Ксения Беленкова - Эффект лучшего друга

– Вот же она! Кузявкина! – Она оторвала одну руку от Женькиного плеча и тыкала в него острым пальчиком. – Струсила – упирается!

И не успел Женька ничего толком сообразить, как Ника уже сама толкала его к приоткрытой двери в конце коридора. Но самое неприятное, Стас воспринял эту шутку с не меньшим энтузиазмом. Видимо, сообразив, что от Ники сегодня все равно пользы не будет, а так хотя бы появлялся повод развеселиться. Вдвоем, под одобрительный гул поступающих (глядя на упирающуюся громилу в юбке, все они изживали свои внутренние страхи) Женьку все же впихнули в жуткую комнату, где проходило прослушивание. Он влетел туда на всех парах, с трудом умудрившись затормозить до того, как разнес в щепки ряд невысоких столов, за которыми восседала комиссия.

– Что же вы так долго? Слушаем вас, Кузявкина! Начинайте! – прозвучало, как приговор.

Тут можно было сразу развернуться и уйти, по возможности не теряя достоинства. Больше никто не удерживал Женьку, и жизнь его могла войти в нормальное русло, вскоре все забыли бы про этот странный инцидент. Но в Женьке всколыхнулось что-то глубинное, позабытое в суете дней. И язык сам собой, без малейшего контроля, пошел сипло выдавать отрывок из роли Кая, так и не сыгранной в «Маске». Женька не видел перед собой ничего, изумленная комиссия оставалась сидеть в настоящем времени, тогда как Женька полностью погрузился в прошлое. На глаза невольно наворачивались слезы радости, в горле застрял комок, он снова чувствовал себя на месте, там, где должен был быть всегда! Но почему-то в его прекрасное прошлое все настойчивее врывались какие-то грубые слова, даже окрики. Женька очнулся. Несколько пар глаз – ироничные, удивленные, возмущенные – взирали на него. Кажется, его просили остановиться.

– Я понимаю, вы разволновались! – Наконец Женька смог разобрать слова, летящие из крупного рта худощавой женщины с соболезнующими глазами. – Но то, что вы читаете, не заявлено в программе для прослушивания…

– Можете просто прочитать стихотворение? – вздыхал грузный мужчина, отирая лысину платком. – Или отрывок из басни?

Женька затравленно озирался, зачем-то теребя подол юбки.

– Но я не помню отрывков, – пискнул скорбно, – мы басни в школьном кружке не ставили, никто зверей играть не хотел.

– Танцуешь? – устало спросила юная девушка, кажется, немногим старше Женьки.

– Вы приглашаете? – ответил невпопад.

За окном пылало лето, оно лезло духотой в распахнутые окна, и Женьке стало нехорошо, комната поплыла перед глазами. Столы раскачивались, точно лодки, а шариковые ручки вдруг распухли, показавшись настоящими веслами. Его повело мимо столов в темпе медленного вальса, ноги заплетались.

– Послушай, девочка, – взмахнула веслом большеротая. – Приходи через годик, повзрослеешь, укрепишь нервы. Армия тебе все равно не грозит…

И тут все остановилось, замерло, не было больше качки, лодок и весел. Женька вернулся в настоящее.

– Да никакая я вам не девочка! – ухнул неокрепшим тенором. – Надоел этот спектакль, честное слово!

Затем сорвал с головы бандану, швырнул на стол сушеные бусы и взялся за узел на рубашке. Комиссия замерла. Лысый приложил платок к глазам, большеротая прикусила губу, а молоденькая даже взвизгнула, когда Женька уверенно и дерзко стащил с себя юбку. Под ней были летние шорты.

– Мальчишка! – оторвал платок от глаз здоровяк. – Вот те на! Не разглядел!

А Женька уже развернулся к двери, оставив мамину юбку скромно лежать в углу комнаты.

– Эй, погоди, ты куда собрался? – окликнула большеротая.

– В армию! – Женька хлопнул дверью.

И тут же оказался в коридоре, где на него выпучились Стас и Ника. Повисла пауза, Женька держал ее с привычной сноровкой. Лицо Ники сначала размякло, точно не могло найти нужное выражение, потом напряглось, губы вытянулись и стали совсем узкими, ноздри раздавались, глаза бродили по Женькиной возмужавшей фигуре. Руки распахнулись и стали взлетать, точно крылья испуганной наседки. Ника на миг оторвала взгляд от Женьки и метнула в сторону Стаса, тот будто сконфузился, извинительно пожал плечами – мол, все знал, прости! Ника махнула крылом и на него. Затем рот ее распахнулся, она искала подходящие слова, изучая Женьку с каким-то диковатым, свирепым восторгом. И тут дверь снова распахнулась, чуть ударяя Женьку в спину.

– Эй, парень! – В коридор выглянула голова молоденькой девушки. – Ты же никакая не Кузявкина?

– Нет!

– А как твоя фамилия?

– Рудык. Евгений.

Она что-то чирикнула в тетрадочке.

– Приходи обязательно на второй тур, Женя! – и, улыбнувшись, добавила: – Можно сразу в штанах. – Потом глянула в глубину коридора, где по стенам в трепете расползались поступающие. – Следующий! – крикнула громко, на груди ее вздрогнули Женькины бусы. – Курочкин!

Мимо Женьки к двери просеменил нахохлившийся мальчишка с нервным лицом.

– Я в шоке! – выдохнула наконец Ника, все еще с упоением рассматривая Женьку.

И Женька, как Станиславский, готов был ей ответить: «Верю!»

Наконец свершилось то, чего Женька ждал и боялся, о чем мечтал, но в то же время сам внутренне противился завершению этого маскарада. Ника приняла его мужское обличье лучше, чем можно было ожидать. Что уж тут говорить, сидела бы она в комиссии, взяла бы Женьку на курс сразу – без дальнейших экзаменов. Никогда еще она не смотрела на него с таким ликующим возмущением, никогда в ее глазах не было столько чувств! Но Женька почему-то смутно ощущал, что должен сейчас быть совсем в другом месте. Не все еще завершено, не все точки расставлены в этой истории длиною в учебный год.

Не дожидаясь, когда Ника окончательно придет в себя, он кивнул Стасу, чтобы тот придержал подругу, и выскочил вон из тощего коридора, пронизанного трепетом и страхом. Ника что-то выкрикнула ему вслед, теперь она хотела держать Женьку при себе, разглядывать, изучать, точно новую игрушку. Но его уже не было рядом: Женька спешил по Новопесковскому до Старого Арбата, а оттуда под землю, в метро, чтобы вынырнуть к солнечному свету уже в родном тихом районе на северо-западе Москвы. Длинная юбка больше не стесняла шага, и Женька даже чуть подпрыгивал от распирающей легкости. Он пронесся мимо своего дома, туда он вернется позже, а сейчас ему не терпелось поговорить с Элькой, он только сейчас понял, как сильно соскучился по своей старинной подруге. А все остальное еще успеется, где-то там, во взрослой жизни, куда он уже ступил одной ногой. Главное – не оставить незаконченных дел в прошлом, иначе они так и станут тянуть назад, тормозить, заставляя постоянно оглядываться.

Женька заскочил в прохладный каменный подъезд: когда-то давным-давно, еще прошлой осенью, он зашел сюда в брюках, а вышел в платье. Теперь Женька знал, что уйдет отсюда, как и явился – самим собой. И никак иначе.

Эля оказалась дома, по-другому и быть не могло: когда делаешь что-то вовремя, все нужное оказывается на своих местах. Вот только глаза у подруги были красные, а курносый нос так распух, что немного напоминал пятачок.

– Чем обязана? – сухо, чуть капризно спросила она.

– Привет! Ты что, экзамены завалила? – Кажется впервые, стоя рядом, Женька смотрел на подругу чуть свысока.

– Ш-ш-што?! – зашипела Эля, и глаза ее вмиг просохли от такой неслыханной наглости, она не желала выходить из квартиры и упрямо протискивала себя в дверную щель. – Просто я дико устала. Мама с отцом ссорятся, никак не могут решить, в какой вуз мне идти.

– А сама куда хочешь? – Женька разглядывал подругу, будто видел впервые.

Она неожиданно замолчала, будто вопрос поставил ее в тупик, как-то смутилась и пожала плечами.

– А чего тогда ревешь, раз тебе все равно?

– Так у них же до развода! – откровенно сказала Эля, желание поделиться сокровенным пересилило былые размолвки. – Маму прямо не узнать! Зря папа ее в тренажерный зал отправил, теперь с ней не справиться…

– А мы все же попробуем! – сказал Женька, неожиданно протолкнул Элю в коридор и поволок за собой в глубь квартиры.

– Ты что? Ты куда? – шептала она, упираясь. – Они же тебя увидят!

– Вот и хорошо, давно пора! – сказал Женька и явился на глаза родителей.

Они исступленно ругались. Элин отец был бледен и, кажется, даже испуган, мама, наоборот, раскраснелась, она источала уверенную ярость.

– Виктор Викторович! Любовь Николаевна! – громко гаркнул Женька, тут же привлекая к себе внимание. – Не помешаю?

– Иди отсюда, мальчик! – не разобравшись сразу, в чем дело, отмахнулась мама.

– Это еще кто такой? Из какой организации? Мы ничего подписывать или покупать не станем! – сильнее прежнего задергался папа.

– Постой-постой! Мне твое лицо знакомо! – Любовь Николаевна забыла о споре с мужем и начала приближаться к Женьке, будто тот был неуловимой бабочкой на цветке.

И вот, когда она оказалась уже совсем рядом, вместо того чтобы схватить его в охапку, зачем-то уцепилась пальцами за собственный рот. Случайно зажав руками и нос, она что-то гнусавила в ладони. И лишь торчащие сверху глаза понимающе выпучивались на Женьку.

– Наверное, нам надо заново познакомиться, я Женя Рудык, – спокойно сказал он, – Элин друг!

Мама запищала и попятилась.

– С каких это пор? – Виктор Викторович хватил кулаком по столу.

– Да, собственно, с первого класса…

– Это что же выходит… ты всегда была мальчиком? – простонала Любовь Николаевна.

– Не была, – покачал головой Женька. – Был. И вам надо с этим как-то смириться. – Женька глянул на отца, который продолжал упираться кулаком в стол, видимо, для поддержания равновесия. – А сейчас, когда все наконец счастливо открылось, я хотел бы позвать Элю прогуляться. – Он глянул на безмолвно замершую в уголке подругу. – Ты сама-то, как? Хочешь?

Эля бездумно взирала на происходящее, явно совершенно сбитая с толку, и Женька отчего-то вспомнил о Коленьке, что приходился ей бесспорным родственником.

– Никуда она с тобой не пойдет, паяц несчастный! – буквально прохрипел Виктор Викторович. – Элина, тебе надо готовиться к вступительным экзаменам!

– Но куда? – будто просыпаясь от долгого сна, тихо спросила Эля, тем самым вернув родителей к их позабытому спору. – В какой институт, скажите, пожалуйста?

– Это мы сейчас решим…

– Ну уж нет, это я сама решу! – уже громче, так что отец от неожиданности вздрогнул, ответила Эля. – Но потом. Погулять что-то захотелось. – Эля состроила невинную физиономию и пропела: – «Смейся, паяц, над разбитой любовью…»

Мама шумно вздохнула, так что по комнате даже пролетел сквознячок, и большие побелевшие уши отца чуть колыхнулись. Тихо стало и свежо. Эля победоносно кивнула в подтверждение своим словам, а затем схватила Женьку за руку и поволокла к двери.

– Сила! – одобрительно крикнул Женька родителям подруги, послушно выезжая за нею на лестницу, дверь хлопнула, чуть не прищемив запоздавшую пятку.

Родители так и не двинулись с места, лишь переглядывались как-то удивленно и растерянно, соображая потихоньку, что они произвели на свет настоящего человека, со своими желаниями и решениями, а не только послушную дочь.

– А поехали в зоопарк! – Энтузиазма Эле сейчас было не занимать, можно сказать, она начинала жить. – Или нет, в парк культуры! Я туда с детства хочу!

И Женька понял, что уже у подъезда Эля захочет в цирк, а потом, чего доброго, припустит на детскую площадку, чтобы до поздней ночи качаться на качелях, взлетая макушкой к низким ветвям. Он вдруг застыл на месте, прилип подошвами к полу, чтобы подруга не утащила его вниз силком. На миг подъезд замер в тишине. И тут Женька услышал смутный скрежет за соседней дверью. Будто бы за ними наблюдали в крошечный глазок, припав всем телом к двери.

– Погоди! – Женька развернулся и впечатал в стену кнопку птичьего звонка. – Ты должна кое с кем познакомиться.

– Ст-ой-ой! – заикнулась Эля, даже присев от неожиданности и страха.

Дверь не шелохнулась, все за ней стихло, будто лишь послышалось Женьке.

– Нет, побежали отсюда скорее! – Эля спряталась сзади, кажется, она готова была кометой нестись вниз по лестнице. – Все равно не откроет же.

– Откройте! – Женька уверенно постучал в дверь кулаком и приблизил лицо к глазку. – Анастасия Александровна, пожалуйста…

Он последний раз опустил руку на дверь, почти отчаявшись снова попасть в заветную квартиру, но тут замок хрустнул, и щелочка света вылезла к его ступням.

– Ладно, заходите! – Из щели выскочила тонкая рука Крутинской и чуть приобняла Женьку, увлекая к себе. – Только быстро.

Женька схватил совершенно опешившую Элю за руку и протащил в старинный коридор. Дверь закрылась, отрезая их от мира. Эля разглядывала хозяйку квартиры сначала с испугом и недоверием, но потом, будто все больше убеждаясь в чем-то, восторженно выдохнула: