— Ты очень красивая сегодня, Крики, — заметил князь, одарив ее любящим взглядом. Несмотря на присутствие камердинера, Кристиана помогла ему справиться с запонками. Ей нравилось заботиться об отце, а ему это напоминало время, когда была жива его жена. Не считая брата и английских кузин, отец был единственным человеком в Европе, называвшим ее Крики, однако в Штатах Кристиана использовала это имя, когда училась. — И кажешься совсем взрослой, — добавил отец с гордой улыбкой.

Кристиана рассмеялась.

— Но я взрослая, папа. — Из-за небольшого роста и хрупкого телосложения она всегда выглядела моложе своего возраста. В джинсах и свитере она могла сойти за подростка, но в элегантном черном платье с накидкой из белой норки, переброшенной через руку, Кристиана напоминала картинку из модного журнала.

— Пожалуй, — сказал князь, наблюдая, как грациозно она движется по комнате, — хотя мне ужасно не хочется так думать. Сколько бы тебе ни было лет, в моем представлении ты всегда останешься ребенком.

— По-моему, Фредди тоже так считает. Он обращается со мной так, словно мне пять лет.

— Мы оба этим грешим, — со вздохом признал князь.

В отношениях с детьми он ничем не отличался от любого другого отца, особенно такого, которому пришлось растить детей без жены. Он был для них и отцом, и матерью, прекрасно справляясь с этой задачей. Ему удавалось сочетать долг перед государством с отцовским долгом, который предполагал терпение, мудрость и бездну любви. И это дало свои плоды. Даже Фредди, поведение которого оставляло желать лучшего, горячо любил своего отца и сестру.

Из телефонного разговора с братом, состоявшегося на этой неделе, Кристиана знала, что он все еще в Токио и прекрасно проводит время, посещая храмы, музеи, рестораны и ночные клубы. Первые недели он гостил у японского наследного принца, который, на его взгляд, слишком уж придерживался условностей, а сейчас Фредди путешествовал самостоятельно в сопровождении секретаря, камердинера и, конечно, телохранителей. Это было минимальное количество людей, которое требовалось, чтобы держать ее брата хотя бы под умеренным контролем. Фредди сообщил сестре, что японские девушки очаровательны и что он собирается в Китай. Возвращение домой, даже кратковременное, не входило в его планы по крайней мере до весны. Кристиане это казалось вечностью. Ей хотелось поговорить с братом по душам, а не поверять свои сокровенные мысли только верному Чарлзу. Конечно, важные проблемы Кристиана могла обсудить с отцом, но чтобы просто поболтать, поделиться впечатлениями, нужен был кто-нибудь более подходящий ей по возрасту. У нее даже в детстве не было близких друзей, что делало ее пребывание в Беркли еще более заманчивым.

«Бентли» с шофером за рулем и телохранителем на переднем сиденье доставил Кристиану с отцом в театр. У входа дежурили два фотографа, которым намекнули, что этим вечером князь Ганс Йозеф и принцесса почтят своим присутствием балет. Доброжелательно улыбнувшись им, князь с дочерью проследовали внутрь. В фойе их встретил директор театра и проводил в королевскую ложу.

Давали «Жизель», и зрители наслаждались спектаклем. Во втором акте князь задремал, и Кристиана осторожно взяла его под руку. Она знала, как тяжело приходится отцу. Ганс Йозеф — а до него его отец — сделал все возможное, чтобы превратить аграрную страну в процветающее государство с сильной экономикой. За время его правления страна расцвела. Немало времени и средств князь тратил и на гуманитарные проблемы. Фонд, созданный им в память о покойной жене, проводил огромную работу в развивающихся странах. Кристиану привлекала деятельность фонда, однако отец не поощрял ее интереса, он не хотел, чтобы она подвергала свою жизнь опасности, работая в диких и труднодоступных местах. Тем не менее Кристиана надеялась, что он хотя бы разрешит ей работать в административных структурах фонда и участвовать в поездках руководящих сотрудников. В конце концов она имела на это право. Фонд принцессы Агаты принадлежал к числу наиболее богатых и эффективных благотворительных организаций Европы и в значительной степени финансировался из личных средств ее отца.

Они вернулись во дворец около полуночи. Экономка приготовила для них легкий ужин, и Кристиана с отцом немного поболтали за столом, обсуждая спектакль. Они часто приезжали в Вену, чтобы посетить театр или послушать симфонию. Это вносило разнообразие в их строго регламентированную жизнь, и князь Ганс Йозеф любил эти короткие путешествия в обществе дочери.

На следующее утро он посоветовал ей отправиться за покупками. Кристиана ограничилась двумя парами туфель и сумкой, приберегая силы для Лондона. Вещи, которые она покупала в Вене, предназначались для официальных приемов и церемоний, а одежда, купленная в Лондоне, — для дома или личной жизни, которой у нее на данном этапе не было. Последние четыре года Кристиана не вылезала из джинсов, однако, вернувшись домой, она вынуждена была изменить этой привычке. Отец не любил, когда дочь покидала дворец в джинсах, если только она не собиралась, сидя за рулем, покататься по окрестностям. Кристиана должна была семь раз подумать, что сказать, что надеть, куда и с кем пойти. Даже случайное замечание, оброненное на публике, могло быть услышано и неправильно истолковано. С юных лет Кристиана знала, что для дочери князя недоступна личная свобода. Она остро сознавала, что любой ее поступок, любое слово могут поставить отца в неловкое положение, и прилагала все усилия, чтобы не подвести его. Фредди относился ко всему гораздо проще, часто попадая в ситуации, заставлявшие близких сгорать от стыда. Он просто не думал о последствиях своих поступков — в отличие от сестры, которая помнила об этом всегда.

Кристиану также очень волновали права женщин, что было больной темой для Лихтенштейна, где женщины получили право голоса чуть больше двадцати лет назад, в 1984 году. Это было неслыханно, и Кристиане нравилось думать, что ее появление на свет принесло им свободу, поскольку год эмансипации женщин совпал с годом ее рождения. Во многих отношениях их страна оставалась весьма консервативной, несмотря на передовые экономические и политические взгляды нынешнего князя. Лихтенштейн был маленькой страной, связанной тысячелетними традициями, с которыми приходилось считаться. Кристиане хотелось бы привнести в общество свежие идеи и создать дополнительные возможности для женщин, но среди тридцати трех тысяч жителей, из которых женщины составляли менее половины, далеко не все разделяли ее взгляды. Однако это не значило, что не стоит и пытаться. Даже тот факт, что Кристиана не может наследовать трон, был очевидным анахронизмом. В других монархиях она имела бы такое же право на престол, как и Фредди. У Кристианы не было подобных амбиций, но она считала недопустимой любую дискриминацию и постоянно ставила этот вопрос перед членами парламента. Точно так же ее мать в свое время настаивала на предоставлении женщинам избирательного права. Мало-помалу страна все же вступала в двадцать первый век, правда, слишком медленно для Кристианы, а в некоторых отношениях и для ее отца, хотя он и не был таким мятежным, как она. Во-первых, он питал глубокое уважение к традициям, а во-вторых, был втрое старше своей дочери, что не могло не сказываться на его суждениях.

На обратном пути в Вадуц отец с дочерью обсуждали поездку Кристианы в Лондон. Князь захватил с собой портфель с бумагами, чтобы просмотреть их в дороге, но достаточно длинный путь оставлял ему время, чтобы поболтать с дочерью. Кристиана собиралась выехать во вторник. На ее осторожное предложение отправиться одной, без телохранителей, отец ответил решительным отказом. Обеспокоенный случаями насилия, он настаивал на том, чтобы ее сопровождали двое, а лучше трое агентов службы безопасности.

— Это просто глупо, папа! — взмолилась Кристиана. — В Беркли я обходилась двумя телохранителями, а ты всегда говорил, что в Америке намного опаснее. К тому же у Виктории есть собственный телохранитель. Мне вполне хватит одного.

— Трех, — твердо сказал отец. Он не мог допустить, чтобы его дочь подвергалась опасности. Лучше перестраховаться, чем недоглядеть.

— Одного, — продолжала торговаться Кристиана.

Князь рассмеялся.

— Двух, и это мое последнее слово. Иначе ты останешься дома.

— Ладно, — согласилась она, зная, что ее брата сопровождают по Японии четыре телохранителя.

Члены других царствующих семей иногда путешествовали с меньшим числом телохранителей, но богатство Лихтенштейна ставило его в достаточно рискованное положение. Опасение, что его детей могут похитить, было самым большим кошмаром князя, и он делал все, чтобы обеспечить их безопасность. Кристиана давно с этим смирилась, да и Фредди тоже. Со свойственным ему добродушным юмором он использовал своих телохранителей для мелких поручений, а также когда требовалось вытащить его из очередной передряги, обычно связанной с женщинами, или из ночного клуба, если он был слишком пьян, чтобы передвигаться самостоятельно. Кристиана, с ее примерным поведением, не находила своим телохранителям особого применения и держалась с ними на дружеской ноге. Они платили ей искренней привязанностью. Тем не менее она предпочла бы путешествовать одна, но об этом не могло быть и речи. Отец даже не разрешил ей посетить Южную Америку, так как считал это слишком рискованным. Учитывая множество историй, связанных с похищением богатых и важных особ, принцесса с огромным состоянием стала бы соблазном, против которого местные преступники не смогли бы устоять. Князь Ганс Йозеф предпочитал не искушать их такой приманкой, как его дочь. Он заставил ее ограничиться Соединенными Штатами и Европой, а в Гонконг, который ей очень нравился, отвез ее сам. Заявление Кристианы, что в следующий раз она хотела бы отправиться в Африку и Индию, заставило его содрогнуться. Так что на данный момент князь был вполне доволен, что его дочь удовлетворилась недельной поездкой к кузине. Визит обещал быть достаточно экзотичным, насколько это было возможно в Лондоне. Виктория отличалась эксцентричностью, обожала скандальные выходки и в течение нескольких лет содержала питона и гепарда в качестве домашних любимцев, которых князь категорически запретил ей привозить в Вадуц. Но он знал, что Кристиане будет весело в обществе кузины, и понимал, что дочери нужно развеяться.

Они вернулись в Вадуц в одиннадцатом часу. Князя ждал его помощник. Даже в этот поздний час ему еще нужно было поработать. Он собирался поужинать позже, прямо за своим письменным столом, и Кристиана решила, что обойдется без ужина. Уставшая после поездки, она заглянула в кухню, чтобы проведать Чарлза, который крепко спал возле плиты, однако моментально проснулся, заслышав ее шаги. Вместе они поднялись наверх, где камеристка, ожидавшая возвращения принцессы, предложила приготовить ей ванну.

— Спасибо, Алисия, не надо, — сказала Кристиана, зевнув. — Я, пожалуй, лягу.

Постель уже была разобрана, ожидая ее. Безупречное белье украшала вышивка, воспроизводившая их фамильный герб. Поскольку никаких услуг больше не требовалось, женщина, сделав реверанс, удалилась, к немалому облегчению своей подопечной. Кристиана солгала, сказав, что сразу ляжет спать. Она намеревалась принять ванну, но хотела приготовить ее сама. Она вообще предпочитала в своих комнатах обходиться без посторонней помощи.

Оставшись одна, Кристиана разделась и в одном нижнем белье направилась в свой небольшой, но удобный кабинет, чтобы просмотреть электронную почту. Кабинет был отделан бледно-голубым шелком, а спальня и гардеробная — розовым атласом. Эти комнаты некогда принадлежали ее прапрабабушке. Кристиана жила в них с рождения вместе со своей няней, пока та не удалилась на покой.

Этим вечером писем из Америки не было, только короткая записка от Виктории, где говорилась, как замечательно они повеселятся на следующей неделе. Туманный намек на всевозможные проказы, запланированные Викторией, заставил Кристиану рассмеяться. Зная свою кузину, она в этом не сомневалась.

Вернувшись в спальню, она прошла в ванную и пустила воду. Бродить в нижнем белье, когда никого нет рядом, было для Кристианы огромной роскошью и редкой возможностью почувствовать себя свободной. Почти всегда при ней находились слуги, камеристки, помощники, секретари или телохранители. Уединение было настоящим подарком, и Кристиана наслаждалась каждой минутой. На мгновение ей показалось, что она снова в Беркли, хотя окружение было другим; она ощутила тот же душевный покой, как и тогда, когда она могла делать то, что ей хочется, пусть даже это касалось таких обычных вещей, как принять ванну или послушать любимую музыку. Поставив один из компакт-дисков, оставшихся от студенческих дней, она прилегла на минуту в ожидании, пока наполнится огромная антикварная ванна, и закрыла глаза. Если очень постараться, то можно почувствовать себя почти как в Беркли... почти, но не совсем. Ах, если бы она могла взмахнуть крыльями и полететь туда... или повернуть назад стрелки часов. Это было бы чудесно! Но божественные дни свободы миновали. Как это ни печально, она выросла. Беркли не более чем воспоминание, а ей надо постоянно помнить, что она — принцесса Лихтенштейна.