Мередит обошла несколько раз вокруг разрушенного здания, потом обернулась к реке, которую отсюда было хорошо видно. Река посверкивала на солнце, за ней действительно протекал канал. Мередит удивленно подумала, почему ребенком она никогда не замечала, что оба потока текут параллельно. Потом поделилась своими сомнениями с Патси.

– Но ты же была очень маленькой, дорогая, – объяснила Патси. – Лет пять-шесть. Ты просто не обращала внимания. Или забыла.

– Наверное, ты права, – слабо улыбнулась Мередит. – К тому же я была не такой высокой, как сейчас, и могла этот канал просто не видеть.

– Тоже верно, – рассмеялась Патси. Мередит стояла возле груды мусора и задумчиво смотрела на реку. Надо попытаться сосредоточиться на прошлом, как советовала доктор Бенсон.

И вдруг перед мысленным взором Мередит возникли маленькая аккуратная лужайка с цветником, садик, за ним – старая кирпичная стена, увитая дикими розами.

Рванувшись вперед, Мередит быстро миновала заброшенный сад и направилась к реке. Стена теперь превратилась в груду кирпичей, но дикие розы вились по-прежнему, и было ясно, что летом здесь все будет в цвету.

У Мередит защемило сердце. Она узнала это место. Тут она увидела на берегу большой камень и застыла как вкопанная. В памяти все всплыло так ясно и отчетливо.

Вот она, маленькая девочка, сидит на этом камне и мечтает. Это ее любимое место, камень так красиво возвышается над берегом. Отсюда она наблюдает за жизнью реки.

Мередит села на камень и стала смотреть на гладкие камешки, усеявшие дно реки. Она вспомнила, с каким интересом наблюдала за всякой речной живностью, как веселилась проделкам утиного семейства, следила за полетом ржанок и других птиц.

Обняв руками колени, Мередит склонила голову и закрыла глаза. И начала вспоминать…

Мама… У нее золотистые волосы и голубые глаза. Такие же ослепительно голубые, как небо. Мама любит девочку, сидящую на камне, любит до безумия. Девочка составляет смысл ее жизни.

Почему же она меня отослала от себя? Почему?

Мередит не знала. Только Кэти Сандерсон сможет ответить на этот вопрос. Если, конечно, они ее найдут, что представляется маловероятным.

К Мередит вернулась прежняя боль – боль, терзавшая ее все детские годы. «Мама, мама, где ты?» – звучал в ушах плач маленькой девочки. У Мередит защемило сердце. Как же она мечтала в детстве увидеть милое лицо матери, обнять ее, прижаться всем телом, услышать нежный убаюкивающий голос. Детская память сохранила, хоть и глубоко под спудом, образ матери – милое лицо, сверкающую голубизну глаз, нежный аромат… Образ матери, которая никогда не переставала любить свою дочку… Ее матери. Кэти Сандерсон.

Едва сдерживая слезы, Мередит нервно сглотнула. У нее вдруг заболело горло.

– С тобой все нормально? – с беспокойством спросила Патси.

Мередит не ответила, она просто была не в состоянии говорить. Она села очень прямо и пальцем смахнула слезы.

– Не понимаю, почему она это сделала, – сказала наконец Мередит. – Еще пять минут назад мне казалось, что мы ее никогда не найдем. Но сейчас я считаю, что мы просто обязаны это сделать. Только для того, чтобы спросить: почему?

Патси молчала. Слова Мередит подействовали на нее очень сильно, она расстроенно кивнула.

Наконец Мередит встала, подошла к подруге и посмотрела ей прямо в глаза.

– Понимаешь, Патси, моя мама очень сильно меня любила. Так же, как я люблю Кэт и Джона… Вот поэтому я и не могу понять, что произошло. Здесь кроется какая-то тайна.

Патси обняла подругу.

– Мы ее разыщем, обещаю тебе.

Они медленно пошли обратно через заросший сад. Показав на груду камней и досок, Патси спросила:

– Так ты полагаешь, это Хотторн-коттедж? Мередит застыла на месте. Она смотрела на разрушенный дом, но видела Хотторн-коттедж таким, каким он был тридцать восемь лет назад. Сверкающие белизной кружевные занавески на окнах, медные кастрюли, висящие на стенах кухни. Чистенькая спаленка, на кровати – покрывало с розами. И услышала нежный голос:

С девяти и до шести

Может всякий, млад и стар,

В эту лавку забрести.

Погляди, какой товар!

Голос затих.

– Да, – тихо сказала Мередит. – Это Хотторн-коттедж. Вернее, то, что от него осталось.


– Вот – Хилл-роуд, дом 3. – Машина медленно выехала на нужную им улицу, и Патси показала на большой, с коваными воротами, дом в викторианском стиле. – Раньше здесь был родильный дом, в нем ты и родилась, Мередит. Я сейчас вспомнила: мы приезжали сюда с тетушкой, когда у моей кузины Джейн родился первенец. Они жили на холме, я тебе покажу, когда поедем обратно.

Мередит с интересом посмотрела на дом и спросила:

– Ты говоришь, раньше здесь был роддом.

А что теперь?

– Точно не знаю, – ответила Патси. – То ли обычная больница, то ли дом для престарелых, не помню. Хочешь, зайдем и посмотрим? – предложила она.

Мередит отрицательно качнула головой.

– Нет, не стоит. Интересно, а где меня крестили?

Повернув ключ зажигания, Патси задумчиво предположила:

– Очевидно, в церкви Иисуса в Армли. Поедем туда?

– Нет, вряд ли я там что-то вспомню. Но все равно спасибо, дорогая.

– А базарная площадь в Лидсе? Хочешь, мы там остановимся, походим? Вдруг у тебя всплывут старые воспоминания? В семидесятые годы площадь после пожара была перестроена, но, к счастью, ей сохранили прежний вид. Она выглядит точно так же, как во времена твоего детства.

– Вряд ли это вызовет какие-нибудь важные воспоминания, Патси. Нам пора ехать в Райпон. Надо все там как следует осмотреть, поговорить с Миллерами. Кстати, я очень рада, что они согласились остаться и работать управляющими в отеле.

– Отлично! – воскликнула Патси. – Я сама обрадовалась, когда они мне об этом сказали на прошлой неделе. Надеюсь, ты не сердишься, что я тебе сразу не сообщила: просто хотела преподнести маленький сюрприз.

– Какое там сержусь! Отличная новость. Ведь теперь нам не нужно подбирать новую команду для работы в гостинице, беседовать с претендентами.

– Да, но нужно побеседовать с тремя кандидатами на должность шеф-повара. Миллеры сделали предварительный отбор, так что осталось всего три человека.

– Неплохо. Хотя, сама знаешь, выбрать шеф-повара всегда бывает очень сложно.

Обычно сначала они производят прекрасное впечатление, но потом обязательно что-нибудь случается…

– За две последние недели Миллеры этих троих всесторонне испытали. Один – мужчина, Ллойд Брикер. Двое других – женщины, миссис Морган и миссис Джонс. Так что в этот уик-энд мы напробуемся всяких вкусных вещей. Но в общем-то, я с тобой полностью согласна: хорошего шефа выбрать нелегко.

– Мы должны открыть гостиницу в мае, – сказала Мередит. – Могут возникнуть какие-нибудь проблемы?

– Нет, вряд ли. Меня беспокоит только кандидатура шеф-повара, а так все в порядке, не беспокойся. – Патси бросила быстрый взгляд на Мередит, потом снова стала смотреть на дорогу. – А когда ты улетаешь в Париж?

– Надеюсь, в следующую среду. Пока точно не знаю. В четверг мы с Агнес наметили съездить в Монфор Л'Амори: я хотела посмотреть, как продвигаются дела с реконструкцией усадьбы. А потом собиралась с Люком в Талси, но, поскольку мы теперь начали поиски моей матери, я и не знаю, как все сложится.

– Поживем – увидим, – вздохнула Патси.


После изысканнейшего обеда, приготовленного Ллойдом Брикером, Мередит и Патси отправились осматривать отремонтированную заново гостиницу «Скелл-Гарт».

Обе вели подробные записи, осматривая каждый номер, каждый угол, чтобы потом сверить замечания и устранить недостатки.

– В комнатах отсутствует множество необходимых вещей, – заявила Патси. – Очевидно, Клаудиа не до конца поняла мои указания. Я несколько раз ей объясняла, что мы намерены повысить уровень гостиницы, улучшить не только обстановку, но и уровень обслуживания. Она пропустила мимо ушей главное: в наших гостиницах должно быть не просто уютно, а роскошно. – Патси заглянула в свой блокнот и начала перечислять. – Бутылки с горячей водой в футлярах, много полотенец в каждом номере, вазы с фруктами, ароматические свечи, фены и так далее, и так далее… Уверена, у тебя записано то же самое.

– Да, я отметила те же вещи, но ведь это не проблема. Привезем все из Лондона.

– Все уже привезено, – недовольно скривив губы, ответила Патси. – Просто она их не разложила, хотя я и говорила ей об этом. А что ты думаешь о ремонте в целом?

– Все очень хорошо, Патси, мы с тобой подобрали отлично сочетающиеся ткани и ковры. Занавески и покрывала на кроватях сделаны замечательно, равно как и новая обивка кресел и диванов. Спасибо. Обои, окраска – все здорово. Но в большинстве комнат я бы переставила мебель.

– Я была уверена, что ты это скажешь. Две недели назад после настилки полов я дала Миллерам подробный план расстановки мебели. Судя по всему, они в него даже не заглядывали.

Мередит кивнула.

– Да, похоже на то. – На губах ее мелькнула легкая улыбка. – Миллеры попросту расставили все, как раньше, а это не самое лучшее решение. И не самое удобное.

– Ой, Мередит, надеюсь, мы с тобой не совершили ошибку, оставив их управлять гостиницей, – задумчиво протянула Патси. – Неужели они слишком упрямы?

– Возможно. Но мы с этим справимся. Я серьезно поговорю с ними. Они должны понять, что поскольку мы повышаем цены, то должен возрасти и общий уровень гостиницы. Миллеры – люди неглупые, уверена: мы с тобой их перевоспитаем, поможем на первых порах.

– Ты такая оптимистка, Мередит, – усмехнулась Патси. – Я вот, например, всерьез испугалась, когда мы с тобой стали осматривать номера.

– Не будь я оптимисткой, я вряд ли бы выжила в сиднейском приюте.

– Это точно. – Патси глянула в свои записи и продолжила: – Ну, остальное уже мелочи: электрические розетки, лампочки. С этим можно подождать.

– Тогда у меня больше замечаний нет. —

Мередит закрыла блокнот и встала. – Пойду пройдусь.

– Хочешь, я отвезу тебя в аббатство Фонтейнс?

– Нет-нет, спасибо. Я просто хочу погулять, подышать свежим воздухом. Увидимся чуть позже.

Патси улыбнулась и кивнула. Улыбнувшись в ответ, Мередит вышла во двор.

Стоял чудесный апрельский день, довольно теплый. На чистом голубом небе кое-где виднелись пушистые белые облака. Весна была в полном разгаре: почки на деревьях, повсюду первая зеленая травка, ранние весенние цветы. Мередит встретила примулы, ирисы, а потом, шагая по липовой аллее, ведущей к церкви, с замиранием сердца увидела нарциссы.

Подойдя к ним, Мередит вспомнила стихотворение Вордсворта, которое в январе читала ей Патси. Тогда стихи показались ей знакомыми, но только сейчас она поняла, что давно знает последние строчки:

Ведь ныне в сладкий час покоя

Иль думы одинокий час

Вдруг озарят они весною,

Пред оком мысленным явясь.

И сердцем я плясать готов,

Ликуя радостью цветов.

Когда-то, в далеком детстве, эти стихи читала ей мать, и они остались в памяти, похороненные под грузом других воспоминаний и разбуженные только теперь.

Мысли Мередит вернулись к Кэти Сандерсон. Потрясение от известия, что мать жива, немного поутихло, но горечь обиды на Кэти, которая так жестоко бросила свою маленькую дочку, осталась.

Мередит хорошо себя знала и прекрасно понимала, что эта обида не пройдет, а будет только крепнуть. Поэтому она еще раз сказала себе, что найдет мать во что бы то ни стало.

Она дошла до вершины холма и посмотрела на аббатство Фонтейнс. И так же, как в январе, Мередит почувствовала, как что-то толкает ее вперед – древнее аббатство манило к себе.

Оно притягивает меня, как магнит, промелькнуло в голове у Мередит, и она побежала вперед, подгоняемая неведомой силой. Через несколько минут она уже стояла посреди древних руин.

Мрачная красота этой взмывающей ввысь каменной громады поражала даже в солнечный апрельский день. Темное и величественное, аббатство вонзалось темным клином в голубое небо. Но сейчас почерневшие камни не казались такими угрюмыми – их оживляла зелень первых весенних листочков на деревьях. В нескольких шагах текла речка Скелл. «Еще одна река, – подумала Мередит. – Неудивительно, что я люблю воду: я возле нее выросла».

Присев на обломок каменной стены, Мередит попыталась припомнить, могла ли она бывать здесь с матерью, но память отказывала ей.

Мередит просидела так почти полчаса, но никаких воспоминаний вызвать не удалось. И все же ее не оставляло острое чувство какой-то трагедии, происшедшей здесь. Но какой? Что могло случиться в этих древних стенах с маленькой девочкой Мэри Сандерсон?

Только ее мать могла дать ответ на этот вопрос.


Всю свою жизнь Мередит работала до полного изнеможения, чтобы, рухнув от усталости после тяжелого дня, заглушить душевную боль, заставить мозг забыть о страданиях истерзанного сердца.