Эти слова слегка смягчили Пенни.

— Спасибо, — в ее голосе прозвучала настороженная благодарность.

Но затем, затем он снова стал самим собой.

— Чего здесь не хватает, так это настоящего мужчины, — сказал он об этом как о чем-то само собой разумеющемся. — Наверняка, ты не сможешь управляться с хозяйством одна.

Пенни буквально задохнулась от такой наглости. Сосчитала до десяти, пытаясь успокоиться. Но, видимо, ее негодование не осталось незамеченным. На лице ее собеседника отразилось легкое недоумение.

— Что случилось? — спросил он. — Ты не любишь кофе?

— Кофе прекрасный, — яростно воскликнула Пенни, вскакивая с места, как ужаленная. — Единственный, кого я не переношу, это ты! С твоими глупыми, гадкими несносными советами! Я по горло сыта твоим мужланством! Похоже, что ты родился в каменном веке и поэтому считаешь, что одинокая женщина всегда абсолютно беспомощна. Ты думаешь, что мне не под силу включить плиту, открыть консервную банку, перейти улицу, так? Ты, вероятно, решил, что я и вздохнуть-то не смогу без твоей помощи? Что ж ты не притащил с собой кислородную подушку из своей поганой тачки, когда мотался за своими железками?

Пенни сделала паузу, чтобы перевести дыхание, л увидела, что ее обидчик смотрит на нее, весело улыбаясь.

— Я бы сделал и это, если бы только знал, что ты в ней нуждаешься, — в его ответе кроме вызова слышалось и еще нечто для нее совсем неожиданное.

Девушка испустила вопль, напоминавший рычание рассвирепевшей тигрицы.

— Ты невыносим! — бушевала она. — Ты думаешь, что я ни на что не гожусь.

В этот миг она неловко повернулась и споткнулась о пустую картонную коробку. И только мгновенная реакция Джона, который удержал ее своими сильными руками, спасла ее от неминуемого падения.

— Нет, я вовсе так не думаю, — проникновенно изрек он, прижимая девушку к груди. — Безусловно, нет.

— Ну тогда на что? — спросила она сквозь непрошеные слезы. — На что я гожусь?

Соприкасаясь с Джоном, она не могла не ощущать неистовых ударов его сердца. Пытаясь высвободиться из объятий, она вынуждена была упереться своей упругой грудью о его руки. От этого у Джона перехватило дыхание.

— Вот на что ты годишься, — хрипло прошептал он.

С силой прижав ее к себе, он приник к ее губам. И тут время для Пенни перестало существовать. Она ощущала лишь неистовую пульсацию крови в каждой клеточке своего тела и трепетные настойчивые губы Джона. Кончики его пальцев скользили по лицу девушки, ласкали завитки ее волос. Затем его руки переместились ниже, возбуждая ее трепетную грудь. Пенни задохнулась от страстного желания, все плотнее прижимаясь к его телу, каждый нерв которого пылал от возбуждения. Она замерла в его руках, нашла своими губами его губы, ответив на поцелуй. Казалось, сказочное облако подхватило ее и уносит в неведомую даль. Наконец, ресницы ее закрытых глаз дрогнули, и она очнулась.

— Я тебя ненавижу, — голос ее был слаб от пережитого до того возбуждения.

Она скорее телом ощутила, чем расслышала его сдавленный смешок. — Скажи мне, что ты имеешь в виду, и я, может быть, поверю тебе, — хрипло выдохнул Джон, продолжая медленными круговыми движениями ласкать ее соски.

Пенни отпрянула от него и, как бы защищаясь, заслонила руками груди.

— Ты не признаешь во мне человека, — в ее голосе прозвучала обида. — Я для тебя — только предмет для постельных упражнений.

— Это не так, — сказал Джон, понемногу приходя в себя. — Я пришел сюда отнюдь не с намереньем переспать с тобой. Все случилось само собой.

— Так что же привело тебя сюда? — подозрительно спросила Пенни. — Во время последней встречи мне показалось, что общение со мной не доставляет тебе удовольствия.

Джон уселся за стол и задумчиво усмехнулся.

— Да, черт побери, — согласно кивнул он головой. — Я был так взбешен твоим глупым упрямством, что был готов свернуть тебе шею.

— Так вот для чего ты вернулся, не так ли? — ирония и сарказм, сквозившие в ее вопросе, сделали голос Пенни почти неузнаваемым. — Свернуть шею?

Джон ласково прикоснулся к ее шее и улыбнулся.

— Не дразни меня, детка, — проникновенно прошептал он. Затем, по-хозяйски расположившись за столом, плеснул себе еще кофе.

— Нет, я пришел не за этим. Я пришел убедиться, что ты готова расстаться со своими владениями.

— Готова расстаться? — недоверчиво переспросила Пенни.

— Да. Вот, выпей еще кофе. Это пойдет тебе на пользу.

Пенни напряглась.

— Не смей предлагать мне кофе в моем собственном доме, — утихшие страсти грозили разбушеваться вновь.

— Как пожелаешь, — пожал плечами Джон. — Но я тебя понимаю. Кофе действительно отвратительный. И смолот, и сварен ужасно.

Возмущению хозяйки не было предела.

— Если ты закончил хаять мой кофе, оскорблять мои вкусы, массировать мои груди и копаться в моей электропроводке, то тогда давай, катись отсюда! закричала она.

— Только после того как мы обсудим мое деловое предложение, — твердо напомнил Джон.

— Какое еще к черту предложение, — возмущенно воскликнула Пенни.

— Мое предложение купить у тебя все это.

— Мы уже обсуждали этот вопрос однажды, и я отказалась.

— Это точно, — согласился Джон с несвойственной ему мягкостью. — Но у тебя было время слегка успокоиться и одуматься. Ты порезвилась, вот даже хибару на колесах купила, чтобы кому-то там что-то доказать. А теперь, не думаешь ли ты, что настало время начать вести себя как разумное существо, а не как капризное дитя.

Пенни растерялась и какое-то время собиралась с мыслями, чтобы достойно ответить на это наглое заявление.

— Я не веду себя, как капризное дитя, — в ее голосе звучали обида и возмущение.

— Разве, деточка? — спросил Джон. — Допустим, ты оставила меня в дураках. Купила эту развалюху, переплатила неумехе электрику за никуда негодную проводку, истратила кучу денег за этот хлам, — тут он выразительным жестом обвел комнату, — и теперь решила бросить хорошую работу, чтобы застрять в этой глуши навсегда. И зачем все это, спрашивается? Да только из глупого желания досадить мне!

Все сказанное было так недалеко от истины, что Пенни какое-то время молчала, подбирая аргументы, способные удовлетворить их обоих. Она опустилась в кресло и наконец подняла на Джона глаза полные слез.

— Это все не правда, — выдохнула она наконец.

— Не правда, — произнес он рассеянно, поправляя ее волосы. — Я бы очень хотел тебе поверить, но, боюсь, что не смогу. Похоже, ты не только безрассудна в своих поступках, но и безмерно расточительна. Но еще не поздно все изменить. Мое предложение остается в силе. Я даже готов купить эту хибару за те деньги, которые с тебя за нее содрали. Пользы от прицепа, правда, никакой, но на худой конец он пойдет под времянку для сборщиков хлопка.

— Нет!

Твердость, с которой она произнесла окончательный приговор, удивила их обоих. Слушая Джона, Пенни вновь и вновь испытывала боль, ярость и негодование, и вот наконец они нашли себе выход.

— Меня не интересует все, что ты предлагаешь, — бушевала Пенни. — Меня не интересует твое мнение о моем характере, о причинах моих решений. Я не торгую своей собственностью. И даже если мне и придется продать свою землю, то только не тебе. А теперь, когда все ясно, почему бы тебе не убраться отсюда вместе со своими инструментами и деловыми предложениями?

Джон бесстрастно выдержал этот всплеск эмоций и продолжал гнуть свое.

— А чем ты собственно собираешься заниматься в наших краях? Это тебе не Сидней. Это тихая американская глубинка. Ближайшее рекламное агентство, где ты могла бы поискать работу в Чарлстоне, в полсотне миль отсюда. И даже если вдруг тебя захотят взять, надо еще получить разрешение на работу, что совсем не просто сделать иностранцу. А ты ведь иностранная подданная, не так ли? А на что ты собираешься жить?

На это Пенни было что ответить.

— Чтоб ты знал, у меня двойное гражданство. Так что я не нуждаюсь в каких-то разрешениях. И вообще, у меня достаточно средств, чтобы продержаться.

Джон усмехнулся.

— Неплохо придумано, право, — воскликнул он. — Пустить все деньги на ветер, вместо того чтобы вложить их в настоящее дело. Как я уже говорил, дорогая, ты просто несмышленое дитя. Почему бы тебе не одуматься и не повзрослеть?

— А почему бы тебе не оставить меня в покое и не заняться своими собственными делами? — отпарировала Пенни. — Я не обращалась к тебе за советом, не просила покупать у меня мою землю. А теперь еще раз прошу, сделай милость, убирайся!

Джон допил свой кофе, пожал плечами, а затем посмотрел ей прямо в глаза. В его взгляде сквозило явное неодобрение. И темные нахмуренные брови, и угрюмая складка в углах рта говорили, что он недоволен результатами беседы. Но Пенни удалось выдержать этот тяжелый взгляд и даже ответить на него торжествующей вызывающей улыбкой, которая, как ей казалось, должна была взбесить его. Но Джон только плотнее сжал свои губы.

— Поступай, как знаешь, — сдерживая гнев, сказал он. — Но учтите, вы видите меня не в последний раз, мадам. Я буду появляться здесь каждую неделю и повторять свое предложение до тех пор, пока не уговорю тебя. Я тебе это обещаю! А теперь, приятных сновидений.

Раздался шум отъезжающего автомобиля, и наконец наступила долгожданная тишина.

Оставшись одна, Пенни предалась невеселым размышлениям. «Я ненавижу этого гадкого человека, — в отчаянье говорила она себе, — я презираю его». Допив свой остывший кофе, она доковыляла до окна и уставилась на реку, будто пытаясь на дне ее найти ответ на все мучившие ее вопросы. Беда в том, что этот ненавистный ей мужчина не только выводил ее из себя, он и возбуждал ее. Он волновал ее воображение как никто другой раньше. Она и представить себе не могла, что такое возможно. Его ласки заставляли трепетать, изнывать от желания… Но было и нечто другое. Мало нашлось бы женщин, которые смогли бы устоять перед его грубым животным напором. Его обаяние делало его неотразимым. Однако и это не объясняло причину той власти, которую он имел над Пенни. Даже когда она поносила его последними словами, ей хотелось пробудить в нем желание, такое же страстное, как то, что испытывала она сама. Поняв это, она ужаснулась! Пенни всегда гордилась своим хладнокровием и рассудительностью. А теперь встретив Джона, она растеряла все эти качества. Ею завладела страсть, подчинила себе и заставляет творить всякие глупости. Девушка в отчаянье сжала кулаки и глухо застонала. Она никогда не признается в этом Джону, но купить этот дом на колесах было действительно безрассудно.

Как бы Пенни ни старалась отрицать правоту Джона, она была очевидна. Она действительно устроила все это, только чтобы досадить ему. И деньги тратила назло ему. И сидела без дела тоже назло ему. Он был прав во всем. Пока она старалась заняться чем-нибудь, хлопоча по хозяйству, но пройдет еще несколько дней, она окончательно поправится и ее начнет одолевать скука. Вот если бы найти какое-нибудь дело… Высоко в небе промелькнула белая цапля. Пенни с восхищением следила за ее грациозным полетом. «Вот бы нарисовать все это, подумала она. — Реку, медленно текущую вдаль как поток расплавленной зеленой лавы, изумрудные заросли вдалеке и эту прекрасную белую цаплю…» Пенни поразилась простоте пришедшего ей вдруг решения. «Конечно! — решила она. — Как все восхитительно просто. Мерривилль просто рай для художника. Я стану писать картины!»

* * *

В следующий раз, когда ее соседка миссис Браун отправилась в Чарлстон за покупками, Пенни напросилась ехать вместе с ней, прихватив список необходимых для живописи принадлежностей и чековую книжку. Она прочесала все художественные салоны города и к вечеру возвратилась домой, основательно нагруженная блокнотами для эскизов, флаконами со скипидаром, красками, холстами и мольбертом.

Все дни до конца месяца Пенни писала, как заведенная. В хорошую погоду она устанавливала мольберт в тени одного из огромных дубов и работала весь день напролет, не обращая внимания ни на духоту, ни на беспощадно кусающих комаров. Когда небо хмурилось или начинался дождь, она перебиралась в свою крохотную спаленку и прорабатывала детали эскизов или делала новые наброски. Один раз в неделю она меняла свои заляпанные краской шорты и футболку на очаровательное платье для того, чтобы в очередной раз иметь удовольствие указать на дверь непрошеному гостю — Джону Миллеру.

В один из понедельников, после очередного визита Миллера для Пенни настал день окончательных решений. Несмотря на всю свою кажущуюся непреклонность, в глубине души она сознавала, что пока еще есть шанс сбросить это наваждение и вернуться к привычной жизни. Для этого надо было только продать Мерривилль. Ее будущее в Америке казалось ей теперь отнюдь не безоблачным. Но надо было на что-то решаться. Времени на раздумья почти не оставалось. Отпуск был уже на исходе, и правила приличия требовали от нее подать заявление с просьбой уволить ее с работы, если она не собирается возвращаться домой. И самое главное, она должна была написать матери о своем решении не возвращаться в Австралию. Отступать было некуда, и Пенни с тяжелым сердцем разместилась у стола, положив перед собой кипу бумажных листов.