Из всех кранов холодной воды исправен только один, и около него образовалась очередь. Крепко сложенная и коротко постриженная личность, похожая на строительного рабочего, объявила себя официальным распределителем воды: передаешь ему бутылку, а он наполняет ее для тебя водой.

Когда доходит очередь до меня, я говорю: «Значит, ты официальный раздатчик воды».

Он говорит: «Ну?»

Его сильный лондонский акцент, телосложение, скорость ответа и наклон головы при этом несколько путают, и не будь я столь невинен и доверчив благодаря наркотику, я, наверно, не стал бы повторять дважды. Но поскольку я под наркотиком, я говорю это снова.

— Верно, приятель, — говорит он с некоторым воодушевлением. — Да, я раздатчик воды. Как тебя зовут?

— Джош.

— Хорошее имя. Джош. Хорошее. А меня зовут Энди.

Он пожимает мне руку, а потом, внезапно наклонившись вперед, развивает свое движение и обнимает меня.

— Ты хороший парень, — говорит он. Он весь сияет и смотрит на мои зрачки.

— Ты тоже, приятель.

— Свой!

— А как же!

Заходит кто-то еще с пустой бутылкой и направляется к другому крану с холодной водой.

— Они все сломаны, приятель, — говорит Энди. — Давай ее сюда.

Человек неуверенно смотрит на Энди.

— Это официальный раздатчик воды, — объясняю я.

Энди наполняет его бутылку.

— Славный малый, — говорит человек.

— Славный малый, — говорит Энди.

— Слушай, Энди, — говорю я.

— Да, дружище? Извини, дружище. Забыл, как тебя зовут.

— Джош.

— Да, Джош. Извини, приятель. Джош.

— У тебя нет жвачки случаем?

— He-а, дружище, извини. Можешь взять от этой, если хочешь. Все, что у меня есть.

Он достает изо рта кусок белой и очень пережеванной резинки и отделяет мне половину. Помню, когда кто-то впервые сделал такое для меня, я был в шоке. Но не настолько в шоке, чтобы не взять и не начать жевать, потому что под экстази брезгливость в отношении гигиены рта значительно утрачивается. Но достаточно изумлен, чтобы не отметить совершенную непонятность того, что берешь противный кусок старой жвачки, которая в течение последнего часа втиралась в зубы и плавала в слюне того, кто вполне мог быть носителем всех бактерий мира.

— Отлично. — Я засовываю ее себе в рот.

— Мощная эта штука, верно?

— По челюстям точно действует.

— Наверно, из одной партии. Ты здесь брал?

— Да.

— Белую с пятнышками?

— Да. Но они ведь все похожи?

— Да. Да, ты прав, дружище. Джош. Джош — правильно?

— Да. А ты — Энди, верно?

— Верно. Вообще-то меня послали за водой для моей компании. Хочешь познакомиться с моей компанией? Они тебе понравятся, ручаюсь. Ужасно милые, все как один. Как ты, Джош, дружище. Может быть, у них есть резинка.

— Да. Конечно. Какие вопросы? С удовольствием познакомлюсь, Энди.

Компания Энди в баре наверху, они сидят кружком на полу у дальней стены. Они встречают возвратившегося героя обращенными вверх лицами и теплыми улыбками. Энди садится на корточки, чтобы раздавать воду, и при этом обнимает каждого, кто оказывается рядом с ним.

— Знакомьтесь все — это Джош! — объявляет Энди. — Джош — Триш, Марк, Дэррен, Кельв, Бек. — Во время представления приветственно поднимаются руки, сверкают зубы, кивают головы.

Мы с Энди сидим между двух девушек.

— Хай, — говорю я своей соседке. Блондинка, естественно, красивая.

— Хай, — говорит она.

— Часто здесь бываешь?

— В первый раз. А ты?

Я пытаюсь придумать ловкий и умный ответ, который не выглядел бы хвастливым, заносчивым и нечестным, но свидетельствовал, что да, уже бывал здесь, а теперь даже выступаю вожаком. К сожалению, я еще сильно под кайфом, и получается раздраженно и с придыханием: «Не впервой».

Один из ребят обращается к Энди:

— Сколько у тебя еще осталось таблеток?

— Три. Нет, две. Хочешь половинку?

— Ага.

Энди со своим приятелем делят таблетку, а в это время происходят бессвязные переговоры относительно последней оставшейся. В конце концов ее делят на четыре части, в результате чего подкрепление получают все, кроме меня и девушки рядом со мной. Но она слишком под дурью, чтобы переживать.

— Извини, дружище, — говорит Энди.

— Все в порядке, — говорю я, — я еще не отошел от первой.

— Я тоже. Но хорошо, когда есть гарантия.

— Да, я тебя понимаю. Просто нужно что-то для — как они называются, эти периоды ослабевания, которые находят волнами?

— Не знаю, дружище.

— Но ты понимаешь, о чем я. Нужно что-то, чтобы заполнить — во, провалы, точно. Провалы.

— Да.

— Но иногда мне казалось, что если заполнить провалы, то пики будут не такими. Может быть, будешь возвращаться в норму.

— Да.

— Поэтому, может быть, на самом деле нужно рассчитать так, чтобы вторая таблетка вступала в действие в тот момент, когда первая достигает пика, и получится двойной пик. Это будет значить, что провал тоже будет вдвое глубже. И тогда нужно принять еще одну таблетку, которая будет поднимать тебя как раз тогда, когда остальные опускают. И так далее, и так далее.

— Да.

— Или я несу чушь?

— Нет, дружище.

— Ты это не просто так говоришь? Я ведь… ты действительно нравишься мне. Меньше всего мне хотелось бы утомить тебя, говоря всякие глупости.

— Дружище, ты великолепен. Даже если ты будешь говорить глупости, я могу весь вечер просидеть здесь, слушая тебя.

— Значит, все-таки я говорю глупости?

— Дружище… — Он кладет свою руку мне на плечо, притягивает меня к себе и какое-то время держит в крепких объятиях. Я чувствую, как моя паранойя отпускает меня.

Я стискиваю его руки своими. Они большие и грубые. Рабочие руки. Я с обожанием вглядываюсь в его огромные зрачки.

— Энди! Чертов классный тип!

— Ты тоже, дружище, ты тоже. А где тебя научили так говорить? — спрашивает Энди.

— Как — так?

— Шикарно.

— Не знаю. В школе, может быть.

— Ты учился в какой-то из этих «паблик скул»?

— Да.

— Тогда понятно.

— Тебя это как-то тревожит?

— Дружище, меня ничто не тревожит. Дело не в том. Я подумал: вот ты и я; в обычной обстановке нам никогда не пришлось бы разговаривать, правда?

— Не знаю. Смотря что ты делаешь.

— Делаю?

— По работе.

— A-а! Ясно. Я водопроводчик.

— Ну, вот. Тогда ясно. Ты мог прийти ко мне домой, чтобы починить — ну, водопровод.

— Да, дружище. Но я думал про разговор, настоящий разговор. Как у нас сейчас.

— Да. Все дело в наркотике, верно?

— Да.

— Чертовски здорово, правда? До чего же замечательное изобретение. Таблетка, которая всех объединяет, всех делает друзьями. Как ты думаешь, может быть, нам нужно все время, черт возьми, их принимать?

— Все время, черт возьми.

— И это… очевидно, что это оказывает удивительное влияние на общество. Я чувствую это, потому что я журналист, и на трибунах стадионов…

— Ты что, вправду журналист?

— В общем, да.

— И где?

— Мм. В «Телеграф» в основном.

— Алло, ребята, слушайте. Вот мой друг — Джош, да? — так он журналист в «Телеграф»!

На всех это производит впечатление.

— Значит, ты пишешь статью? — спрашивает кто-то.

— Что? В таком состоянии?

Раздается хохот.

— Так ты говорил… — напоминает Энди.

— О чем?

— О трибунах стадионов, — говорит он.

— А, да. Ну, дело в следующем. Просто на трибунах сейчас гораздо более дружественная обстановка, как мне говорили. Потому что все увлечены экстази, а не насилием.

— Как я.

— Да, и я тоже.

— Не-ет. Я говорю о насилии. Я в этом поучаствовал.

— Что ты имеешь в виду — драки кулаками и все такое?

— На «Стэнли» в основном.

— Не может быть.

— Успокойся, дружище.

— Но ведь это… ужасно?

— Что делать, дружище. Если противник ужасен, ты должен быть еще ужаснее, разве не так?

— Наверно.

— Вот след ножа, — говорит он. Он оттягивает вниз воротник своей футболки и показывает длинный глубокий белый шрам. — Дюймом ниже — и я покойник. Так мне сказали в больнице.

— Боже мой, — говорю я.

— Все нормально, дружище. Ты бы видел, как я разделал того парня.

— Могу себе представить.

— Но зря я стал рассказывать об этом. Это было давно, и я не хочу, чтобы ты думал, что я таким и остался.

— Нет. Все нормально. Просто подумал, как странно. Разговариваю с настоящим футбольным хулиганом. Бывшим.

— А я — с тобой, из «Телеграф». Просто не верится.

— И все благодаря одной маленькой белой таблетке с пятнышками.

— Трем с половиной.

— Ты принял три с половиной? Черт! Почему ты не танцуешь?

* * *

Взявшись за руки, я и мой новый друг-хулиган протискиваемся в то место танцплощадки, где я оставил Молли и Томми. К моему ужасу, их там не оказалось. Весь мир рушится, когда с опозданием я понимаю, что девушка с каштановыми волосами в платье с голой спиной и талией, которая раскачивается передо мной и несколько напоминает Молли, и есть в действительности Молли. Я просто не узнал ее без кофты, которую она повязала вокруг пояса. За время моего отсутствия она превратилась в настоящего рейвера. Ее тело поблескивает от пота, она излучает желание, она научилась всем ловким подергивающимся движениям, которые умеют делать только рейверы, и каждую новую мелодию она встречает так, будто слышала ее еще от бабушки, когда та баюкала ее на коленях. Я ужасно горд тем, что эта трансформация произошла благодаря моей таблетке. Как отец в день свадьбы своей дочери.

Я касаюсь блестящего плеча Молли. Она оборачивается. В ее глазах сверкает буйная радость. Если бы это было нашей первой встречей после того, как кто-нибудь из нас полгода пропадал в джунглях Амазонки, и тогда удовольствие видеть друг друга не могло быть больше.

— А где?.. — Я стараюсь перекрыть музыку, которая стала такой громкой, что слов не слышно. Диджей накручивает атмосферу для очередной большой волны.

Но Томми уже прыгает на меня с предупреждающими объятиями — в мокрой от пота рубашке и с горящим лицом, с которого капает. Я, в свою очередь, обнимаю его с мыслями «брр, липкий» и «ему срочно нужно воды». Такие практичные мысли показывают, что я с ними на разных стадиях. Они поддерживали свой кайф с помощью танцев. Мне нужно немного поработать над моим.

Я без слов знакомлю Энди с Томми и Молли. Они сразу с готовностью принимают его в наш кружок. Он приветствует их поднятыми вверх большими пальцами.

Я не могу удержаться от того, чтобы не оттянуть футболку Энди и показать Томми и Молли его шрам.

«Зачем мне это?» — показывает Молли взглядом.

«Потому что это интересно и забавно», — отвечаю я поднятыми большими пальцами.

Улыбаясь, Энди крутит указательным пальцем у виска.

Я ухмыляюсь. Теперь, когда я стал танцевать, кайф снова возвращается.

Я все правильно рассчитал. Диджей дошел до той стадии, когда происходит некоторое замедление, и народ начинает это замечать. Те, кто не уходил с площадки, начинают нервничать. Те, кто вернулся из туалетов или бара, хотят узнать, почему ничего не происходит. Начинают свистеть. С надеждой выкрикивают «эсиид». Напряжение явно ощутимо. И вдруг — или нам это показалось? Или диджей бросил сэмпл всем нам знакомого гимна, одной из тех великих мелодий, от которых снова начинаешь балдеть и от которых у всех крыша едет?

Опять напряжение, опять работают челюсти, опять свист, выкрики. Если эти предварительные ласки еще продлятся, мы все сойдем с ума.

Но погодите, вот снова были эти звуки. Сэмпл вокала. И теперь еще несколько знакомых ритмов, которые диджей микширует с текущим треком, перескакивает то туда, то обратно, и каждый раз дразнит нас, добавляя еще кусочек.

Теперь мы все смотрим в сторону сияющей будки диджея, вытянув руки с повернутыми вверх ладонями, делая ими подталкивающие вверх движения, которые должны означать: «Заводи, мистер Диджей», — или манящие жесты, означающие «Иди к нам, хорошая музыка, иди к нам!».

И она приходит.

Она обрушивается на нас огненной лавиной.

Толпа на площадке вздымается вверх в едином порыве. Свист достигает пронзительного фортиссимо.

— Эсиииииид, — запевает кто-то.

— Эсиииииид, — отвечает ему хор.

И, как будто вызываемая каким-то исключительно заразным вирусом счастья, по площадке разносится улыбка, переходя с одного лица на другое.