Однако психоаналитик так до сих пор и не пришла к определенному выводу, какова же причина этих приступов внезапной усталости.

На пятом свидании, в конце второй недели, Мередит окончательно решила прекратить визиты.

– Вряд ли у нас что-то получится, доктор Бенсон, – медленно начала она. – Я все время говорю, вы слушаете, а толку никакого. Мы даже не знаем, есть ли у меня эта самая психогенная усталость.

– Я полагаю, что есть, – твердо заявила Хиллари.

– Но у меня больше не было приступов.

– Знаю. Но это ничего не значит.

– Наверное, пора прекратить наши встречи.

– Я считаю, что это будет довольно глупо с вашей стороны, – спокойно ответила доктор Бенсон, глядя ей прямо в глаза. – Вас что-то тревожит. Я в этом убеждена. Просто пока мы не определили, что именно.

– Я не смогу приходить. Я на месяц уезжаю в Лондон и Париж.

– Когда вы едете?

– В среду или четверг на следующей неделе.

– Ну что, разберемся, к чему мы пришли?

– Давайте, – согласилась Мередит.

Теперь доктор Бенсон даже нравилась Мередит, внушала доверие. Мередит ее уже совсем не стеснялась. В том, что они так и не нашли причину приступов, Мередит видела и часть своей вины. Она столько лет жила, никому не рассказывая всей правды, разве могла она взять и вот так неожиданно открыться малознакомому человеку?

– Мередит, мне надоело ходить вокруг да около. Сегодня я буду с вами предельно откровенна. Я знаю, что вы мне лжете. Я знаю, что у вас с Джеком Сильвером была половая связь. Я хочу, чтобы вы мне об этом рассказали.

– Это не была «половая связь»! – выпалила Мередит. – Мы любили друг друга! – Тут же пожалев о вырвавшихся словах, она отвернулась и закрыла лицо руками.

– Вам нечего стыдиться, – доверительно сказала Хиллари. – Я здесь не для того, чтобы вас осуждать, я только хочу помочь вам… Расскажите мне, расскажите о Джеке, о том, что случилось много лет назад в отеле «Серебряное озеро». Я уверена: вам станет легче, а мне эти сведения из вашего прошлого помогут определить причину болезни.

Последовало долгое молчание. Мередит ничего не говорила. Наконец она встала, подошла к окну и стала смотреть на лежащую внизу Парк-авеню. Она размышляла о себе, о Джеке и Амелии, о том, что произошло между всеми ними много лет назад. О том, что совершенно переменило всю ее жизнь. Мередит не хотела, чтобы Хиллари плохо думала о Джеке. Или о ней самой.

Повернувшись, она подошла к креслу и снова села.

– Да, все это правда. Мы с Джеком были близки, но главное – мы очень любили друг друга. Я не хотела обсуждать с вами эту тему: вы могли все неправильно понять. Слова звучат так сухо… Вряд ли вы сможете до конца понять наши чувства, зная о них только с моих слов, не будучи свидетелем того, что произошло тогда между нами. Да и никто не сможет понять.

Взгляд Мередит стал тяжелым и отрешенным. Хиллари кивнула.

– Я признательна вам за эти слова. Прекрасно понимаю, что вы хотите сказать. Но, как я только что говорила, я не судья, я – врач. И если я хочу вам помочь, я должна понять ваше прошлое.

– Вы думаете, это оно меня тревожит?

Наша с Джеком любовная связь?

– Я не уверена, Мередит. Сначала я вас выслушаю, а уж потом буду делать выводы.

– А я вот уверена, что дело не в этом. Однако я расскажу вам о Джеке и о том, что произошло между нами, когда я в 1969 году стала работать в гостинице.

– Вам удобно? Может, хотите пересесть на диван?

Мередит отрицательно покачала головой.

– Спасибо, и так хорошо. Прежде чем я начну, позвольте сделать небольшое отступление. Недели две назад мой сын Джон рассказал мне, что он, когда был маленьким, часто слышал, как я плачу по ночам. Это правда. Мне тогда казалось, что не может в человеческом организме быть столько слез, но каждый раз, начиная плакать, я не могла остановиться. Я плакала по разным поводам, но особенно горевала по Джеку и Амелии. Мне их так недоставало.

Мередит замолчала, откашлялась и продолжила:

– Джек Сильвер был моей первой и настоящей любовью. Я влюбилась в него сразу же; как оказалось, с ним произошло то же самое. Он называл это coup de foudre. Я никогда прежде не слышала этого выражения. Он объяснил мне, что оно означает «удар молнии». Но мы таили свою любовь друг от друга. Однажды Амелия поехала в Нью-Йорк навестить свою мать. Старая леди сильно болела, возможно, умирала, так что Джек отвез Амелию туда. Стоял июль. Вечером, вернувшись в гостиницу, он нашел меня – я валялась на траве на берегу Серебряного озера. Я спасалась от зноя: июль тогда выдался на редкость жаркий, настоящее пекло. Джек сказал, что хочет поговорить со мной об Амелии. Он беспокоился, что оставил ее с больной матерью одну, служанки не в счет. Он спросил, не соглашусь ли я завтра поехать в Нью-Йорк и побыть там с Амелией. Я немедленно согласилась; ради него я сделала бы что угодно.

И вдруг, совершенно непроизвольно, не отдавая себе отчета в том, что мы делаем, мы бросились друг другу в объятия. Я раньше не испытывала ничего подобного – меня захлестнули страсть, желание и всепоглощающее чувство любви. Это был мой первый сексуальный опыт, доктор Бенсон. Джек оторопел, обнаружив, что я девственница, и ругал меня за то, что я его не предупредила. Но было уже поздно. Мередит умолкла.

Хиллари Бенсон не подгоняла ее, понимая, что мудрее будет подождать, когда Мередит сама захочет продолжить.

– Мы оставались любовниками и после того, как Амелия вернулась в «Серебряное озеро». Мы не могли с собой совладать, мы потеряли голову от любви. Все прошлые годы Джек был очень обделен в этом смысле. Он рассказывал мне, как однажды даже поехал в Нью-Йорк и встретился с «девушкой по вызову». Но его постигла неудача: он не смог заниматься любовью с партнершей, не испытывая к ней никаких чувств. Меня Джек любил. Но и Амелию он тоже любил, и мы постоянно мучились угрызениями совести. Перед Амелией мы не позволяли себе ни малейших вольностей. Джек меня убеждал, что Амелия ни о чем не подозревает, что мы никоим образом не должны ее тревожить, и мы старались вести себя еще осторожнее.

– Она так и не узнала? – спросила Хиллари. Не ответив, Мередит продолжила свой рассказ.

– В один прекрасный день я поняла, что беременна. Я пришла в ужас, убежденная, что вот теперь наконец Амелия обо всем догадается. Но Джек уверял меня, что ей это и в голову еще мне оставалось делать? Я любила его безоглядно. Как же я объясню Амелии свою беременность, спросила я. Он сказал: придумай, что у тебя появился парень, что он – отец ребенка. Потом скажешь, что парень тебя бросил, испугавшись ответственности. Так я и сделала, и Амелия мне поверила.

Вы знаете, доктор Бенсон, Амелия так обрадовалась моей беременности, она просто светилась от радости. Когда я была на шестом месяце, она настояла, чтобы я переехала в квартиру над гаражом их дома. До этого я жила на чердаке гостиницы. Амелия решила, что теперь мне будет трудно взбираться по лестнице. Таким образом, мы стали жить в одном доме. Но мы с Джеком, как и прежде, соблюдали все меры осторожности.

Однажды – я была уже на восьмом месяце – Амелия поинтересовалась, не собираюсь ли я уйти от них после рождения ребенка. Я ответила, что не хочу уезжать, что я надеюсь остаться работать в «Серебряном озере». Она страшно обрадовалась моим словам. Я помню, она положила свою маленькую руку на мой живот, улыбнулась и сказала: «Наш ребенок, Мэри. Это будет наш ребенок, мы его вырастим все вместе и будем счастливы». Мы действительно были счастливы вместе. Изредка я спрашивала Джека, неужели Амелия так и не догадалась, чей это ребенок, и он меня уверял, что, конечно же, нет.

Наконец родилась наша дочь, Кэтрин. Самый прелестный младенец из тех, кого я видела. Красавица с голубыми глазами, глазами Джека. А три года спустя произошла трагедия. Джек умер. Мгновенно. У него случился сердечный приступ, когда он стоял и разговаривал с Питом О'Брайеном на лужайке перед домом. У Джека никогда раньше не болело сердце.

Мередит молча смотрела в пространство, погруженная в прошлое.

– Что было потом? – спросила Хиллари. – Продолжайте, пожалуйста.

– Что было? Мы горевали, я и Амелия. Мы горько оплакивали Джека. Но у меня на руках был ребенок, да еще надо было управляться с гостиницей, ухаживать за Амелией… На меня столько всего навалилось… Но я была молодая, сильная и со всем справлялась. А бедная Амелия совсем сдала. Понимаете, ей не хотелось больше жить, и она тихо угасала. Я чувствовала, что ей недолго осталось, она ждала смерти. Мое сердце разрывалось от горя; мне была нестерпима мысль, что я так скоро после смерти Джека потеряю еще и Амелию.

Однажды в пятницу мы с Амелией сидели в захламленной подсобке в гостинице и мастерили букетики для ресторанных столиков. Кэт играла на крылечке. Вдруг Амелия как-то по-особенному посмотрела на меня и сказала, что написала завещание. «Я все оставила тебе и Кэт, Мэри. У меня больше никого нет, да к тому же ведь Кэт из Сильверов. Последняя из рода, все здесь по праву принадлежит ей, дочери Джека. Ты должна сохранить это для нее. Уверена, ты все сделаешь как надо, Мэри, ты же умница. Если почему-либо понадобится продать гостиницу, сделай это. Или сдай в аренду, если сама не сможешь справиться. Но сохрани землю, сохрани собственность Сильверов. Земля уже теперь оценивается почти в миллион, стоимость со временем будет только увеличиваться. Джек тоже хотел бы, Мэри, чтобы ты сохранила поместье. Оно принадлежит Сильверам больше двухсот лет». Можете себе представить, доктор Бенсон, как я была потрясена. Оказывается, она знала, что Кэт была дочерью Джека!

Справившись с изумлением, я спросила Амелию, как она догадалась. Она бросила на меня странный взгляд и сказала: «Но я всегда знала, Мэри, еще с тех пор, как ты забеременела». Очевидно, вид у меня был совершенно убитый, и она, сжалившись, объяснила: «Джек сказал мне, Мэри, дорогая, – и крепко сжала мою руку. – Он любил меня с детства, но и тебя он любил. Он отчаянно нуждался в тебе, Мэри. Он был здоровым молодым мужчиной, полным страсти, а я после падения не могла удовлетворить его как женщина. Он годами не смотрел в сторону других женщин, хранил целомудрие, пока не появилась ты, Мэри. Ты забеременела, он желал этого ребенка – о, как страстно он его желал! И я никогда не сердилась на вас с Джеком. Я знала, он ни за что не причинит мне боль и никогда меня не оставит. И еще я знала, что ты ко мне привязана. Я так сильно любила Джека, Мэри, я так люблю тебя и ребенка». Она ничуть не лукавила, доктор Бенсон. Амелия всегда говорила правду.

Мередит снова умолкла. Воспоминания о том дне глубоко врезались в ее память. Глаза наполнились слезами.

– В том же году Амелия умерла, сделав меня и Кэт богатыми. Она оставила нам все, не только поместье и «Серебряное озеро», а и свое собственное состояние, которое унаследовала от матери. Она завещала кое-что Питу и Бланш, некоторым другим. Но основная часть досталась мне. Хотя я не задумываясь отдала бы все, лишь бы вернуть Амелию. Я долгие годы горевала о ней. И о Джеке.

– Какая необычная история… и какая трогательная, – тихим, сочувственным голосом проговорила Хиллари. Теперь она более отчетливо представляла себе, какие чувства испытывала ее пациентка к супружеской паре. На кончике языка у нее вертелся вопрос: не воспользовались ли Сильверы юной девушкой, как соломинкой, за которую хватается утопающий? Не были ли их чувства к ней суррогатом, неким эрзацем? Но в глубине души Хиллари понимала, что здесь не тот случай. Она знала: Мередит рассказала все честно. Она лгала, говоря о других периодах своей жизни, но сегодняшний рассказ – чистая правда.

Мередит встала, подошла к маленькому столику, на котором стоял графин, и налила себе воды. Обернувшись к доктору Бенсон, она заключила:

– Я абсолютно убеждена, что приступы не могут быть связаны с моей юностью в Коннектикуте. Я была так счастлива с Сильверами.

– Да, – отозвалась Хиллари. – Думаю, вы правы. Причина приступов не в этом. Значит, мы должны копнуть глубже, вспомнить еще более давнее прошлое. Но я не представляю, когда мы сможем встретиться, может быть, все-таки перед вашим отъездом? По крайней мере, хотя бы начнем двигаться в этом направлении.

Поколебавшись, Мередит решилась:

– Хорошо, – вздохнула она. – Я могу прийти завтра днем, если у вас найдется время.

– Сейчас я уточню у секретаря. – Доктор Бенсон нажала кнопку интеркома.


Ночью Мередит снова приснился сон из ее детства.

Она рано легла спать. Завтра предстоял трудный день, множество встреч и телефонных переговоров. И еще перед визитом к врачу Мередит хотела разобрать бумаги на своем столе.

Едва коснувшись головой подушки, она заснула и почти всю ночь спала без сновидений.

На рассвете она пробудилась и села в кровати – лицо, шея и грудь были покрыты испариной. Мередит похолодела от недоброго предчувствия.