень поздно, когда Джоан уже спала, а уходил еще до ее пробуждения. Джоан твердила себе, что радуется отсутствию его внимания, поскольку это делало их брак менее тягостным.