– Значит, ты делаешь это для своей семьи?

– Я бы так не сказал.

– Ты бы этого не признал. Однако, мне кажется, что человек готовый пойти на такое для защиты своей семьи, сам себе лжет, – задумчиво сказал Эфраим, – либо в том, как он в действительности относится к своей семье…

– Вряд ли, – соврал Мэтт.

– Либо по поводу денег.

– Я не совсем уверен, что возьму её деньги.

– Вот это, – Эфраим указал на него сигарой и посмотрел сквозь дым, – возможно, самая глупая вещь которую я слышал от тебя. Почему, во имя всех святых, нет?

На возмущение издателя Мэтт ответил ухмылкой.

– Гордость, полагаю. Мне претит идея позволить ей или любой другой женщине купить меня, как мешок с зерном.

– Она может купить меня. Я бы без колебания взял её деньги. Вообще, если ты не заинтересован, я бы с удовольствием предложил свои услуги. По такой цене она может купить и меня, и мою гордость. Не стесняйся предложить мою кандидатуру.

Эфраим сделал паузу.

– Она ведь не из тех принцесс с лошадиными лицами? Из тех, чьи портреты не могут полностью скрыть правду об их внешности? Зная тебя, я могу предположить, что она привлекательна.

– Довольно.

– Значит, ты это делаешь для женщины.

– Не говори ерунды.

Эфраим с любопытством оглядел друга.

– Ты ведь мне большую часть не рассказал?

– Не большую.

Мэтт заерзал в кресле, хорошо понимая, как много он скрыл от Эфраима. Они были друзьями почти десять лет, а познакомились когда служили на одном корабле. Каждый много раз спасал другу жизнь, и Эфраим знал о Мэтте больше, чем кто-либо другой. Однако про Татьяну он никогда и словом не обмолвился.

– Ты говорил, что познакомился с ней в Париже в прошлом году, – задумчиво сказал Эфраим. – А когда вернулся в Англию, был в совершенно отвратительном настроении…

– Я? В отвратительном настроении? – Мэтт распахнул глаза с деланным удивлением. – Да я всегда весел и спокоен.

Эфраим проигнорировал его.

– И провел добрых шесть месяцев в сильнейшем запое.

– Какие шесть месяцев. – Бесцеремонно перебил Мэтт. – Чуть больше четырех. И мое состояние скорее было связано с тем фактом, что работа не шла, и я не мог…

– Признаю ошибку. – Эфраим отмахнулся от замечания Мэтта. – Хотя в тот момент у меня сложилось другое впечатление. Тогда ты проговорился, что твоя меланхолия, очевидный гнев и продолжающееся пьянство – вина или заслуга представительницы прекрасного пола. Однако ты так и не раскрыл деталей этой очевидно пагубной любовной связи. А так как раньше не было такого, чтобы ты так неохотно делился со мной подробностями своих амурных похождений, я предположил, что отношения были серьёзнее обычных.

Мэтт пыхнул сигарой и ухмыльнулся.

– Она разбила мне сердце.

Эфраим понимающе прищурился.

– Так я и подумал.

– Всё было не так плохо.

– Именно так. – Эфраим наклонился вперед. – Дело было в этой женщине? В принцессе?

Глаза Мэтта встретились с пристальным взглядом друга, и он задумался над ответом. Ему ненавистно было признаваться, каким он был дураком, не увидев, что Татьяна оказалась не той, кем она назвалась. И еще более в том, что он отдал её своё сердце. Но сейчас, когда она опять появилась в его жизни со своим странным и слишком соблазнительным предложением, было поздно давать объективную оценку тому, что между ними произошло.

Он пожал плечами.

– Я не знал, что она принцесса.

– Не знал? – Эфраим в изумлении поднял брови. – Как так? Она была без короны? Без свиты королевских слуг? Без монарших регалий? Я никогда не встречал принцесс, не выглядевших как принцессы.

– А ты их так много встречал.

– Ни одной, – сказал Эфраим с озорной ухмылкой. – Но у меня живое воображение.

Мэтт засмеялся, порадовавшись, что теперь он видит забавное там, где раньше были только гнев и боль. Странно, как время и расстояние могут изменить точку зрения человека. Но что еще более странно, как много времени ему понадобилось для понимания этого. Он вынул изо рта сигару и выпустил большое кольцо дыма к потолку.

– Она сказала мне, что она компаньонка принцессы.

– Правда? Принцесса, притворяющаяся простым человеком? Переодевшись?

Знакомый блеск появился в глазах Эфраима.

– Как интригующе.

– Я знаю, о чём ты думаешь, и ты можешь сразу же забыть об этом. – Мэтт направил на него сигару. – Я не намереваюсь делиться ни единым словом с твоей скандальной газетой.

Эфраим не обратил на это внимание.

– «Мои Приключения с Принцессой в Париже». Или лучше так: «Разоблачение Королевских Секретов». Чертовски хороший заголовок для статьи.

– Вот поэтому я тебе и не рассказывал.

– Ага, – фыркнул с недоверием Эфраим.

– Ну, да, не совсем поэтому. – Пожал плечами, капитулируя Мэтт. – Я признаю, что отношения были намного более серьезные, чем любые другие мои романы. И откровенно говоря, закончились они чертовски болезненно для меня.

– Отсюда пьянство.

– Чтобы притупить боль. – Мэтт поднял бокал для тоста. – Прекрасно сработало.

– Но ты ей переболел.

Утверждение Эфраима было и вопросом и пояснением.

– Конечно. Она просто очередная женщина. Не более важная, чем любая другая в мире. О, без сомнения, она, возможно, однажды будет править собственной страной – очень маленькой страной и, я могу добавить, довольно незначительной, но в тот момент я этого не знал, а сейчас нет никакой разницы.

– Значит, ты должен оставить её в прошлом.

– Там где ей и место, – решительно сказал Мэтт.

– И тебя не волнует, что она опять появилась?

– Абсолютно.

Мэтт не колебался ни секунды и почти сам себе поверил.

– Тогда почему не написать для меня историю о вашем романе? – Эфраим наклонился вперед с блеском в глазах от редакторского предвкушения. – Страсть в Париже: Королевское Рандеву.

– Страсть в Париже? – Мэтт состроил гримасу. – Звучит убого.

– Разве? Моим читателям это понравится. Тираж резко увеличится. Ничто так не нравится простому человеку, как читать о слабостях королевских особ. Скандалы продают газеты, и нет ничего лучше, кроме, – Эфраим выпрямился, – хорошего пикантного убийства. Есть ли хоть малейший шанс…

– Прости, старина. – Мэтт засмеялся. – Кроме того ты прекрасно знаешь, что я даже письма не люблю писать не говоря уж о твоих историях.

– Всё что тебе нужно это рассказать мне детали. Писать буду я. – Эфраим практически хрюкал от возбуждения. – Моё редакторское чутьё и чуток творческой фантазии, и это будет…

– Нет, – решительно сказал Мэтт.

– Почему нет?

– Мне кажется это, – он подыскивал слово, – бесчестно.

– А она себя повела честно?

Прекрасный вопрос. Над ним Мэтт никогда особенно не задумывался, и сейчас у него не было на него ответа. До сегодняшнего дня он никогда не понимал значимость её положения, и сейчас её уход виделся в совершенно другом свете.

– Честно говоря, я уже больше ни в чём не уверен, да и вряд ли теперь это имеет значение. В данный момент мы говорим о моей чести, и я не предам её доверие, позволив тебе выставить наши отношения на потребу публики.

– Я изменю имена, – с надеждой сказал Эфраим. – Сделаю так, что невозможно будет узнать тебя или её. Всё будет полностью анонимно.

– Абсолютно невозможно.

– Жаль.

Издатель задумался не секунду, очевидно, не собираясь сдаваться так просто.

– Всё-таки посмотри на это, как на прекрасный способ отомстить ей. Получить реванш. В конце концов, она разбила тебе сердце.

– Сердце излечилось, а я получил ценный урок.

– Да?

– Принцесса ли, дама или шлюха – этому так называемому прекрасному полу нельзя доверять. – Мэтт сделал большой глоток виски, наслаждаясь приятным теплом. – Ни одной из них.

– Я бы тебе и так это мог сказать. – Эфраим потягивал виски и смотрел на друга. – По крайней мере, расскажи мне подробности.

– Эфраим.

– Да не для публикации. – Он тяжело вздохнул. – Хотя мне больно бросать такую тему. Но позволь мне удовлетворить, если не профессиональное, так личное любопытство. Как можно встретить принцессу, притворяющуюся простой смертной?

– Я катал людей на воздушном шаре в парке, чтобы заработать. Она сказала, что всегда хотела полетать.

На мгновение он мысленно перенесся в тот восхитительный весенний день к фее с манящими зелеными глазами, в чьей манере поведения одновременно сочетались скрытность и безрассудность.

Когда они впервые встретились, она была для него полной загадкой. Женщина явно высокого происхождения и при этом без сопровождения слуги или дуэньи. Она объяснила это тем, что она вдова, компаньонка королевской особы и что ей нужно было сбежать из темницы своего положения. В тот первый день знакомства он был слишком очарован и просто отмахнулся от всех подозрений по поводу её рассказа. Фактически, она действительно была вдовой и на самом деле улизнула из оков своего ранга, но на этом вся правда в её рассказе заканчивалась.

– Прекрасно. «Страсть над Парижем» подойдет на заголовок еще больше.

Эфраим вытащил сигару и выпустил в потолок ленивую струйку дыма, усиливая дразнящую нотку в своём голосе.

– Как жаль, что ты не сможешь его использовать, – язвительно сказал Мэтт.

– А после вашей встречи, – подгонял Эфраим. – Что было после?

– После…

Мэтт замолчал. Воспоминания об их интерлюдии нахлынули на него с такой силой, что он почувствовал их физически. Всего лишь шесть дней, наполненных страстью и возбуждением, посвященных исследованию тел и душ друг друга. Более того, он никогда не подозревал, что чувства могут быть такими сильными, такими непреодолимыми, такими полными. Он был дураком, когда позволил ей околдовать себя. Отбросил логику и здравый смысл. Обнажил свою душу.

– После? – напомнил Эфраим.

Теперь всё это было в прошлом, и он покончил с ней. По крайней мере, в том, что касалось сердца. Что же по поводу всего остального…

Мэтт бросил на Эфраима озорной взгляд.

– После, старина, мы занимались тем, что делают в Париже все любовники.

Эфраим уставился на него.

– И это всё? Это всё, что ты собирался мне рассказать?

Мэтт откинулся в кресле, ухмыльнулся и молча закурил сигару.

– Это всё твое проклятое представление о чести? – нахмурился Эфраим. – Сначала гордость, потом честь. Я чертовски рад, что не отягощен такими слабостями.

– Да, ладно, Эфраим, – мягко сказал Мэтт, – я видел тебя в ситуациях, когда твое поведение нельзя было назвать иначе, как достойным.

– Не распространяйся об этом, – пробормотал мужчина.

Мэтт рассмеялся.

Эфраим замолчал, и двое мужчин сидели в тишине, нарушаемой только еле слышными звуками потягивания виски или курением сигар. Было поздно, немногочисленные работники Эфраима уже давно ушли. Паровой станок в главной зале затих, но ближе к концу недели он будет работать до поздней ночи, печатая копии «Мессенджера» к еженедельному выпуску в воскресенье.

– Раз ты не делаешь это ни для своей семьи, ни ради денег…

– Я еще не принял решение.

– Очень хорошо. Кроме как денежного вопроса, зачем ты это делаешь? – Эфраим прищурился. – Я полагаю, ты примешь её предложение?

Мэтт кивнул.

– Почему…

– У меня свои причины. Полагаю, любопытство на первом месте. Я хочу знать, что она скрывает, а так же настоящую причину, по которой она опять появилась в моей жизни.

– Ага, она тебе всё ещё небезразлична.

– Вовсе нет.

– Докажи.

В голосе Эфраима звучал вызов. Он открыл ящик стола и вытащил маленькую книжку в кожаном переплете.

– Веди журнал проведенного с ней времени, ваши поездки и приключения.

– Я не умею писать.

– Ты пишешь письма. Пиши их мне. А потом когда всё закончится, я их опубликую. И, – добавил Эфраим, – щедро тебе заплачу.

Мэтт покачал головой.

– Не вижу разницы между этим и публикацией того, что произошло между нами в прошлом.

– Разница в том, мой друг, что в этот раз, – Эфраим преувеличенно растягивал слова, – речь не идёт о любви. Между вами двоими существует деловая договорённость. Своего рода контракт. Ничего более. Если ты не примешь плату от неё, почему бы не получить что-нибудь ценное из этой договорённости?

– О, я собираюсь получить кое-что. Удовлетворение, по крайней мере. Однако, за это время ты убедил меня взять её деньги. Несмотря на гордость, мне они, конечно же, нужны, таким образом, наша договоренность строится на прочной финансовой основе. Кроме того, я всегда могу отказаться от них позже.

Почему бы так же не согласиться на просьбу Эфраима? В конце концов, разве не обязан он своему другу, когда речь идет о верности и преданности не в пример больших, чем он когда-либо был обязан Татьяне? Разве не платил ему Эфраим добром все эти годы, тогда как Татьяна, не задумавшись, его бросила.