Шел четвертый час утра, когда укутанная теплыми мехами Иден, блаженно дремавшая в спальне Мэйтгрифона под мелодичную и суровую музыку ночи была разбужена осторожным, но настойчивым прикосновением к ее руке:

— Иден, пожалуйста! Я так несчастна!

Это была Беренгария, дрожавшая в своей простыне, ее растрепанные волосы отбрасывали причудливые тени в свете свечи. Опасаясь разбудить деливших с ней ложе Матильду и Алис, Иден прошептала:

— Что случилось? Вот, возьми, прикройся. Ночь такая холодная. Удивляюсь, что они все еще не прекратили веселиться и не разошлись по постелям!

Беренгария жалобно свернулась калачиком под шкурами рядом с Иден.

— Тебе легко говорить! Но скажи об этом, если посмеешь, милорду королю. Я чувствовала себя такой одинокой и измученной, дожидаясь, когда он придет ко мне, что… — Она понурила голову, удрученная собственным безрассудством. — Я послала в его шатер, где они пируют с Ги Иерусалимским и французским королем, узнать, когда он намеревается отправиться спать. Я боялась, что он забыл обо мне.

— И он до сих пор не пришел?

— Нет. Но не это так огорчает меня. Дело в том, что он прислал. Жиля с ответом, что не придет разделить со мной постель этой ночью… и не знает, когда сумеет. «Солдат спит где придется» — вот что он передал мне, и еще — что не желает стеснять меня и предлагает, пока спать одной или, если мне будет угодно, вместе с дамами моей свиты. А он навестит меня, когда сможет. О, Иден, что же это значит? Я не могу поверить, что он способен любить меня и обходиться со мной таким образом!

Иден обняла плачущую королеву, пытаясь найти слова утешения:

— Не огорчайся так сильно. Конечно же, король любит тебя. Подумай о той первой ночи и следующей, которую тебе предстоит с ним разделить. Не переживай о том, что он остается с ними. Мужчины часто таковы. Сейчас король должен отдать себя войне; он лучше знает, как использовать свое время и силы. Война — самая требовательная возлюбленная, леди, более требовательная, чем обычная женщина или даже королева.

Беренгария с сомнением посмотрела на нее, взвешивая в уме произнесенные шепотом слова.

— В том, что ты говоришь, есть мудрость, но ведь… после той ночи… он должен был…

— Он пожелает повторить это, да. Конечно, пожелает, особенно если все было так прекрасно, как ты рассказала.

— Да — для меня. А для него? Как я могу знать? Я знаю только то, что он говорит мне. Я до сих пор не знаю его — Ричарда-мужчину. — Беренгария попыталась собрать воедино все, что ее беспокоило. — Он всегда один и тот же, Иден, всегда красноречивый, уверенный, веселый. Он ведет себя со мной наедине так же, как и на людях. Он говорит мне чудесные вещи, но так, что впечатление от них остается самое обыденное. Он не близок со мной. Я не чувствую, что он замечает меня, ощущает мое присутствие, как мне хотелось бы, как я воспринимаю его — так, что дыхание замирает, просто когда он входит. О, леди Алис однажды сказала это о сире де Жарнаке, помнишь? Что его слова предназначались не для нее. С Ричардом то же самое. Его слова для мира, не для Беренгарии.

— Ты не должна думать так! — Иден сама готова была расплакаться. — У вас еще все впереди. Вы научитесь понимать друг друга.

— Да. Я надеюсь на это. Я постараюсь быть терпеливой. — Глаза королевы наполнились слезами, и волнение сдавило ей горло, когда она произнесла: — Я люблю его, Иден. Он для меня все.

После этого она задула свечу и неподвижно уставилась в темноту. Прошло немало времени, прежде чем Иден смогла убедить ее хотя бы немного поспать до наступления утра.

Переменился ли Ричард или переживания его жены беспочвенны? Почему случается, что любовь столь часто идет рука об руку со страданием? У нее со Стефаном никогда не было так. Но ведь они выросли вместе и, будучи мужем и женой, частично оставались братом и сестрой. Для нее брак не стал таким большим событием, как для Беренгарии, но это был именно тот случай, когда женщина хорошо представляет, за кого она выходит. Вновь ее охватила острая тоска по Стефану, и вздохи Иден добавились к вздохам Беренгарии. Завтра…

Утром королева предстала такой же жизнерадостной и беззаботной, как всегда, и невыспавшаяся Иден с трудом могла поверить, что их ночной разговор вообще имел место. Сама Иден не притронулась к завтраку из-за одолевавших ее мрачных предчувствий. Даже ароматные сирийские апельсины не соблазняли ее. Сейчас она приблизилась к самому важному этапу своего поиска: ей предстояло сегодня найти сэра Уолтера Лангфорда и задать ему свой вопрос. Иден молила Бога, чтобы ответ был таким, ради которого она отправилась в столь дальнее путешествие. Она была уверена, что другого ответа ей не пережить. Все, о чем она просила, это чтобы Стефан был жив, пусть в плену, но жив.

— Обязательно делать это сегодня? — задумчиво спросила Беренгария. Она намеревалась провести день с Джоанной. Они хотели вместе обдумать, как изменить заведенный в Мэйтгрифоне сугубо мужской уклад, чтобы чувствовать себя более непринужденно.

— Сегодня. — Иден была непреклонна.

— Ты хочешь пойти одна?

— Именно этого я и хочу.

Если в ее поиске предстояло пойти на риск, сегодня или в другой раз, она должна быть уверена, что рисковать придется только ей. Тристан де Жарнак уже преподал ей урок. Она мельком подумала о суровом молодом командире, моментальное замешательство охватило ее при воспоминании о поцелуе, закончившемся… не так уж скоро, ведь ей пришлось еще раз встретить его тревожащий, неизъяснимый взгляд, очутившись в ловушке высоко на мачте галеры.

После этого она выкинула его образ из головы, ибо ему там было не место, и сосредоточилась на предстоящем деле. Закутавшись в легкое покрывало и надев вуаль от солнца, она храбро покинула королеву.

Шатры госпитальеров, где лежал раненый Уолтер Лангфорд, располагались на некотором удалении к северо-востоку от Мэйтгрифона, недалеко от стен города. Иден могла бы с удовольствием прогуляться через обширный лагерь, где на верхушке каждого шатра был закреплен яркий флаг с гербом его владельца, но она не забыла похотливых взглядов солдат, которые сопровождали ее, даже когда она ехала в седле де Жарнака, и поэтому сочла за лучшее найти на конюшне Балана.

Когда конь двинулся неспешной иноходью, Иден огляделась вокруг и была неожиданно потрясена необъятными размерами лагеря христиан. Мэйтгрифон был воздвигнут на возвышенности, напротив городских крепостных валов. Позади него, на восток и на запад, насколько хватало глаз, виднелись разноцветные шатры, похожие на маленькие домики огромного города, раскинувшегося на равнине вокруг горы Торон, вершину которой украшал большой золотой шатер. Она и представить себе не могла, что лагерь их войска окажется так велик. Без сомнения, Саладин, даже опираясь на всю мощь ислама, не может рассчитывать на победу. А этот несносный маленький гарнизон за белыми стенами с бесконечными башнями — что же за люди они должны быть, чтобы держаться так долго? Сарацины они или нет, храбрость показалась Иден поистине замечательной.

По мере того, как она медленно ехала дальше мимо красно-белых полосатых шатров, она все сильнее ощущала накатывавшийся волнами тяжелый, отвратительный запах, который заставлял ее задерживать дыхание. Он шел из отхожих мест. Хотя утренний зной был еще не слишком сильным, а с моря дул приятный бриз, солдаты все же не утруждали себя рытьем достаточно глубоких траншей в сухой и твердой почве. Вокруг вились несметные полчища мух, они садились на глаза и ноздри Балана, заставляя его раздраженно взмахивать хвостом. Множество мух жужжало у открытых входов в некоторые шатры, будто у навозных куч в середине лета, — по-видимому, внутри находились раненые.

Иден спросила дорогу у молодого оруженосца, чистящего копыта скакуна перед входом в шатер своего господина. Он дал ей указания двигаться к северу, вдоль берега и мимо Проклятой Башни, при упоминании которой он сплюнул.

— Не рискуйте подъезжать к ней слишком близко, миледи. Они не преминут опрокинуть на вас чан со смолой или кипящим маслом, — зловеще пошутил оруженосец.

К берегу все еще продолжали приставать английские корабли, а также суда из Генуи и Пизы. Последние обходились дорого, но зато на борту их были лучшие воины Европы. Ричард мог себе это позволить. Разгрузка кораблей шла полным ходом, озабоченные сержанты отдавали на дюжине языков приказы морякам, солдатам и оруженосцам, которые, ворча и обливаясь потом, выводили на берег упиравшихся лошадей, нагруженных сундуками с оружием и ящиками с пшеницей и солониной. Инженеры суетились вокруг осадных машин, башен, баллист и катапульт, которые осторожно катили по песку и камням, словно младенцев, вынесенных на солнце из своих колыбелей.

Никто не остановил Иден, когда она медленно проезжала мимо, хотя многие выкрикивали приветствия, как правило, вполне пристойные. Она придержала коня у пользовавшейся дурной славой Проклятой Башни. Могучая башня возвышалась на углу укреплений, опоясывавших город. Стены ее, когда-то белые, теперь были покрыты грязью и вымазаны смолой, повсюду зияли пробоины от снарядов, выпущенных баллистами. Несколько проломов и трещин в стенах дорого обошлись осаждавшим. Со всех сторон башню окружали осадные орудия, среди которых выделялась исполинская катапульта Филиппа Августа — Мальвуазен, или Плохой Сосед, и являвшаяся общим достоянием баллиста, известная как «Рогатка Бога». Сложные устройства из дерева и железа напоминали Иден опоры какого-то громадного моста.

Здесь вонь от экскрементов перебивал другой, более отвратительный запах. Он шел от стен. Подъехав ближе, она увидела, что ров вокруг города использован как склеп для облепленных мухами бесчисленных останков людей и коней. Надо рвом кружили большие черные птицы, и много почерневших, раздутых трупов было исклевано до кости. Ужаснувшись, Иден поспешила прочь от гниющей массы. Это было сделано как раз вовремя, ибо не успела она послать Балана в галоп, направляясь к лазарету, как град стрел с черным оперением ударился в то место, где она только что находилась. В первый раз укрывшиеся за зубчатыми стенами сарацины напомнили о своем присутствии. Но теперь она больше не позволит любопытству увлечь себя к этим стенам.

— Миледи, что за глупые фокусы! Жаль, я не сумел найти вас раньше.

Жиль, скачущий во весь опор с четырьмя вооруженными людьми за спиной, был вне себя от ярости. Он надеялся провести утро рядом с королем, но отнюдь не в погоне за легкомысленной женщиной, которая как бы ни была ему дорога, вела себя непростительно глупо.

— Вы же видели, что никто не подъезжает близко к этим проклятым стенам, — рассерженно сказал он, хватая поводья ее коня, словно сама Иден не могла управлять Баланом. — Это из-за того, леди, что там опасно, как вы могли уже заметить.

— Этот тон не к лицу тебе, Жиль. Ты не учтив. Как бы там ни было, они промахнулись.

Жиль возвел глаза к благословенным небесам.

— Так это потому, что они пожелали промахнуться. В последние дни мы не шли на приступ. Мы выжидали. Так же, как и они. Они предупреждали вас, но вам в любом случае не стоило лезть в ловушку. В лагере и так довольно напастей, нет нужды преумножать их количество.

Иден внимательно оглядела его. За словами и поступком Жиля ощущался иной ментор, чем король Ричард.

— Мне нет нужды спрашивать тебя, почему ты здесь, — грубовато проговорила она. — Отправляйся обратно в Мэйтгрифон и скажи королеве, что я прекрасно смогу обойтись без твоей помощи. Мои дела касаются только меня.

— Однако у меня есть приказ, — упрямо ответствовал юноша.

— Ты нравился мне больше в роли придворного поэта! — накинулась на него Иден. — А теперь ты, кажется, пытаешься уподобиться шевалье де Жарнаку в роли назойливой няньки.

Жиль довольно ухмыльнулся, озабоченность его мигом прошла:

— Если бы не любезные услуги сэра Тристана, вы сами сейчас были бы трупом и покоились на дне морском, привлекая лишь голодных рыб.

Иден прокляла себя за упоминание имени де Жарнака. Сбросив руку Жиля с поводьев, она пустила Балана в галоп.

Быстро удаляясь от зловещего соседства справедливо названной башни, Иден старалась подавить тошноту, скрутившую ее желудок, когда она увидела ров. С той поры, как она покинула Англию, Иден пыталась приучить себя к омерзительным личинам смерти, понимая, что они будут часто встречаться на ее пути, но последнее зрелище было слишком впечатляющим. Вновь она была поражена не укладывавшейся в голове мыслью: почему они не хоронят своих мертвецов? Эти гниющие тела, должно быть, лежат там со времени последнего приступа. Но тут же ей пришло на ум, что отвратительный смрад гораздо сильнее должен был ощущаться в крепости, обороняемой неверными, чем в лагере христиан. Так что от зловредного зловония страдали прежде всего враги. Полный разлагавшейся плоти ров должен был служить к тому же рассадником ужасных болезней, распространяемых мухами и их личинками. Но вести войну, используя тела погибших! Это воистину достойно презрения. Это не могло быть одобрено Богом.