Ксения Беленкова - Эффект лучшего друга

– Представляешь, он оставил меня! – уже тихо, но со злостью сказала мама. – И ради кого? Ты думаешь, ради жены? Нет! Он променял меня на какую-то малолетку, которая в жизни не видела телевизоров без пультов и телефонов на проводе. Разве с ней есть о чем поговорить?..

Женька ничего толком не понял, а мама уже снова ревела белугой. Он не мог припомнить, чтобы прежние расставания с возлюбленными причиняли ей столько страданий, чаще мама сама уходила из отношений, как только те рисковали стать серьезными. Женька был уверен, что и с женатым мужчиной она сошлась лишь потому, что это не могло перерасти во что-то большее, чем тайные свидания, проникнутые романтическим духом опасности, отравленные трагедией несбыточного счастья.

– Он не достоин тебя, мам. – Женька погладил мать по голове, и она прильнула к его плечу. – Сказать честно, ты же совершенно не умеешь выбирать мужчин. Следующего обязательно покажешь мне. И никаких новых отношений, пока я не одобрю! Ты должна понимать, что в нашей семье уже есть мужчина, который может за тебя постоять.

От гордости за обновленного себя Женька даже топнул ногой. Натянутые до прозрачности колготки тут же треснули, выдавая целый струнный ряд дыр от пятки до колена.

– Ой, я порвал твои колготки…

Мама смотрела на взрослеющего сына, и против воли ее начал разбирать смех.

– Хорош мужик, ничего не скажешь. – Она стянула с головы сына тугой обруч, и длинная челка упала на глаза. – Нам бы еще с тобой разобраться.

Она провела ладонью по Женькиной щеке, прижалась к ней губами.

– А этой девочке пора начинать бриться, – шепнула мама на ухо.

Женька хмыкнул, кашлянул, а потом совершенно не к месту всхлипнул. Раз, другой… Весь уходящий вечер стоял перед глазами. И колокольчиком звенел в ушах смех уходящей в обнимку со Стасом Ники. Слезы сами собой потекли по щекам, а мама вытирала их мокрыми пальцами и отчего-то улыбалась Женьке в лицо. Сын и мать сидели рядышком, прижавшись друг к другу: молодящаяся женщина и ряженый парень, как две юные подружки. Не осознавая до конца, как эти слезы вымывают слабость из их сердец, закаляя их, делая крепче, сильнее, готовят к тому, что ждет впереди…

Зима стелила сугроб за сугробом, город мерз, становясь все более неприветливым и молчаливым. Он все торопился, спешил куда-то, быть может, навстречу новой весне. Женька перестал ходить в гости к Эле, совместные занятия оборвались как-то сами собой. И даже в школе ребята не перебросились и парой слов. Заглядывать в тетрадь подруги или списывать домашки у Женьки теперь просто не было надобности, да и разговаривать совсем не хотелось. Эля тоже была нема, впрочем, как и раньше. Через их парту, что стояла в крайнем ряду у окна, шел порядочный сквозняк, или же это атмосфера между ребятами стала такой холодной, что стыли даже пальцы ног.

Женька не видел Нику с той сумбурной вечерней встречи в школьном дворе. Он все ждал какого-то знамения, пинка от природы, который придал бы ему направленное ускорение, чтобы разрешить, наконец, эту застарелую ситуацию. Женька стремительно рос и не мог больше втискиваться в мамины крохотные наряды. Но и в брюках еще не чувствовал себя настолько уверенно, чтобы начать с Никой важный разговор. И потому все тянул время, которое и так еле двигалось, сонное от бесконечных зимних сумерек.

Неизвестно, сколько могла бы продолжаться эта душевная дрема и как долго ползли полные бездействия дни, если бы однажды, в морозный выходной, на экране Женькиного айфона не высветился прекрасный лик Николь. Телефон прыгал в руке, а сердце так колотилось между ребрами, что даже пупок ходил ходуном, ладони мигом вспотели, и Ника чуть не выскользнула из пальцев. Женька ухватил ее за ухо и ответил на вызов.

– Привет, Жень! – раздалось непринужденно. – Слушай, мне не нравится, как мы с тобою расстались. Может, поговорим? Я скучаю…

Повисла пауза, за которую Женька стремительно соображал, что же ему делать? Соглашаться на встречу? И в каком виде на нее являться? Или сказать все сразу по телефону? Но тогда он может больше никогда не увидеть Николь.

– Я тоже, – только и ответил он.

– Тогда выходи, встретимся в сквере через полчаса, хорошо?

И не успел Женька скрепить этот разговор согласием, как Ника сбросила вызов. Но телефон был еще теплым и влажным от рук и горячего уха. «Идти или не идти? – думал Женька. – Вот в чем вопрос!» Он зашел в комнату матери, распахнул шкаф, провел рукой по вешалкам, перебирая туго напиханные наряды. Скривил лицо и захлопнул дверцу. Он прошелся по квартире, из спальни через узкую шею коридора в кухню, выхлебал с пол-литра воды и направился обратно. Решения не было. Женька не мог себе и представить, как дальше продолжать комедию, но правда крепко засела внутри, никак не желая выскакивать наружу. Она делала Женькины ноги чугунными, застилала страхом глаза и скребла когтями по голосу, так что тот вырывался изо рта весь сдавленный, скрипучий.

– Я пойду туда! – хрипло скомандовал сам себе Женька.

Остановился посреди коридора, влез в мамино пальто, затем напялил женскую шапку, расшитую сияющими пайетками и, поблагодарив джинсы за их существование, решительно отправился на улицу. Он хотел по пути к скверу все еще раз хорошенько обдумать на свежем воздухе, но лишь только вышел из дома, как последние мысли сразу выдуло пронизывающим ветром, нос склеился, и Женька был вынужден по-рыбьи открывать рот, чтобы хоть как-то насыщать мозг мерзлым кислородом. Даже старушек холод выгнал с привычного поста, двор пустовал, не являя и единого препятствия, не давая отсрочки, а лишь понукая шаг.

Вот уже показался за поворотом узкий язык молодого сквера с робкой порослью коротких деревьев, где боками жались друг к другу деревянные лавки с гнутыми спинками. А мысли так и витали где-то в воздухе. Гуляющих в сквере было немного: выморозило даже самых ответственных матерей с кудрявошубыми детьми. Женька искал глазами Нику, и вот она подскочила с одной из дальних лавочек, побежала ему навстречу. В отороченной мехом дубленочке и дутых сапогах, которые, казалось, пружинят, вознося хозяйку в небо при каждом шаге. Женька кинулся ей навстречу, дрожащий от счастья и нетерпения, хотя еще не совсем понимал, какие слова найдет для признания, но теперь ему стоило лишь расстегнуть пальто и снять шапку, чтобы открыть в себе мужественность.

– Женя, как здорово, что ты пришла! – Ника приникла к нему тонкой фигуркой, щекоча Женькины щеки пушистым воротником. – Я так соскучилась!

– Я тоже…

– А ты неважно выглядишь. – Ника с подозрением вглядывалась в Женькину взрослеющую физиономию.

И он подумал, что вот сейчас, наверное, и есть тот самый миг, которого он ждал все эти месяцы. Миг, когда надо сорвать маску, излить душу, представляя ее обнаженной на суд возлюбленной.

– Все еще сохнешь по Стасу, да? – удрученно спросила проницательная Ника, вновь вешая гири на Женькины воздушные мечты.

Лицо ее теперь было спокойно и безмятежно, она нашла свое объяснение необычной угловатости вдруг подурневшей подруги.

– Нет! – отшатнулся Женька. – Как ты могла подумать?

– Подумайте только! – прогремело вдруг за спиной. – Кто к нам пришел! Какой подарок!

Женьке не нужно было ничего видеть, он затылком узнал Стаса Ищенко. Так значит, эта встреча снова обман? Снова спектакль?

– Какой еще я тебе подарок? – Женька круто развернулся, готовый в тот же миг броситься на Стаса, вымещая все свои прежние обиды.

Но вместо наглой физиономии Ищенко на него смущенно взирал румяный Титяков, которого Стас ловко выпихнул вперед себя. Получилось, что Женька буквально угодил в расставленные для приветственного объятия лапы робкого Мити и, пытаясь как-то выкрутиться, сел в сугроб.

– Это подарок не мне, – елейно продолжал Стас из-за тощей спины Титякова. – Все для Мити. У него сегодня день рождения!

Женька неловко выбрался из сугроба, поправил на голове сияющую шапочку и осмотрелся. Его кругом обступили ребята: горделиво высился Стас, сконфуженно кривил спину Титяков и радостно потирала ручки в теплых варежках Николь.

– Мальчишки попросили позвать тебя, – сказала она, невинно вперив глазки Женьке прямо в переносицу. – Митя хотел провести этот день рядом с тобой…

– Так это все ради Титякова? – прохрипел Женька. – Ты позвала меня ради этого?

Он ткнул пальцем в скрюченную тощую фигуру.

– Ну, не только ради него, – мямлила растерявшаяся Ника. – Мне бы так хотелось, чтобы мы дружили все вчетвером. Было бы весело. А Митька хороший парень. Вы друг другу очень подходите.

– Не подходи ко мне! – крикнул Женька на Титякова, который снова потянул к нему руки, всем видом подтверждая слова Ники.

Но после окрика он еще больше сгорбился, спрятал взгляд, попятился.

– Ну, я же говорил!.. – многозначительно прошипел он, глядя на Стаса с Никой.

А потом будто махнул на всех рукой, развернулся и пошел вниз по узкому скверу. Он отчаянно сбивал с кустов снежные шубы, и те тряслись, как заячьи хвосты.

– Ну вот, обидели хорошего человека! – недовольно протянул Стас. – Да еще в какой день! В день его рождения!

– Митя так ждал этой встречи, – всхлипнула Ника. – Я прямо чувствую себя виноватой…

При этом Ника почему-то с нескрываемым укором посмотрела именно на Женьку, точно он был причиной всех бед, что постигли Титякова за семнадцать лет жизни. Стас тоже противно цокал языком и качал головой, точно болванчик, выражая явное недовольство Женькиным поведением.

– Ищенко, ну ты и гнус! Зачем все это устроил? – ругался Женька, топая ногами и сжимая кулаки, как девчонка. – Доконать решил?

Стас делал вид, что не понимает, о чем идет речь. Ника же явно трактовала эти слова по-своему.

– Стас хотел сделать приятное другу, а я немного ему помогла. – Во взгляде Ники не было прежнего тепла, теперь все оно доставалось лишь Ищенко. – Ты же думаешь только о себе! Разве так можно? Между прочим, Стас сказал, между вами никогда ничего не было и быть не могло…

Женька вдруг почувствовал стену, что выстроилась между ними. Эта стена была прозрачна, как стекло, кажется, сделай шаг – будешь рядом с возлюбленной. Но легко было расшибить себе лоб, уткнувшись в эту невидимую, но непроходимую преграду. Женька уже встречался с такой стеной, когда пробовал расспросить мать об отце, и шишек набил немало. Сейчас он понял сразу, по одному лишь выехавшему вперед Никиному подбородку и запавшим под брови глазам – лучше держаться подальше. И он сделал шаг назад.

– Эй, Титяков, погоди! – крикнул в спину Северному оленю и бросился бегом мимо дрожащих кустиков прочь от застенной парочки.

Митя не оборачивался, его кривая фигурка, похожая на вопросительный знак, подпрыгивала над скользкой дорогой и становилась все меньше и меньше, постепенно превращаясь в неприметную запятую. Женька припустил быстрее, он чувствовал, что ему просто необходимо догнать обиженного Титякова, хотя еще с трудом понимал – зачем.

– Митька, стоять! – гаркнул он, что есть мочи.

И это неожиданно подействовало. Давно привыкший к командам Борова, Титяков реагировал на подобную тональность почти инстинктивно. Он застыл, но все еще не хотел оборачиваться. Женька не сбавлял темпа, и вскоре запятая снова стала вопросительным знаком, а после доросла до целого Титякова. Вид у него был насупленный, Женька даже подумал, будто тот пустил слезу, уж как-то слишком ярко светились его глаза.

– Зачем ты остановила меня? – спросил он грубовато. – Мне не надо жалости. Не нравлюсь, так и скажи.

Женька все разглядывал Митю и неожиданно для самого себя пропитывался какой-то искренней, чистой симпатией к этому угловатому, но, вероятно, доброму парню. Он почему-то вспомнил, что именно Титяков пытался остановить его в памятный день ухода из «Маски».

– А знаешь, Титяков, ты мне нравишься! – откровенно признался Женька.

И тут же испугался этих слов, так как Митя уставился на него с великой преданностью.

– Но послушай, друг, неужели ты меня не узнаешь? – выпалил Женька и, набравшись храбрости, приблизил к Титякову свое обветренное лицо.

– Ты о чем, Жень? – опешил Митя, щурясь ему в лоб.

Было ясно, что дольше обманывать этого наивного парня никак нельзя, и Женька, содрав с головы сияющую мамину шапочку, спросил, выдыхая слова прямо в растерянное лицо Титякова:

– Помнишь Женю Рудыка из «Маски»?

Митя удивленно задрал брови, вопрос явно оказался неожиданным.

– Ну… эээ… да, – медленно, будто осмысливая каждое междометие, проговорил он. – Только причем здесь этот чудик?

– Чудик? – взвился Женька. – Почему же он чудик?

– Ну… не знаю, – снова прогудел растерянный Титяков. – Странный он какой-то, незапоминающийся. То есть в ролях-то я его, конечно, помню, а так… человеком… не особо. Этот Рудык будто и не существовал на самом деле, а как с роли сняли – совсем испарился.