— Я почти готова сделать то же самое, — сказала Иден, вспоминая, каким образом она оказалась на Кипре.

Его лицо потемнело.

— Это неудивительно, миледи. Вам пришлось многое пережить. Сомневаюсь, что память об этих событиях быстро сотрется. — Он посмотрел ей прямо в глаза: — Скажите, миледи… за время вашего заточения этот самозваный император не пытался… как-то повредить вам?

Она ответила ему таким же прямым взглядом:

— Наоборот, он хорошо ко мне относился. Он не применял ко мне силу… если вы это хотели знать, сэр рыцарь.

Он энергично кивнул, явно удовлетворенный. Иден не было известно, что со времени их последней встречи Тристан многое узнал о ней, включая мучительное пребывание в руках сэра Хьюго де Малфорса. Принцесса поведала эту историю королю, а Ричард поделился услышанным со своим лучшим командиром одной бессонной ночью близ Родоса между приступами морской болезни — мучительного недуга, которым он страдал так же, как и его возлюбленная невеста. Тристан опечалился при мысли о том, что такая дивная красота досталась волку. Позднее, когда он еще раз переосмысливал этот эпизод, он начал восхищаться девушкой, которая так находчиво обратила несчастье в свою пользу и отправилась на поиски справедливости. Но при этом он не одобрял тех, кто благословил и даже подтолкнул ее на этот шаг и кому следовало бы получше взвешивать степень своей ответственности.

Теперь, найдя ее спокойной и хладнокровной в самой горячей точке битвы, он ощутил, как сердце его забилось сильнее. Когда-то другая женщина была столь же отважна… Иден заметила, как его глаза на секунду расширились, как будто его потревожила забытая рана, но потом лицо его вновь стало непроницаемым.

— Похоже, что Комнин очень торопился, — сказал он, бесцеремонно погружаясь в мягкие подушки, чтобы затем вынырнуть с расшитым золотом императорским штандартом, который был небрежно брошен среди другой обстановки его прежним владельцем. — Ричарду это доставит большое удовольствие.

— Весь остров доставит ему удовольствие. Исаак очень богат, — сухо заметила Иден, все еще не сумевшая привыкнуть к древней и, вероятно, доблестной традиции мародерства. Сейчас она совершенно забыла о происхождении собственных изумрудов.

— А будет ли король завоевывать Кипр? — продолжала она. Если да, то сколько времени уйдет на это? И как скоро смогут они отплыть наконец в Иерусалим?

— Я допускаю такую возможность, — кивнул Тристан. — Что в этом плохого? Он не будет худшим правителем, чем император. Да, Ричард берет себе все, что может, но ему нужны только деньги, а не кровь. А Комнин, насколько я слышал, высасывал из своих подданных последние соки. Мы заберем то, что принадлежало ему, но не будем лишать их средств к существованию.

Иден вспомнила, как королева Элеонора сказала, что ее сын продаст Лондон, если найдет покупателя, и решила воздержаться от споров.

Она, конечно, должна быть озабочена, подумал Тристан. Бог знает, как скоро смогут они оказаться у стен Священного Города. Однако он знал, что если им удастся захватить Кипр, то в их руках будет золотой ключ к Средиземному морю, незаменимая стратегическая база, способная, с одной стороны, снабжать армию всем необходимым, а с другой стороны, служить отправной точкой для будущего наступления на материк. Кипр стоило завоевать, хотя поначалу будет, возможно, нелегко оправдать затраченное на это время, и не только перед этой зеленоглазой искательницей приключений. Он улыбнулся ей, подумав о том, что желал бы ближе быть с ней знакомым, чтобы иметь право спросить, о чем она теперь думает, поскольку взгляд ее был обращен в какие-то туманные дали.

— Пойдемте, миледи. Я доставлю вас домой — или в то место, которое должно сейчас заменить вам дом. — Он вышел из шатра, и она услышала снаружи его голос, отдававший приказы.

Иден понурила голову и беспомощно взглянула на Спиро, который выбрался из своего угла и робко тронул ее за руку. На мгновение заколебавшись, она ободряюще улыбнулась мальчику и вывела его на свет разгоравшегося дня.

— Мальчик поедет с нами, — холодно объявила она. — Придется как-то умудриться сесть втроем на одну лошадь.

Его жеребец терпеливо обгладывал ветки соседних кустов. Это был мощный зверь, широкогрудый и мускулистый, с длинными тонкими ногами. Белая шкура по бокам была запятнана кровью.

— Это тоже кровь киприотов, а не лошади, — сообщил Тристан, прежде чем она успела открыть рот. — Оставим мальчика на попечении сэра Уилла Баррета. Надеюсь, вы сочтете его достаточно подходящей нянькой?

Иден кивнула, внутренне кипя от негодования. Почему он каждый раз старается поступить наперекор ей?

Но когда прискакал Уилл Баррет и она увидела, что лошадь и сам всадник покрыты серой пылью предгорий, испещренной бороздками стекавшего пота, она была так рада встретиться с ним, что чуть не расплакалась.

— Да, леди Иден, мы все живы и здоровы, — ответил он на ее быстрый вопрос, — только вот сэр Джон ранен в ногу и теперь шатается при ходьбе, словно пьяный, даже когда совершенно трезв. Поэтому он не видит смысла в настоящее время быть трезвым.

— Надеюсь, он достаточно трезв, чтобы до полудня командовать нашим отрядом? — В голосе де Жарнака послышались стальные нотки. — Поскольку для вас, Уилл, у меня есть поручение — скорее, даже не у меня, а у леди Иден. Вам придется стать опекуном вот этого маленького дьяволенка, который вцепился ей в руку. Уверяю, что за вас он уцепится еще сильнее. Проследите, чтобы с ним не приключилось беды. Найдите переводчика и постарайтесь выяснить, из какого он селения, где его дом. Если вам это удастся, проследите, чтобы он был доставлен туда! Ричард отсылает меня в Лимассол.

Иден молчаливо признала, что такое решение вопроса со Спиро более удачно, чем найденное ею. Ничего не сказав на прощание, она лишь приветливо махнула рукой, в то время как Уилл взъерошил мальчику волосы и хлопнул его по плечу. Она отметила, что де Жарнак не собирался трогаться с места, не устроив сначала ее. Тристан помог ей взобраться на его седло, и она чинно уселась боком, как и следовало, крепко держась за упряжь, а он легко вскочил на коня позади нее. Осторожно протянув руки, он взял поводья и ласково потрепал коня по изящной шее:

— Поезжай осторожнее, Горвенал, мы уже много лет не возили леди.

— Горвенал! — Иден была заинтригована. — Друг и спутник Тристана — значит, и вы тоже читали сказания? — Она почувствовала, что начинает сменять гнев на милость.

— Я рос сначала в Бретани, во владениях моего отца, а затем в материнском поместье в Корнуэлле, — ответил де Жарнак. — Как могло быть иначе? Там каждый камень хранит память об Артуре и Гиневре, о Тристане и Изольде.

Ну что ж, у вас есть спутник, ваш Горвенал, но нет Изольды, хотела сказать она. Впервые она позволила себе заметить наличие у нее интереса в этой связи. Она ни за что бы не согласилась с помешанной Алис и даже с Беренгарией, но она не могла отрицать того, что видела собственными глазами: Тристан де Жарнак был чрезвычайно привлекательным мужчиной. К тому же он был очень благородного происхождения, и король считал его своим другом. Так почему у него не было жены или хотя бы возлюбленной? И что это за таинственная леди, еще более таинственно «утраченная» в Хаттине? Собственное любопытство начинало ее раздражать.

Она отчетливо ощущала впереди и позади себя его твердые руки, державшие поводья, ей даже пришлось немного откинуться назад, чтобы его левая рука не терлась о ее грудь. Она отметила глубину и прозрачность его глаз, следивших за дорогой. Иден никогда не приходилось видеть таких глаз — цвета спелого каштана, со зрачками, которые временами казались ярко-красными. Она предпочла бы не знать, каковы эти глаза в минуту гнева. Еще были его губы, которые, к смущению Иден, невольно прикасались к непослушным завиткам ее волос. Она почувствовала, что краснеет, когда они проезжали между рядов палаток, где солдаты занимались сортировкой пленных — традиционным делом, сопутствующим любому сражению. Некоторые приветствовали своего командира, а очень многие отпускали фамильярные замечания относительно прелестей Иден и необыкновенной удачи Тристана.

Этот непонятный человек был явно доволен. Она не могла объяснить почему. Его подчиненные вели себя как последнее огребье, и поскольку он предельно ясно дал понять, что не интересуется ее достоинствами, как физическими, так и духовными, к чему тогда демонстрировать удовольствие от компании, в которой он не нуждался? Конечно же, не от простого мужского самолюбия, которым мог тешить себя солдат, выставляя напоказ захваченную им хорошенькую женщину.

— Вы должны простить их, — прервал ее размышления резкий голос. — Они бились два дня и выиграли за это время два сражения — и, без сомнения, думают, что победы дают им право на некоторые вольности.

Так как было ясно, что Тристан полностью разделяет это чувство, она ничего не ответила и только слегка отодвинулась от него. Следовало все же сохранять наружную любезность, ведь ехать им предстояло не меньше часа. Только когда они достигли внешней границы лагеря, Иден поняла, какой яростной была короткая битва. Шатер Исаака был поставлен для безопасности в самом центре лагеря и окружен многочисленными рядами разместившихся близко друг к другу палаток его рыцарей. Бой в основном проходил на трех главных флангах, а четвертая часть квадрата была оставлена для поспешного отступления Исаака. Большая часть конных рыцарей последовала за ним, взвалив всю тяжесть борьбы, как водится в безнадежных ситуациях, на плечи пехоты. Там в основном служили наемники, которые не хотели умирать в сражении, а предпочитали продолжать зарабатывать себе на жизнь, перейдя на сторону победителей. Те, которым не посчастливилось противостоять первому натиску крестоносцев, поневоле встретили смерть, но тем не менее работы для офицеров — вербовщиков короля Ричарда осталось достаточно.

В то же время тяжело раненные пехотинцы Исаака были быстро избавлены от страданий английскими рыцарями — интереса они не представляли — конечно, исключая тех, которые могли заплатить за себя выкуп, устраивавший победителей.

— Очень сожалею, что вам приходится быть свидетельницей подобных сцен, — сурово проговорил Тристан, когда они миновали радостно улыбнувшегося им солдата. Тот только что перерезал горло раненому киприоту и теперь вытирал о бедро окровавленный нож. — Но это правда войны, — продолжал рыцарь, поглядывая по сторонам, — такая же правда, как добываемая честь и слава.

— Без сомнения, — энергично согласилась Иден. — А что до чести и славы, то мне пришлось повидать вполне достаточно, чтобы понять и возненавидеть природу войны, но пока не довелось встретиться ни с тем, ни с другим. Но даже, если мне и повезет, я вряд ли смогу распознать их перепачканные кровью лица.

Тристан изумленно посмотрел на нее. Их взгляды пересеклись, и он увидел обращенный к нему вызов.

Тогда он вздохнул и попытался подыскать подходящие слова.

— Возможно, и не узнаете, леди, — начал он, и лицо его помрачнело, — ведь маски создаются людьми, чтобы скрыть то, чего они не в силах понять, и то, что кажется им невыносимо отвратительным. Вам многое пришлось сегодня увидеть, и, наверное, еще не раз придется. Но не слишком спешите высказывать свое презрение, леди Иден. Если бы безобразное лицо войны оставалось открытым, никто не пошел бы сражаться по доброй воле. Я никогда не стал бы рисковать жизнью, зная, что единственной наградой за это может быть лишь смерть нескольких сарацин. Но если меня просят освободить землю, по которой в образе человеческом ступал мой Господь для спасения моей души — тогда я сделаю это во имя чести. Славу же я могу спокойно оставить моему королю. Она по праву сопутствует ему, как нимб святому угоднику, и это великая помощь нашему делу. Для людей менее доблестных очень важно знать, что их ведет герой.

Иден молча взирала на лицо, строгие черты которого мгновение назад словно озарил внутренний огонь. Она вспомнила о Стефане, который так же вдохновенно говорил о Боге и о предназначении рыцарства. Но в то время он еще не испробовал себя — его единственным противником был деревянный столб с мишенью на арене для турниров в Хоукхесте. А этот человек изведал на своем недолгом веку немало тяжких боев и все же хранит в сердце благородные юношеские идеалы.

— Саладин поклялся сбросить христиан в море, — продолжал Тристан, не дождавшись ответа на свою речь, — а мы поклялись изгнать его из Иерусалима обратно в горы и пустыни. Мы исполним свой обет. Бог поможет нам. — Неожиданно в его голос вернулась привычная ирония: — Однако позволю себе уповать, что он будет оказывать нам помощь, даже если мы сами перестанем поддерживать друг друга. На его стороне целых три христианских короля и множество принцесс, а у Аллаха — единственный Саладин, зато независимый в своих помыслах и устремлениях.