Долгое время никто не мог проронить ни слова. Все дамы, как одна, не отрываясь, смотрели на него, у всех блестели в глазах слёзы и дрожали губы. На этом бы можно было удовлетвориться, если бы каждое произнесённое им слово не было столь правдивым, и если бы он не чувствовал себя из-за этого столь скверно.

– Вам, несомненно, удалось невозможное, лорд Мэтью, – из-за головы своей жены показался герцог. – Вам удалось заставить замолчать этих леди, которые, как мне известно, весьма упрямы и самоуверенны. И очень редко молчат. Вас следует поздравить.

Мэтт криво улыбнулся.

– Благодарю вас, ваша светлость. Дамы. – Он кивнул женщинам, всё ещё стоявшим, выстроившись в линию перед ним. До этого представлявшие собой грозных противниц, теперь они определённо были на его стороне. – Для меня было честью, – он запнулся, – навлечь на себя ваш гнев.

Он посмотрел на брата. Стивен кивнул. Уэстоны попрощались, и мгновение спустя уже направлялись к выходу.

– Уверена, здесь есть что-то… – пробормотала вслед им леди Бомонт.

– Оставь, Джослин, – мягко перебила её Наташа. – Он прав, но это его погубит.


– Должен сказать, братишка, я впечатлен – тихо проговорил Стивен. – Под конец те дамы были готовы на что угодно ради тебя.

Мэтт усмехнулся.

– Женщинами всегда движут чувства. Это их природа.

Лакеи распахнули перед ними двери. На мгновение братья задержались на ступенях парадной лестницы. Мэтт глубоко вдыхал живительную прохладу вечернего воздуха. Но это не помогло ему избавиться ни от судороги, сжавшей ему горло, ни от тяжести, сдавившей живот, ни от оцепенения в сердце.

– Она права, Мэтт?

– Кто прав? По поводу чего? – на него вдруг нахлынула непреодолимая усталость. Он не в силах был поверить, что на самом деле прогнал её. И на этот раз Татьяна больше не вернётся. В этом Мэтью был уверен. И полагал, что ему потребуется гораздо больше, чем пятнадцать месяцев, три недели и четыре дня, чтобы прийти в себя.

– Та женщина, которая сказала, что это может погубить тебя?

– Отложим этот вопрос на другой раз, Стивен. – Мэтт заставил себя усмехнуться. – А прямо сейчас я бы лучше занялся своей рукой. Она чертовски болит. И потому я предлагаю поставить себе целью посетить все пристойные и непристойные таверны Лондона.

Стивен внимательно посмотрел на брата.

– Чтобы заглушить боль?

– В руке, Стивен. Только в моей руке.

– Разумеется, – с явным недоверием пробормотал тот.

Не было смысла откладывать вопрос Стивена на будущее. Мэтт уже знал на него ответ.

Наташа ошиблась, сказав, что потеря Татьяны, возможно, погубит его.

Это уже произошло.


… и знаешь, Эфраим, раз уж я поведал о приключении принцессы во всех подробностях, скажу, что значимость его не в расстоянии, что нам пришлось преодолеть, и не в важности находки того, что было утеряно.

Если бы я умел красиво говорить, подобно тебе, или же обладал талантами Байрона и Китса, то назвал бы его путешествием сердца, но я всего лишь человек, чьему разуму более созвучны хитросплетения механики, или же природа мореплавания, или, остаётся надеться, доходность предприятия, и подобные выражения кажутся мне излишне сентиментальными и глупыми.

Но, на самом деле, всё так и есть, и это чувство не отпускает меня. Пока я не встретил её, любовь всегда казалась мне чем-то неосязаемым, неуловимым, неподдающимся определению. Не тем, что можно потрогать или почувствовать. Теперь я знаю, что у неё есть воплощение, ибо она лежит тяжким грузом у меня на сердце, давит мне на грудь, и каждый шаг даётся мне с трудом.

Именно это мерзкое чувство заставило меня поступить так, как я посчитал, будет лучше. Как я мог позволить ей пожертвовать столь многим? Своей семьёй, своей страной. Любовь не позволила мне этого сделать.

И она ушла.

А мне осталось лишь размышлять, не совершил ли я вновь ошибку. Я не отправился за ней, когда должен был, а теперь я понимаю, что просто не могу.

Мы вернулись туда, откуда начали.

Она снова моя жена, и я снова один.

Глава 22

ШЕСТЬ НЕДЕЛЬ СПУСТЯ…

Эфраим медленно закрыл журнал и положил его на письменный стол. Какое-то время он смотрел на тетрадь, затем поднял глаза на Мэтта.

– Какой же ты все-таки отвратительный человек, Мэтью Уэстон.

– Разве? – приподнял бровь тот. – С чего бы?

– Ты дал мне прочитать все это, – Эфраим махнул рукой на журнал, – но ведь опубликовать эту историю никогда не разрешишь. – Он издал разочарованный вздох. – Из всех любителей поддразнить ты – худший, Мэтт.

– Ну, извини, – усмехнулся Мэтью.

– Зачем ты вообще позволил мне все это прочитать?

– Ну, я же писал для тебя, – искренне сказал он, потом помедлил, встречая взгляд издателя – Ты мой самый близкий друг и единственный, кто всё знает обо мне и Татьяне. Наверное, мне нужен кто-нибудь, с кем можно обо всем поговорить.

– Что ж, ладно, – буркнул Эфраим. – Но только потому, что мы друзья, я закрою глаза на тот лакомый кусочек, над которым мои читатели исходили бы слюной, постепенно превращая меня в богача. – Он наклонился над столом, уперевшись локтями в столешницу, и хлопнул в ладоши. – Хотя, пожалуй, даже если продажи взлетят, вряд ли кому-то понравится финал.

– Финал и вправду скверный.

– Ну… – медленно выдохнул издатель. – И каковы теперь твои планы?

– Хм, я подумал, что мог бы переписать эту историю. Или добавить эпилог. – Мэтт откинулся назад в кресле и пожалел, что не прихватил сигары. – С ее отъезда прошло уже шесть недель. Первые две недели я провел здесь, в Лондоне, усиленно поглощая спиртное.

– Здесь? – обиженно отозвался друг. – А я и не знал, что ты вернулся.

– Ну, извини, старина. В этот раз мне составил компанию брат. Так или иначе, именно две недели, – подчеркнул Мэтью, – требуется, чтобы добраться до Авалонии. Еще две недели я провел в Уэстон-Мэнор, продолжая пить, хотя уже не в таких количествах, но не прекращая жалеть себя любимого. И… – Мэтт помедлил, -… каждую минуту, каждый божий день думая о жене. Я размышлял, каково ей сейчас. Довезла ли она Небеса, ко всеобщему одобрению семьи и народа. Действительно ли она всё еще моя жена, или позволила отцу аннулировать брак. Наконец, последние две недели я провел, приходя к заключению, что не могу без нее жить.

Какое-то время Эфраим испытующе смотрел на него.

– И?

– И, – Мэтт обреченно развел руками. – Я еду в Авалонию. Буду принцем-консортом, если именно это требуется чтобы вернуть женщину, которую я люблю.

– Значит, ты ошибся, отослав ее прочь?

– Нет.

Мэтью поднялся и зашагал перед столом туда-сюда, пытаясь оформить мысли в слова.

– Это был лучший поступок в моей жизни. Я не мог просить ее поступиться своей жизнью, когда не готов был отдать свою собственную.

– А теперь ты жаждешь ею пожертвовать?

– Да, на самом деле, да. – Он прочесал пальцами волосы. – Теперь у меня есть средства делать все, что вздумается. Я не собираюсь быть просто мужем принцессы. Я, наверняка, смогу пригодиться в управлении или торговле.

Он ухмыльнулся.

– Я мог бы стать министром флота.

– У Авалонии, насколько я, знаю, нет выхода к морю. И флота у нее нет, – нахмурился Эфраим.

– Тогда я его построю. Из воздушных шаров, например. Или отыщу уголок, где буду изобретать странные, бесполезные штуковины, вроде систем подогрева воздуха с помощью масла и бренди. Или, может, выучу все, что возможно, о перегонке спирта и посвящу остаток жизни улучшению авалонского бренди. Видит Бог, его надо попытаться улучшить.

– И тебя не будет волновать, что ты останешься просто ее мужем? И никем больше?

– Разумеется, будет. Но жить без нее намного хуже. Честно говоря, Эфраим, не знаю, смогу ли я. Однажды она сказала, что нужно быть человеком необычайной силы воли, чтобы выдержать брак с членом королевской семьи. Татьяна думала, что у меня получится. Но… – Мэтью поймал взгляд собеседника. – Никогда меня об этом не просила.

– И, разумеется, ты тоже никогда не просил ее отказаться от короны.

– Нет, не просил.

– Вероятно, по той же причине.

– Надеюсь, что так. – Мэтт помолчал. – Знаешь, она вполне могла возненавидеть меня. Я ей наговорил столько мерзостей.

Эфраим пожал плечами.

– Придется поползать на коленях. Сыпать извинениями. Возможно, даже умолять. Женщинам нравятся такие штуки.

– А ты откуда знаешь? Я думал, ты общаешься с миром опосредованно, через меня.

– Ну, кое-что я между делом перехватил. Женщины могут быть снисходительны, если выкажешь должное раскаяние. Я, правда, с принцессами дел никогда не имел. – Издатель помрачнел. – Она же не прикажет тебя расстрелять, правда?

– Вполне вероятно, – рассмеялся Мэтт.

– До сих пор не могу поверить, что ты на это решился, – покачал головой Эфраим. – Ты уверен, что не совершаешь ошибку?

– Я не уверен абсолютно ни в чем, кроме своих чувств к ней. У меня было шесть долгих недель, чтобы все обдумать, и может, пускаясь за нею вслед, я совершаю огромнейшую ошибку. Разве только, не такую большую, как то, что не поехал за Татьяной в тот первый раз, когда она меня покинула. Но Эфраим… – он взял в руки тетрадь и остановил на ней взгляд. – Она была готова ради меня пожертвовать той жизнью, которую знала. Могу ли я предложить ей нечто меньшее?

Эфраим задумчиво посмотрел на друга.

– Ты не прав, Мэтт. Язык у тебя вполне подвешен. Да будь я женщиной, я бы уже упал прямиком в твои объятия.

Мэтью расхохотался и бросил тетрадь обратно на стол.

– Слава Богу, что ты не женщина. Я предпочитаю более привлекательных дам, у которых куда меньше растительности на лице.

– У тебя всегда был пристрастный вкус. И что, – Эфраим подхватил дневник, – мне теперь с этим делать?

– Сохрани на будущее. Может, когда-нибудь я позволю его опубликовать.

Лицо Эфраима засияло, и Мэтт ухмыльнулся:

– В тот день, когда ты сменишь вывеску на “Кадуаллендер и Сыновья”.

– Жду не дождусь этого момента, – насмешливо произнес издатель, потом выдвинул ящик и бросил тетрадь в стол. – Да, чуть не забыл, – он вытащил письмо и вручил Мэтту.

– Что это? – бегло просмотрел послание тот.

– Это от консорциума, который финансирует соревнование конструкторов, в котором, как предполагалось, ты примешь участие. Они решили вложиться в паровые машины. Похоже, они считают, что будущее скорее за паром, чем за полетами.

Эфраим забрал письмо и положил обратно в ящик.

– Не могу их в этом упрекнуть.

Они поболтали еще немного, затем Эфраим поднялся и пожал Мэтту руку.

– Когда ты уезжаешь?

– Утром. Сейчас собираюсь в мастерскую и в свой коттедж. Я там давно не был и хочу избавиться от оставшихся вещей, потому что разрываю договор аренды. По большей части там лежит никому не нужный хлам, но кое-что я хотел бы взять с собой.

– Для того самого флота авалонских воздушных шаров? – усмехнулся друг.

– Разумеется.

Эфраим рассмеялся, но тут же вновь посерьезнел.

– Удачи тебе, старина.

– Она мне непременно понадобится, – грустно улыбнулся Мэтт. – Татьяна – моя судьба. Молю Бога о том, чтобы мне удалось убедить ее в этом.


Вещей оказалось не так много, как ожидалось.

Мэтт огляделся по сторонам в конюшне. Он всегда экономно выбирал инструменты и материалы из-за стесненности в средствах. Большую часть скарба вместе с воздушным шаром перевезли в Эффингтон-холл, а затем дальше в Уэстон-Мэнор. Не так уж много Мэтт нажил в последние годы. Теперешнее немногое личное имущество легко вмещалось в сумку, которую он бросил возле входа.

Должна ли его печалить мысль, что за всю жизнь он так и не создал ничего стоящего? Но все-таки, с тех пор, как он десять лет назад ушел из дома, в промежутке между аэростатами и службой на флоте, он приобрел знания, зрелость и уверенность в себе. И по ходу дела искренне наслаждался жизнью. Что бы ни несло с собой будущее, он ждал его с нетерпением.

Мэтью подошел к столу, за которым провел немало часов, продумывая различные приборы, прикидывая в голове необычные идеи. Неожиданно его поразила мысль: ему, пожалуй, понравилось бы работать руками. Если вдруг в Авалонии его знания никак не пригодятся, он мог бы заниматься физическим трудом. В конце концов, у мужа принцессы обязанности, скорее всего, минимальные.

Сможет ли он найти действительно достойное место при ее дворе? В ее жизни? Мэтью лениво провел пальцами по краю стола. Он не знает, но должен попытаться. Более того, обязан добиться успеха.

– Скучал по мне? – раздался позади голос Татьяны.

Сердце ухнуло, и Мэтт с трудом смог сохранить в голосе беспечность:

– Я почти не заметил, что ты ушла.

– Ты никудышный лжец и ужасно противный человек, Мэтью Уэстон, – она говорила обыденно, как бы между прочим, будто обсуждала состояние дорог за окном.