Но именно этой осенью, когда ее помощь стала воистину необходима, Эля вдруг отказалась делить с Женькой их привычный и уютный мирок единства противоположностей. А случилось все по воле ее отца, суровость которого стала просто невыносимой. В одиннадцатом, решающем классе он вовсе запретил дочери гулять после уроков. Теперь Эля должна была все свободное время проводить под неустанным родительским контролем. Видимо, отец опасался, что годы отличной учебы могут отправиться в тартарары, если повзрослевшая дочь вдруг вырвется из-под гнета и пустится познавать бесцельную и пустую жизнь счастливых лоботрясов. Допустить такое на подступах к золотой медали и поступлению в лучший институт города, отец просто не мог. Потому контроль стал тотальным вопреки всем слезам и мольбам дочери. Так Эля лишилась единственной отдушины, сладкого глотка свободы в кукольном мире своего непутевого, слегка блаженного друга. И Женька, казалось, был недалек от фатального провала: ему пора было задуматься о бритье патлатой головы в преддверии армейских будней. Нагнать школьную программу самостоятельно стало бы непосильной, титанической задачей. Оставалось лишь одно – готовиться к худшему. Женьку ждала верная погибель в борьбе с домашними заданиями или того хуже: он мог запросто испустить дух на занятиях с каким-нибудь дотошным занудой репетитором.

И вот, когда собственная жизнь уже казалась Женьке ошибкой, коверкающей исконное Слово бытия, неожиданно позвонила Эля. С несвойственным ей в обычные дни восторгом, она пролепетала что-то о появлении неожиданной лазейки – паре часов несколько раз в неделю, когда ее мама станет ходить в спортзал, покидая место бессменного заточения домохозяйки. Тем временем можно будет беспрепятственно заниматься у Эли в комнате. И она клянется здоровьем Женьки, что к весне натаскает дружка так, что ЕГЭ покажется ему пакетиком жареных семечек – только щелкай задания! Стоит признать, в тот момент Женьку несказанно вдохновила эта перспектива…

Но сейчас, когда каждый шаг приближал его к нудным занятиям, на душе становилось все более тоскливо, Женька искал любого повода, чтобы если не отменить полностью, то хотя бы несколько отсрочить встречу со знаниями. Он оглядывался по сторонам, будто искал спасения, но стена дождя становилась все непрогляднее. И вдруг навстречу Женьке из ливня выскочил Северный олень. Взметнув кривые рога, он проскакал мимо, кажется, вовсе не заметив бывшего коллегу. Титяков мерил лужи метровыми ботинками, и руки его кружили возле тощего тела, точно лопасти кривой мельницы, на одной из которых немыслимым образом повисли рога. Женька снова остановился, ему хотелось бежать вслед за Титяковым, также спешить на репетицию, чтобы вскоре оказаться в светлом и просторном физкультурном зале, отдаться во власть неутомимого Борова. Сейчас Женьку не пугали даже оленьи рога из гнутых веток какого-то несчастного дерева. Кажется, он с радостью нахлобучил бы их себе на голову. Его охватило чувство неожиданной свободы – вот сейчас он вышвырнет ненужные пакеты с платьями, забудет вновь обо всех экзаменах и окунется в родной и близкий мир перевоплощений.

– Эй, Титяков! – крикнул он в рогатую спину и запел чуть пискляво, пытаясь поймать верхние ноты: – «Осенью в дождливый серый день, проскакал по городу олень!..»

Но Титяков не услышал его, не обернулся и не застыл, виновато щурясь. Он не помахал свободной рукой-лопастью, приглашая бежать дальше вдвоем. Лишь продолжал сеять по сторонам тяжелые брызги, все больше и больше отдаляясь, он уходил в туман. Обида вновь сковала горло, Женька понимал, что «Маска» живет по-прежнему. Также идут вечерние репетиции, все роли давно розданы. Механизм работает отлаженно и четко. Без него. И Маленькой разбойницей скорее всего уже назначили какую-нибудь оторву и прогульщицу. А Женьке остается лишь строить заново свою дырявую, насквозь промокшую жизнь. Он развернулся и, что есть мочи, припустил к дому Эли, а в ушах звучала старая детская песенка, такая высокая, что ее звуки взлетали вверх, ударяясь в каменные облака, чтобы там расколоться и просыпаться прохожим на головы: «Он бежал, и сильные рога задевали тучи, облака…»

Глава четвертая,

в которой, по существу, и начинается история

Женька впечатал в стену кнопку звонка. Теперь отступать было поздно. Он уже видел, как дверь распахивается, и его тотчас принимают в свои тиски железные клешни просвещения. Где-то за толстой стеной охрипшей птицей заливался звонок, но дверь оставалась недвижима. Женька придвинул лицо ближе, поднялся на носки и зачем-то заглянул в глазок. За ним лежала темень. Тогда Женька приложил к глазку ухо – опять ничего. Он еще раз надавил на кнопку звонка, и птица снова запищала, точно ее резали заживо. За дверью вроде бы произошло какое-то движение, неясный треск или хруст. Женька подумал было в третий раз послушать песню безголосого павлина, но вместо этого малодушно сделал шаг назад. Он хотел уже рвануть обратно, обрадованный тем, что сегодня занятия не состоятся, в чем нет его вины. Отступил, развернулся, но тут соседняя дверь бесшумно распахнулась, и кто-то крепко схватил его за плечо.

– Эй, ты куда собрался? – Эля притянула Женю к себе, и ему даже пришлось попятиться, чтобы ноги поспевали за спиной.

– Я думал, тебя нет дома, – оправдывался он, против воли вваливаясь в теплую квартиру. – Наверное, просто перепутал звонок.

– Что? Ты позвонил в соседнюю квартиру? – голос Эли неожиданно стал сиплым, она зачем-то шептала, кивая на дверь с павлиньим звонком.

– Ну да, – без стеснения сознался Женька, наконец обретая самостоятельное равновесие. – А что в этом страшного? Там все равно никого нет.

– Там всегда кто-то есть! – Лицо Эли выражало несвойственную ему тревогу, если не испуг.

– Но почему же тогда мне не открыли?

Эля еще раз как-то затравленно выглянула в коридор и, обнаружив его пустым и холодным, тут же захлопнула дверь в свою квартиру, снова почувствовав себя в безопасности.

– Это долгая история, – ответила будто нехотя, с напускной скукой. – А нам надо заниматься.

Женька послушно скинул хлюпающие ботинки и остался в мокрых носках посреди широкого коридора, выстеленного шершавой плиткой. Квартира Эли выглядела светлой и просторной – никакого запаха пыли, что щекочет нос. Не оказалось здесь и рядов стеллажей, ломящихся от книг, нигде не стояло старой деревянной мебели. Дом ее скорее напоминал номер в хорошей гостинице. Только что отремонтированный, чистый и какой-то безликий. Здесь не было ни одного потаенного, скрытого от глаз уголка, где могла бы спрятаться загадка. Женька даже почувствовал себя обманутым, как в ту памятную ночь, когда нечаянно узнал, что Зубная фея, оставляющая под подушкой деньги взамен выпавших молочных зубов, – это всего лишь его мама. Вроде и деньги были те же, и щедрость не изменилась, но радости от обретения даров уже не было никакой.

– А это еще что такое? – Эля дернула Женьку за руку, указывая на пакеты. – Не похоже на учебники.

Только тут Женька вспомнил, что так и не выкинул мамино отказное тряпье.

– Да, понимаешь, мама тебе одежду передала…

Женька виновато опустил голову и уставился на свои мокрые, неприятно холодящие ноги носки. Но слов оправдания не понадобилось, Эля охотно вцепилась в пакет и уже пыталась окунуть в его глубины свой широкий, чуть вздернутый нос.

– Какой аромат! – Она жадно тянула в себя пропитанный мамиными бюджетными духами воздух из тугого пакета, а потом чихнула с выражением полной благодати на румяном лице.

– Носи на здоровье, – зачем-то ляпнул Женька, вспоминая, как однажды ему удалось запихнуть пухлую квадратную подушку в узкую европейскую наволочку.

Эля уже волокла свое богатство в дальнюю комнату, она махнула рукой, приглашая Женьку за собой. И он поспешил следом, оставляя на кафеле мокрую дорожку следов.

Комната Эли в отличие от коридора неожиданно оказалась больше похожа на обиталище человека, чем туриста на отдыхе. Те обычно имеют лишь одну цель: спокойно переночевать в тихом и чистом месте, чтобы поутру сгинуть безвозвратно, прихватив с собой одноразовые тапочки и банное полотенце. Увидев вокруг себя небольшой творческий беспорядок, Женька потихоньку начал осваиваться. Учебники здесь без стыда валились со стола прямо на пол, а корзина для мусора была плотно утрамбована наспех вырванными листами из тетрадей, где кишели нерешенные уравнения и задачи по алгебре или геометрии. Женька не отличил бы одно от другого и в расправленном виде. Ветер рвался в комнату сквозь щель между тяжеловатыми для девичьей комнаты песочными занавесками и катал по столу изгрызенную шариковую ручку. Но не успел Женька настроиться на серьезный лад, как по его бокам захлопали увесистые ладони подруги.

– Раздевайся, – скомандовала она и без лишних слов стала расстегивать его штаны.

Женька инстинктивно схватился за брюки, такого поворота событий он никак не ожидал. Попытка сближения выглядела слишком прямолинейной и какой-то грубой, но, главное, Женька не находил в себе взаимности. Он попросту смутился до приставучей икоты.

– Ы-ы… Ы-ы… Ты-ы чего?

– Прекрати сопротивляться! – Эля без стыда и промедления взялась за пуговицы на рубашке.

– Не прекратю! – Женька все еще отчаянно держался за штаны, не давая им пасть к ногам подруги. – Я, пр-ик-знаться, не готов к серьезным отношениям!

Теперь Эля старательно разжимала Женькины пальцы, в попытках отвоевать брюки. Она склонила голову и чуть присела, точно борец сумо. Взгляд ее был упертый, прямой и спокойный. Зато Женька все сильнее краснел, в смущении отводя глаза. И тут подбородок Эли вдруг запрыгал, щеки затряслись – она рассмеялась, неожиданно звонко, совсем как ребенок.

– Ты что, подумал, я к тебе пристаю? – заливалась она, и ее губы плясали вокруг зубов. – Вот глупый!

От неожиданности Женька отпустил брюки, и те тотчас безвольно сползли на пол. Продолжая хихикать, Эля буквально выдрала их из-под ног, подхватила рубаху и отправила одежду под качающуюся занавеску.

– Твоя одежда насквозь мокрая. Ее надо срочно высушить! – Она расправляла брюки на пышущей жаром батарее. – Носки сам снимешь или тоже помощь нужна?

Женька выпрыгнул из носков, как кузнечик. Ему сразу стало легко и свободно, мокрая одежда не сковывала, к тому же он только что счастливо избежал участи быть зацелованным прямо на письменном столе. Эля притащила из коридора промокшие ботинки и, начинив их смятыми листами из ведра, точно рождественских уток капустой, отправила «тушиться» под батарею.

– Ну что, начнем занятия? – Женька обернулся в протянутый шерстяной плед, чье колючее тепло показалось нежной лаской.

Никогда еще он с такой радостью не брался за учебники. Ему, как новичку, даже повезло с построением фигур, они вышли похожими на геометрические. Эля взялась за роль наставника с тем же рвением, с каким только что пыталась содрать с друга брюки. Она предложила Женьке штудировать параграфы, изображая учителей предметников. Вот тут пошла работа! Читая учебник по биологии, Женька чесал затылок карандашом через невидимый пучок седоватых волос и поминутно вываливал язык, обдавая влагой оттопыренную, нижнюю губу. Эля гоготала, точно гусыня. Затем Женька вилял бедрами, раскачиваясь, как поплавок, изображая молодящуюся физичку. А потом, раздувая щеки и оглаживая воображаемую бородку, Женька постукивал босой пяткой по полу и размахивал учебником истории, как флагом. В тот момент, когда Женька дошел до последнего из заданных уроков и покусился на самого Менделеева, в прихожей неожиданно хлопнула дверь.

– Кто это? – прошептал Женька, весь вдруг скукожившись под пледом.

– Наверное, мама раньше времени вернулась. – Эля испуганно рванула к батарее. – Я ее отвлеку, а ты быстренько смывайся. Голый парень в моей комнате сведет ее к психологу.

Но не успела Эля отдернуть занавеску, как из коридора послышался тягучий басок:

– Я дома! Почему никто не встречает отца семейства? – И тут же к комнате стали приближаться звонкие шаги, видимо, переобуваться отец не стал. – Элина! Ты здесь?

Эля заметалась возле окна, будто желала вылететь через несоразмерно узкую форточку, а потом рванула на голос, выскочила в коридор и надежно приперла дверь в комнату широкой спиной. Женька стремительно натягивал брюки, но от спешки влажные штанины сплетались одна с другой, ноги предательски буксовали.

– Пап, привет! – раздался за дверью делано-непринужденный голос Эли. – Почему ты так рано?

– У нас сегодня будут гости. А где мама?

– В спортзале…

– Где? – возмутился басок. – Что она там делает?

– Приводит себя в форму, – оправдывалась Эля. – Ты же сам велел…

– Ну да, ну да, – скоро соглашался бас. – Сейчас позвоню ей, а ты пока скоренько накрывай стол в гостиной.

– Но почему ты не предупредил, что позовешь гостей? – Голос Эли зазвучал увереннее. – Мы с мамой успели бы подготовиться.

– Я же говорил, моя семья должна быть в перманентной боеготовности! – Басок явно разозлился.