Всего лишь в сотне ярдов от дома волны с тихим шелестом накатывали на белый песок, напоминая ей о том, как давно она не была на пляже.

– Красиво, правда? – произнес у нее за спиной голос Ноа. – Можно даже воображать себе, что это прекрасная необитаемая планета… до тех пор, пока кто-нибудь не забудет полотенце на берегу или не зажжет огонь прямо под окнами. К счастью, время наплыва туристов еще не пришло.

Морин обернулась к нему. Ноа стоял так близко к ней, что она чувствовала его дыхание у себя на щеке. Ей вдруг захотелось прильнуть к нему, опустить голову ему на плечо, и этот порыв поверг ее в такое замешательство, что Морин поспешно сделала шаг назад, на выложенную каменными плитами дорожку.

– Ну, как насчет прогулки? Только тебе нужно захватить шаль – погоди-ка, я сам возьму.

Не дожидаясь ее согласия, Ноа снял со спинки кресла шаль и накинул ее на плечи Морин. Пока они шли по дорожке, он молчал, погруженный в свои мысли. В некоторых домах окна еще светились, но на пляже не было ни души. Только одинокий краб неуклюже пересек их путь, да пару раз вдалеке залаяла собака. Здесь дюны были гораздо выше, полностью закрывая от них коттеджи.

Прервав молчание, Ноа рассказал ей, что из-за непредсказуемого движения песков в этой части залива пляж постепенно расширился, и теперь коттеджи отделяла от океана длинная гряда песчаных дюн.

Морин взглянула на него с любопытством. В свете луны ей хорошо было видно лицо Ноа, и он показался ей непривычно серьезным.

– Как, должно быть, все это странно для тебя. Буквально вчера ты был в Африке – а теперь стоишь здесь, в тысячах миль оттуда, совершенно в другом мире, – негромко сказала она.

– Различий на самом деле меньше, чем тебе кажется. Песчаник, образующий центральные высокогорья Флориды, – точная копия палеозойского песчаного бассейна к востоку от Мавританид… это горы в Африке. В обоих регионах встречаются даже схожие ископаемые трилобиты. Как видишь, я вовсе и не покидал Африку.

Ноа притопнул ногой.

– На самом деле это не часть Северной Америки, а кусочек Гвинеи. Его прибило сюда благодаря смещению материков более чем… скажем, два миллиона лет назад. Ну, плюс-минус несколько сотен тысяч лет.

Ноа поймал ее ладонь, чтобы помочь перейти через полузасыпанное песком бревно, а потом так и забыл отпустить. Морин его прикосновение как-то странно растревожило, но, не желая останавливать на этом внимание, она не отдернула руку. Какое-то время они снова шли молча, а потом Ноа рассказал ей пресмешную историю о том, как купался однажды на пляже на другом конце света, в Австралии. Морин смеялась от души, и в ответ рассказала ему очень похожий случай, произошедший с ней и ее друзьями, когда они купались нагишом в озере неподалеку от ее родного дома в Майами.

– Ну, и как тебе? Понравилось?

– Здорово было, – призналась Морин. – В купании без одежды есть своя прелесть… ощущение свободы… В общем, я была в восторге.

– Согласен. Я это часто практикую.

– Но не здесь же, – со смехом возразила она.

– И здесь тоже.

– Да ладно тебе, Ноа, – недоверчиво отмахнулась Морин. – Тебя бы арестовали за непристойное поведение.

– Только не в межсезонье. И уж, конечно, не в такое позднее время. Кто увидит? Хочешь попробовать?

– Ни за что!

– Боишься? Кого, меня? Или себя? – мягко спросил он.

Морин понимала, что он бросает ей вызов и что ей стоило бы послать его к дьяволу – пусть бы играл в свои детские игры с какой-нибудь наивной дурочкой. Но ей внезапно так захотелось войти в эту призывно плещущуюся воду, ощутить на своей коже ее шелковистую прохладу. Она поняла, что колеблется уже слишком долго, лишь когда услышала его тихий смех. И увидела, как он начал раздеваться. Обнаженный, Ноа побежал к воде, даже не бросив взгляда назад – проверить, последует ли за ним Морин.

Он не уговаривал ее, не звал. В противном случае Морин сразу бы ушла. Но глядя, как он с наслаждением рассекает мерцающую призрачным светом воду, Морин неожиданно осознала, что уже выскользнула из платья, оставшись в одних трусиках. Вода обласкала сначала ее ступни, потом бедра, обнаженную грудь и плечи… Морин сама понимала, что поступает глупо и позже будет жалеть об этом, но…

«Любой вправе сделать парочку ошибок в жизни, – подумала она. – Так почему именно я должна быть самым благоразумным человеком в мире?»

Морин уловила всплеск воды от сильных рук Ноа. А через миг он уже оказался рядом, и его руки легли ей на плечи. Он развернул Морин лицом к себе, и при виде его мокрых волос, откинутых назад, капелек воды, блестевших на его лице, сердце у нее стремительно полетело куда-то вниз, как бывает на сверхскоростном лифте.

И вот он уже целовал ее, и его губы прикасались к ней очень нежно, почти умоляюще. Как чудесно вновь оказаться в объятиях мужчины. У его губ был соленый привкус, а тело… о Боже, каким восхитительным было ощущение его тела, прижатого к ней!

Его руки скользнули вниз по ее спине, обхватили бедра, и теперь уже даже вода не разделяла их. Морин словно плыла в невесомости; она словно стала частью океана… и этого сильного мужчины. Да разве такое возможно – чтобы ей казалось так легко и естественно быть рядом с ним, так близко, в окружении лишь вечно мятежных волн?

Смутная мысль не способна была замедлить затопивший ее тело жаркий поток. Губы Ноа вдруг приоткрылись, как будто он хотел о чем-то спросить, и Морин поняла, что ей стоит сделать только один жест – и он тут же остановится.

Но ей не хотелось, чтобы он останавливался, не хотелось, чтобы настал конец этим удивительным минутам, когда исчезли все вопросы – хорошо это или плохо, и когда важны были лишь чувства, лишь ощущения. Наоборот, если у нее сейчас и осталось какое-то желание, так только одно – быть еще ближе к его мощному, пульсирующему страстью телу; и она с силой притянула его к себе.

– Морин? – вопросительно пробормотал он.

Она не ответила ни словом, ни хотя бы кивком… и все же он уловил ее ответ.

Он подхватил ее на руки и понес к берегу. Прижавшись лицом к его плечу, она ощущала, как перекатываются под ее щекой мышцы, наслаждалась его запахом – запахом Ноа, йода и соли. Ей хотелось прикоснуться языком к ложбинке на плече, попробовать солоноватую кожу на вкус, хотелось пробежаться пальцами по влажному покрову на груди… но ее время еще не пришло. Странная робость и смущение овладели ею, как будто она согласилась принять участие в новой игре, не зная ее правил.

Он опустил ее на шаль, которую она сама несколько минут назад бросила на песок. А потом опустился рядом, и его ладони заскользили по ее телу, словно он обрел способность видеть кончиками пальцев. Тепло и сладкая боль разливались вслед за прикосновением его рук. Ее тело, так долго страдавшее от одиночества, отзывалось на его ласку – и вот уже и ее руки поднялись, легли ему на спину, заскользили по ней, даря ему ту же ласку.

А потом… а потом она испытала нечто особенное. Ллойд был внимательным, бережным, осторожным любовником, но сейчас Морин открывалась другая любовь.

Любовь Ноа.

Словно читая ее мысли, он удовлетворял самые тайные, до сих пор неизвестные даже ей самой желания; его поцелуи и прикосновения, интимные ласки любовника дарили ей неповторимое чувство единственной, самой желанной женщины на свете.

В ответ, забыв про робость и смущение, она открывалась ему, и желание, как волна во время прилива, неумолимо накатывало на нее, требуя удовлетворения и освобождения от невыносимой и сладостной – о Боже, какой сладостной! – муки. Но только когда Морин сказала Ноа, что хочет его, когда она прошептала эти слова ему в губы – лишь тогда он склонился над ней, вошел в нее.

Водоворот желания кружил и вскипал, то опуская, то вознося ее на своем гребне… пока не взорвался агонией страсти. Пока не пришло облегчение, бесконечное облегчение, которое было ей так необходимо, которого она так долго была лишена.

Потом она лежала в объятиях Ноа, и ее тело еще трепетало от любви, а дыхание еще рвалось из груди короткими и быстрыми толчками, но сомнения уже возвращались к ней вместе с реальностью.

А вместе с сомнениями пришла и злость на себя, на собственную глупость, легковерность, податливость. Как могла она позволить Ноа соблазнить себя, словно наивную девчонку… Она ведь многие годы знает и его, и его отношение к женщинам!

Ноа, должно быть, почувствовал напряжение в теле Морин, потому что приподнялся на локте и заглянул в ее освещенное луной лицо. Морин отвела глаза, поспешно отодвинулась от него, и он тяжело вздохнул:

– Морин… Морин… Ну когда же ты повзрослеешь? – сказал он.

Она в ярости замахнулась, поймав его врасплох. Ее кулак ткнулся ему в грудь, Ноа со смехом остановил ее руку, и этот смех окончательно вывел Морин из себя.

– Ты негодяй! Что ж, можешь добавить еще одну легкую победу к своему бесконечному списку. На этот раз в твоих сетях отчаявшаяся вдова. Еще один день прошел, еще одно очко в твою пользу.

Его улыбка растаяла.

– Ты действительно так думаешь… или же это тебе Ллойд меня так описал? Да, у меня в жизни были женщины. Мне тридцать три, коли уж на то пошло, и я нормальный мужчина. Но что дает тебе право судить меня подобным образом? Когда ты, наконец, увидишь жизнь в ее истинном свете, а, Морин? Ты не можешь вечно жить в собственном коконе. Ты ведь взрослая женщина, и у тебя не может не быть физических желаний. Так уж сложилось в мире, что мужчины занимаются любовью с женщинами, которые им нравятся. Ты нравишься мне, Морин, и я – видит Бог – не противен тебе. Так проснись же, наконец! Этот вечер был особенным для меня. Да и для тебя тоже. Так что же с тобой такое? Считаешь себя виноватой из-за Ллойда? Но это же безумие. Ллойда нет на свете, но ты-то жива! Ты полна страсти – неужели ты считаешь, что сможешь игнорировать секс?

Морин не желала выслушивать продолжение. Схватив с песка шаль, она закуталась в нее и с одеждой в руках побежала в сторону дома. Уже очутившись за дюнами, остановилась и дрожащими руками натянула на себя белье и платье, а когда услышала шаги Ноа, снова ринулась по пляжу и сквозь раздвижные стеклянные двери проскочила в дом. Потом пролетела через гостиную, на ходу подхватив свою сумочку, и к тому времени, когда Ноа, успев одеться, появился на крыльце, она уже сидела в машине и неотрывно смотрела сквозь ветровое стекло прямо перед собой.

На обратном пути ни один из них не произнес ни слова. В свете фар проезжавшей мимо машины Морин краем глаза увидела напряженное лицо Ноа – и тут же отвернулась. Он еще смеет злиться. Это она должна быть в бешенстве… и она действительно в бешенстве. Не только на него, но и на себя – за то, что так легко позволила себя соблазнить.

Морин намеревалась развернуться и молча уйти, но, выйдя у дома из машины, все же наклонилась и, не отдавая себе отчета, что говорит, произнесла:

– Спасибо тебе за приятный вечер.

И ее настроение отнюдь не улучшилось оттого, что Ноа скептически усмехнулся, повел бровью и протянул:

– Всегда к вашим услугам, мисс Берите-с-меня-пример.

5

На следующее утро Морин заставила себя подняться в обычное время, подавив мучительное желание хоть ненадолго отодвинуть начало дня. Но она не могла избавиться от неприятного ощущения тошноты и спазма в желудке.

Она выставила на стойку кухонного бара завтрак – апельсиновый сок, кофе, овсяные хлопья с молоком. В связи с их новым бюджетом она урезала расходы на продукты, и когда на кухне появилась Шелли, презрение в ее голубых глазах к столь спартанскому набору было очевидно. Но вслух она, по крайней мере, ничего не выдала. Безмолвно, слегка усерднее, чем нужно, изображая задумчивость, Шелли расправилась с чашкой хлопьев и двумя тостами – и при этом игнорировала Морин, словно той и вовсе не было.

На сей раз и Морин не стала пытаться заводить вежливую беседу. Она откусила было кусочек тоста, но тот застрял у нее в горле, и Морин решила ограничиться второй чашкой кофе.

– Что, мучает похмелье? – неожиданно поинтересовалась Шелли.

Морин кинула на нее быстрый взгляд.

– Нет… я выпила только немного вина да пару глотков коньяка. Думаю, у меня приступ болезни, которую дама в бюро по трудоустройству назвала «нервозностью безработных».

Голубые глаза Шелли бесстрастно изучали лицо Морин.

– Не везет?

В ее голосе тоже не было ни намека на эмоции – ни сочувствия, ни злорадства – так что Морин решила принять этот вопрос, так сказать, в чистом виде.

– Не везет. Похоже, сочетание полного отсутствия опыта с весьма зрелым возрастом… – она скорчила гримасу, – преодолеть непросто. Я ведь даже не могу похвастать, что работала, как большинство школьников, после занятий или на каникулах. Что ж, работодателей можно понять.

– То есть?

– А зачем им рисковать, принимая на работу совершенно неопытного человека? В конце концов, в город ежедневно приезжают сотни высококвалифицированных секретарей и продавцов, уставших от холодных зим на севере и готовых работать за минимальную плату, лишь бы жить во Флориде. Кому же нужна секретарша, которая печатает не больше двадцати слов в минуту – причем четырьмя пальцами – и испытывает патологическое отвращение к любым анкетам и заявлениям. В прошлую пятницу я с таким треском провалилась! Мне вроде бы хотели предложить работу младшего клерка, нужно было только пройти тестирование, так я – можешь себе представить? – начисто забыла, в каком порядке идут буквы в алфавите.