Барбара Брэдфорд - Ее собственные правила

На большом валуне, у самой кромки воды, неподвижно сидела маленькая девочка. Локти на коленях, подбородок в ладонях – она не отрываясь следила за утиным семейством, кругами плававшим по темной поверхности реки.

Большие, широко расставленные серовато-зеленые глаза девочки смотрели серьезно, а выражение детского личика было сосредоточенным. Но время от времени проделки утят заставляли ее улыбаться во весь рот. Стоял солнечный августовский день. Пронзительно голубое небо не было замутнено ни единой тучкой, солнце щедро лило свои золотые лучи, и казалось, все замерло этим благоуханным летним днем. Не шевельнется травинка под легким дуновением ветерка, не затрепещет листок, лишь слышно жужжание пчелы, что летает над распускающимися розами, растущими вдоль кирпичной стены, да плеск воды, играющей мелкими речными камешками.

Девочка так завороженно следила за речными обитателями, что почти не шевелилась. Но, услышав свое имя, она встрепенулась и быстро обернулась. Потом мгновенно вскочила на ноги и помахала молодой женщине, которая стояла у дверей небольшого домика у реки.

– Мэри! Мэри! Домой! – звала женщина.

В одно мгновение Мэри оказалась у железной калитки в кирпичной стене и помчалась по тропинке, перебирая крепкими маленькими ножками так быстро, как только могла.

– Мама! Мама! Ты уже вернулась! – закричала она и, чуть не споткнувшись, влетела с разбегу в распахнутые объятия.

Молодая женщина подхватила дочку, прижала к себе, поцеловала и прошептала:

– Я привезла кое-что вкусненькое к чаю. Лицо девочки просияло, мать же вдруг посерьезнела.

– Я ведь запретила тебе ходить одной к реке, Мэри, ведь это опасно.

Однако говорила она мягко, и лицо ее оставалось любящим, как всегда.

– Я только посидела на камне, мамочка, я не подходила к воде, – ответила Мэри, поднимая глаза и глядя на мать. – Юнис разрешила мне поглядеть на утят.

Женщина вздохнула. Выпрямившись, она взяла дочку за руку и повела к дому. Войдя внутрь, она обратилась к девочке-подростку, сидевшей на стуле в дальнем конце кухни и читавшей книгу.

– Юнис, я не разрешаю Мэри одной ходить к реке. Вдруг она поскользнется и упадет, что тогда? Ведь ты даже не будешь знать, что случилось. Я уже столько раз говорила тебе об этом, Юнис, ты меня слышишь?

– Да, миссис Сандерсон. Простите. Я больше не буду отпускать ее одну.

– Да уж, пожалуйста, – ровным голосом ответила Кэти Сандерсон, но глаза ее смотрели сердито. Через секунду она отвернулась от девочек, налила воды в чайник, поставила его на плиту и чиркнула спичкой.

Юнис захлопнула книгу и встала.

– Я пойду, миссис Сандерсон, раз уж вы вернулись.

Кэти кивнула.

– Спасибо, что посидела с Мэри.

– Мне завтра приходить? – осведомилась девочка, направляясь к двери. – Или вы сами справитесь?

– Завтра не надо. А вот в пятницу утром, пожалуйста, приди. Мне надо отлучиться на некоторое время.

– Ладно. В девять сойдет?

– Да, – ответила Кэти и заставила себя улыбнуться, хотя внутренне кипела от ярости.

– Пока, Мэри, – криво улыбнувшись, кивнула Юнис девочке.

– Пока, Юнис, – ответила Мэри и помахала маленькой пухлой ручонкой.

Когда они остались одни, Кэти обратилась к своей пятилетней дочери:

– Будь умницей, Мэри, пойди вымой руки, и будем пить чай.

Девочка послушно поднялась по лестнице в ванную, старательно вымыла и вытерла руки. Через несколько минут она вернулась на кухню. Здесь они проводили большую часть времени: кухня была просторная и очень уютная. Большой камин, старая деревенская печь рядом, закрытое жалюзи окошко над раковиной, деревянные балки, поддерживающие потолок, яркие домотканые коврики на кирпичном полу.

Кухня, кроме того, была очень чистенькой и аккуратной. Все на своем месте, кастрюли и сковородки начищены до блеска, на окнах – всегда свежие полотняные занавески. Кэти гордилась своим домом и уделяла ему много внимания и заботы.

Мэри подбежала к столу, стоявшему в центре кухни. Кэти расстелила белую скатерть и стала накрывать на стол. Мэри вскарабкалась на высокий деревянный стул.

Она терпеливо наблюдала, как мама быстро ставит тарелки с бутербродами и пшеничными лепешками, поворачивается к свистящему чайнику, заливает кипяток в коричневый заварной чайник – мама говорила, что в этом чайнике чай получается вкуснее.

Мэри обожала свою мать и сейчас любовалась ею. Девочку радовало, что мама вернулась. Кэти не было дома большую часть дня, и Мэри всегда очень скучала по ней. Для пятилетней Мэри Кэти была целым миром. А еще мама была самой лучшей и красивой: нежное лицо, золотисто-рыжеватые волосы, ясные синие глаза, спокойный характер. Мать и дочь были неразлучны. Кэти же до самозабвения любила свою дочь.

Кэти сновала между плитой и столом, накрывая на стол. Наконец она села напротив Мэри и сказала:

– Я купила в городе твои любимые рогалики, Мэри. Кушай, моя радость, пока они еще теплые.

Мэри просияла.

– О-о, мамочка, я их ужас как люблю!

– Не говори «ужас как люблю», – мягко поправила ее Кэти. – Лучше сказать: «очень люблю».

Девочка послушно кивнула, впилась зубами в рогалик и начала жевать – медленно, но с огромным удовольствием. Покончив с ним, она окинула голодным взглядом тарелку с бутербродами. Каких там только не было: с огурцом, с колбасой, с помидором, с яичным салатом. У Мэри аж слюнки потекли, но мама всегда учила ее вести себя за столом как следует. Согласно правилам хорошего тона, хватать еду с жадностью не разрешалось, поэтому Мэри помедлила секунду или две, отхлебывая молоко из стоявшего рядом с тарелкой стакана.

Наконец, решив, что прошло уже достаточно времени, девочка взяла бутерброд с огурцом и надкусила его, наслаждаясь влажной упругой мякотью.

Поедая маленькие бутерброды, которые Кэти приготовила к чаю, мать и дочь изредка обменивались фразами, но большая часть трапезы прошла в молчании. Они отдавали должное еде, так как обе очень проголодались.

Мэри толком не пообедала, потому что Юнис сожгла пирог, оставленный им на обед. Его следовало разогреть, но Юнис продержала его в духовке так долго, что он превратился в сплошную обгорелую корку. И им пришлось довольствоваться хлебом с вареньем и яблоками.

Кэти же сегодня вообще ничего не ела. Она отправилась в соседний городок на поиски работы, и у нее не было ни времени, ни желания заходить в кафе, чтобы перекусить.

И надеждам Кэти суждено было оправдаться уже перед самым возвращением домой. С ней побеседовали и почти пообещали взять на работу в самый большой и фешенебельный в городе магазин «Парижская мода». Там требовалась продавщица, и, кажется, Кэти понравилась управляющему, который велел ей прийти в пятницу на встречу с владелицей магазина. Конечно же, Кэти придет! А пока она боялась даже думать об этом, чтобы не сглазить, и только молила Бога: хоть бы наконец все переменилось к лучшему!

Утолив голод, Кэти встала и направилась в кладовку. Мысли о новой работе окрыляли ее, и по дому она порхала, словно бабочка. Она вернулась, держа в руках миску с клубникой и кувшин сливок.

Кэти поставила их на стол и весело улыбнулась, увидев, как лицо дочки просияло от удовольствия.

– О, мама, клубника! – сверкая глазами, пропела Мэри.

– Я же говорила: у меня есть для тебя кое-что особенное, – засмеялась Кэти, накладывая дочери щедрую порцию клубники и поливая ягоды сливками.

– Но ведь особое угощение бывает только в особые дни, мама. Разве сегодня особый день? – спросила девочка.

– Очень может быть, – загадочно ответила Кэти. Мэри недоуменно сдвинула бровки, и Кэти добавила: – А вообще-то есть особое угощение в обычный день намного интереснее, правда?

Мэри засмеялась и согласно кивнула.

Как это часто бывает в Англии в августе, теплый солнечный день сменился холодным вечером.

Дождь зарядил с шести часов, с реки пришел густой туман: он медленно полз через низины и луга, окутывал дома, и вскоре уже сквозь его мрачную пелену почти ничего не было видно. Деревья и кусты стали похожи на каких-то призрачных чудовищ, бродящих вокруг домов.

Поэтому Мэри даже обрадовалась, когда наступило время ложиться спать.

– Мама, расскажи сказку, – попросила она, устраиваясь поуютнее под теплым одеялом.

Кэти присела на постель и поправила простынку.

– А может, лучше стихотворение? Ты говорила, что любишь стихи.

– Тогда расскажи то, про волшебный магазин.

Кэти откинула с лица девочки прядь шелковистых темных волос.

– Ты имеешь в виду «Лавку чудес», моя радость?

– Да-да, – поспешно подтвердила Мэри, не отрывая сияющих глаз от лица матери.

Кэти начала читать наизусть, медленно и нараспев; голос ее звучал тихо и немного таинственно.

С девяти и до шести

Может всякий, млад и стар,

В эту лавку забрести.

Погляди, какой товар!

Ах, чего тут только нет,

Вещи – первый сорт:

Полреки, и лунный свет,

И цветочный торт.

Тут найдешь кусочек сна,

Песню мотылька,

Развесные облака,

Синего слона,

Кваканье лягушки,

Снежные подушки,

Каменную лодку,

Поющую селедку.

Но волшебный продавец

Строго скажет под конец:

«Если хочет кто купить

От бублика дыру,

Должен вас предупредить:

Лучше вам не приходить

Ни днем, ни поутру.

С девяти и до шести

Сей товар тут не в чести».

Закончив, Кэти ласково улыбнулась дочке, снова поправила непослушную прядь ее волос и поцеловала в нос.

– Это мои самые любимые стихи, мамочка, – сказала Мэри.

– Да, я знаю. Видишь, сегодня ты получила много такого, что ты любишь. Но сейчас пора спать, уже поздно. Устраивайся поудобнее… Ты прочитала молитву на ночь?

Девочка отрицательно покачала головой.

– Никогда не забывай о молитве, Мэри. Я всегда ее читаю перед сном. Каждую ночь. С тех самых пор, когда была такая маленькая, как ты.

Мэри молитвенно сложила ручки и закрыла глаза.

Молилась она так:

«Матфей, Марк, Лука и Иоанн, благословите эту кроватку и меня, в ней лежащую. У кроватки четыре угла, четыре ангела витают надо мной. Один на меня смотрит, один за меня молится, а двое других спасают и хранят меня весь день. Пусть дарует нам милость свою Господь наш Иисус Христос, любовь свою – Бог-Отец и да пребудет с нами Бог Святой Дух ныне и всегда. Аминь. Господи, благослови маму, спаси ее и сохрани. Господи, спаси и сохрани меня тоже. И пусть я буду хорошей девочкой».

Открыв глаза, Мэри вопросительно взглянула на мать.

– Я ведь хорошая девочка, правда, мама?

– Конечно, хорошая, мой ангел, – ответила Кэти. – Самая лучшая девочка из всех, кого я знаю. Моя девочка.

Кэти обняла дочку и притянула к себе.

Мэри обвила ручонками шею матери, и они замерли, прижавшись друг к другу. Но нежное объятие длилось всего лишь мгновение – Кэти разжала руки и уложила дочь на подушки.

Склонившись, она поцеловала Мэри в щечку и прошептала:

– Благослови тебя Господь. Я люблю тебя, Мэри.

– И я люблю тебя, мамочка.

Солнце ярко светило, щедро заливая лучами маленькую спальню. Наконец луч упал на лицо девочки и разбудил ее. Открыв глаза, она заморгала, а когда глаза привыкли к яркому утреннему свету, села в кровати.

Мэри недавно научилась определять время, поэтому она взглянула на часы, стоящие на прикроватном столике. Почти девять. Девочка удивилась: обычно мама вставала намного раньше, и уже к восьми часам они всегда садились завтракать.

Решив, что мама на этот раз проспала, Мэри выскользнула из кровати и побежала по коридору в мамину спальню. Кровать была пуста. Тогда Мэри осторожно, держась за перила (как учила мама), начала спускаться по лестнице.

К великому удивлению девочки, на кухне мамы тоже не оказалось. Во всяком случае сразу Мэри ее не увидела. Но, окинув кухню внимательным взглядом, девочка вдруг увидела мать лежащей на полу возле печки.

– Мама! Мама! – закричала она, обежала вокруг стола и остановилась как вкопанная.

Кэти лежала распростершись на полу, глаза ее были закрыты, лицо – белое как мел.

Мэри вдруг увидела на мамином халате кровь и так испугалась, что какое-то время не могла двинуться с места. Потом присела на корточки и взяла мать за руку. Рука оказалась холодной. Холодной, как лед.

– Мама, мама! – захныкала девочка, голос ее дрожал, страх становился все сильнее. – Мама, что с тобой?

Кэти ничего не ответила, она продолжала неподвижно лежать на полу.

Мэри дотронулась до ее щеки. Щека была такой же холодной, как рука.

Девочка оставалась возле матери еще несколько минут, гладила ей руки, трогала лицо, пыталась поднять, но все напрасно. Из глаз Мэри катились слезы, ее охватила паника, девочка не знала, что делать.