– Приветствую вас. Меня зовут Дон Тиллман, и я подозреваюсь в педофилии. Я хотел бы записаться в список ожидающих.

Женщина за решеткой на мгновение оторвалась от своих бумаг.

– У нас нет списка ожидающих. Нужно прийти в назначенное время.

Я был готов к такому ответу.

– Я хотел бы поговорить с вашим начальником.

– К сожалению, она сейчас занята.

– Когда освободится?

– Извините, мистер… – Она выдержала паузу, будто ожидая, что я что-то скажу, затем продолжила: – Вам все же придется заранее записаться на прием. Таковы правила. А велосипед надо оставлять на улице.

Я еще раз изложил доводы в пользу моего немедленного освидетельствования, на этот раз подробно. На это ушло некоторое время, и женщина несколько раз пыталась меня прервать. Наконец ей это удалось:

– Сэр, вы задерживаете других людей.

Она была права. У меня за спиной уже собралось немало слушателей, которые, как мне показалось, с сочувствием отнеслись к моим доводам. Я коротко изложил им свои соображения:

– Согласно статистике, сегодня утром кто-то из пациентов не придет в назначенное время, и тогда психолог за деньги налогоплательщиков будет пить кофе и рыться в интернете, а потенциальный маньяк-педофил в это время будет разгуливать по улицам Нью-Йорка необследованным…

– Вы педофил? – спросила женщина лет тридцати, ИМТ примерно сорок, одетая в спортивный костюм.

– Обвиняемый в педофилии. Меня арестовали на детской площадке.

Женщина обратилась к регистраторше:

– Пусть кто-нибудь осмотрит этого парня.

Остальные люди в приемном покое ее поддержали.

Регистраторша заглянула в свои бумаги и взялась за телефон. Минутой позже она сказала: «Мисс Аранда примет вас через час, если вы готовы подождать» – и дала анкету для заполнения. Разум победил.


– Как я понимаю, вы настаивали на том, чтобы с вами кто-нибудь поговорил, – сказала мисс Аранда (приблизительный возраст сорок два года, ИМТ двадцать два). Она попросила называть ее Рани и сорок одну минуту слушала мои объяснения по поводу событий вчерашнего дня. Я наблюдал, как по мере моего рассказа она перестает хмуриться и начинает улыбаться.

– Вы ведь не в первый раз попадаете в двусмысленную ситуацию? – спросила она, когда я закончил.

– Совершенно верно.

– Но с детьми раньше проблем не было?

– Только в школе. Когда дети были моими ровесниками.

Она рассмеялась.

– Пока вам удавалось избегать неприятностей. Если бы вы не проявили некоторую неловкость при встрече с полицейскими, они, скорее всего, рассказали бы вам о действующих правилах и отпустили бы с миром. Быть неловким закон не запрещает.

– К счастью. Иначе меня давно бы приговорили к смертной казни на электрическом стуле.

Она опять засмеялась, хотя в этой шутке ничего особенного не было.

– Я сейчас напишу справку для полиции, и вы сможете продолжить заниматься изучением детей. Я вам советую почаще навещать родственников, что в любом случае дело правильное. А вашей жене – удачных родов.

Огромный груз упал с моих плеч. Я решил проблему, не доводя Рози до стресса. Сегодня вечером я поделюсь с ней этой историей, и она ответит: «Дон, когда я соглашалась выйти за тебя замуж, я сказала, что готова к постоянному сумасшествию. Ты невероятный человек».

В этот момент я заметил, что кто-то наблюдает за нами через стекло. Но я не узнал ее до тех пор, пока она жестами не позвала Рани, чтобы та вышла к ней в коридор. С момента нашей встречи прошло пятьдесят три дня, но высокий рост, низкий ИМТ и изможденное по этим причинам лицо не позволили мне ошибиться. Лидия, участница Происшествия с голубым тунцом.

Проговорив с Лидией несколько минут, Рани ушла. А Лидия присоединилась ко мне в кабинете.

– Приветствую вас, Лидия.

– Моя фамилия Мерсер. Лидия Мерсер. Я старший социальный работник, и я буду заниматься вашим случаем.

– Я думал, что все разъяснилось. Мне казалось, вы меня узнали…

Она прервала меня.

– Мистер Тиллман, охотно верю, что в прошлом мы с вами пересекались, но думаю, что лучше вам выбросить это из головы. Вас арестовали за преступление, и консервативная, назовем ее так, оценка вашего состояния с нашей стороны может вынудить полицию продолжить разбирательство. Я ясно выражаюсь?

Я кивнул.

– Ваша жена беременна?

– Совершенно верно.

«Никогда не заводите детей», – так ведь она сказала. Я ее не послушался, хотя и сделал это непреднамеренно. В свою защиту я только добавил:

– Это произошло случайно.

– И вы полагаете, что можете быть полноценным отцом?

Я вспомнил, что говорил Джин.

– Полагаю, что инстинкты помогут мне выбрать верную линию поведения.

– Как и в случае, когда вы напали на полицейского? Как ваша жена справляется?

– Справляется? Ребенок ведь еще не родился.

– Она работает?

– Учится на медицинском факультете.

– Вы не считаете, что на это время ей нужна дополнительная поддержка?

– Дополнительная к чему? Рози самостоятельна.

Самостоятельность – одна из главных отличительных черт Рози. Она бы оскорбилась, предположи я, что она нуждается в поддержке.

– Вы обсуждали, кто будет сидеть с ребенком?

– Только начали. Рози сейчас сосредоточилась на своей диссертации.

– Вы же сказали, что она учится на медицинском факультете.

– Она одновременно заканчивает диссертацию.

– Как и вы.

– Нет, это довольно нетипичный случай.

– Кто выполняет домашнюю работу, готовит?

Я мог бы сказать, что работу по дому выполняем мы оба, а готовка – моя зона ответственности, но это противоречило бы утверждению о самостоятельности Рози. Поэтому я ответил осторожно:

– По-разному. Вчера, например, она приготовила себе еду сама, а я взял гамбургер в спортивном баре.

– Вместе с вашими товарищами, или, как говорят в Америке, напарниками?

– Совершенно верно. Нет необходимости в переводе. Я знаком с американскими жаргонизмами.

– Кто-то из родственников вашей жены живет поблизости?

– Нет. Ее мать умерла – отошла в мир иной, как выражаются в Америке. Отец владеет качалкой – фитнес-центром, как выражаются в Америке, – что требует его постоянного присутствия.

Лидия сделала пометку в блокноте.

– Сколько лет было вашей жене, когда умерла ее мать?

– Десять.

– Сколько ей сейчас?

– Тридцать один год.

– Профессор Тиллман. Не знаю, что из сказанного мною дойдет до вас, но вот что мы имеем. Первый ребенок. Мать – независимый специалист с большими, даже чрезмерными, амбициями, потерявшая собственную мать, когда ей еще не было одиннадцати. Ни ролевой модели, ни поддержки близких и в придачу муж, который все эти обстоятельства не принимает во внимание. Вы улавливаете мою мысль?

– Нет.

– Ваша жена – готовый случай послеродовой депрессии. Она не справится. И окажется в больнице. Или кое-где похуже. А вы не делаете ничего, чтобы предотвратить такое развитие событий, и даже не заметите, когда это произойдет.

Мне совершенно не нравилось то, что говорит Лидия, но я не мог не считаться с мнением профессионала.

– Вы не первый, кто оказался неспособен поддержать своего партнера по браку. В моей практике вас было немало. Но в вашем конкретном случае я могу кое-что сделать.

Она помахала моим досье.

– Вам предстоит работа. Вы напали на полицейского. Не знаю, насколько вы способны контролировать себя в домашних условиях, но я вас отправляю на курсы по управлению гневом для мужчин, склонных к насилию. Посещать их обязательно до тех пор, пока ваш куратор не убедится, что вы не представляете опасности для окружающих. И через месяц я жду вас на освидетельствование. Вместе с женой.

– А если я провалюсь?

– Я социальный работник. Вас ко мне направили из-за неподобающего и противозаконного поведения в отношении детей. В конечном итоге решающим будет мое мнение. Во-первых, для полиции: достаточно одного моего сообщения, чтобы они снова вами занялись. Во-вторых, для иммиграционной службы: полагаю, гражданства у вас нет. В отношении отцов, которых мы считаем опасными, действуют ясные инструкции.

– Что мне надо сделать, чтобы больше подходить на роль отца?

– Начать обращать внимание на свою жену – и на то, как она справляется с ролью будущей матери.


Согласно расписанию, 27 июля Лидия не работала, и я ненадолго задумался, не решает ли это проблему нашей с Рози совместной явки на освидетельствование через месяц. Я поделился своим предположением с регистраторшей, но она была непреклонна и записала меня на первое августа, то есть через пять недель. Раньше я переживал из-за того, что придется ждать консультации восемь дней, а теперь должен буду испытывать еще бóльшую тревогу на протяжении тридцати пяти дней. Неизбежная перспектива рассказать все Рози тоже не добавляла спокойствия.

При этом мне предстояло решить еще одну, не менее серьезную проблему. Лидия упомянула о психологическом состоянии Рози. К счастью, тут я был готов немедленно приступить к действиям. Когда три года назад умерла моя сестра, я волновался, что у меня может начаться депрессия. С некоторой неохотой Клодия все-таки использовала единственный более-менее подходящий опросник, который нашелся у нее дома, – Эдинбургскую шкалу послеродовой депрессии.

С тех пор я неоднократно прибегал к этой анкете для оценки своего эмоционального состояния. На мой взгляд, изложенный в ней системный подход куда важнее того факта, что я не являюсь молодой матерью.

Итак, это был идеальный инструмент, пригодный, несмотря на название, для использования как в послеродовом, так и в предродовом периоде. Если данные, собранные с помощью Эдинбургской шкалы, покажут, что Рози ничего не угрожает, на следующем освидетельствовании Лидии придется отказаться от интуитивно поставленного диагноза перед лицом научных фактов. Возможно, если я буду располагать такими сведениями, мне не придется вести туда Рози.

Я достаточно хорошо знал Рози, чтобы с уверенностью предсказать: она не захочет заполнять опросник и может даже предоставить неверные сведения ради того, чтобы я не сомневался в высоких показателях ее уровня счастья. Следовательно, я должен получить ответы незаметно, в ходе общения. Анкета состояла из десяти коротких вопросов и четырех вариантов ответа на каждый, так что я без труда мог выучить ее наизусть.


Тем временем мне нужно было спешить в университет, где я не показывался уже полтора дня. Я планировал встретиться там с Джином, чтобы обсудить, когда он съедет, а также познакомиться с моей новой ассистенткой.

Выяснилось, что я напрасно разделял эти две задачи. Инге я нашел в кабинете Джина, который посвящал ее в подробности своего исследования на тему мужской сексуальной привлекательности. В самих методах и результатах исследования Джина ничего смешного нет, но он иллюстрировал их анекдотами и байками, поэтому Инге смеялась. Ее возраст и ИМТ совпадали – двадцать три. Джин полагает, что женщина до тридцати не может быть непривлекательной, и Инге подтверждала эту гипотезу.

Джин остался в кабинете, а я повел Инге в лабораторию, где показал ей сразу всех подопытных мышей-алкоголиков, поскольку иначе она могла привязаться к отдельным особям, что было нежелательно. Учитывая национальность и привлекательность Инге, я счел необходимым ненавязчиво предупредить ее об опасности. И использовал мышей как предлог, чтобы перейти к нужной теме.

– В основном они пьют, занимаются сексом и умирают. Джин живет примерно так же, если не считать того, что он профессор. Плюс к этому он может страдать от неизлечимых заболеваний, передаваемых половым путем.

– Простите?

– Джин чрезвычайно опасен, и социальных связей с ним следует избегать.

– Он не показался мне опасным. Напротив, очень приятный человек.

Инге улыбнулась.

– В том-то и дело. Если бы его суть бросалась в глаза, он был бы куда менее опасен.

– Мне кажется, ему одиноко в Нью-Йорке. Он рассказал мне, что недавно приехал. Мы в одинаковом положении. Если я пойду с ним выпить сегодня вечером, это не будет нарушением правил?

12

Рози появилась дома раньше Джина, что дало мне возможность задать ей вопросы из депрессивной анкеты. Она поцеловала меня в щеку, затем понесла сумку в свой кабинет. Я пошел за ней.

– Как прошла неделя? – спросил я.

– Неделя? Сегодня же только четверг. А день прошел нормально. Стефан прислал мне по электронной почте учебное пособие по анализу множественной регрессии. Оно оказалось намного полезнее учебника.

Стефан работал над своей диссертацией в Мельбурне. Он безответственно относился к бритью и сопровождал Рози на факультетский бал до того, как мы стали семейной парой. Меня он раздражал. Но сейчас Стефан был меньшей из проблем. Мне нужно было ввести в разговор временные рамки, рекомендованные Эдинбургской шкалой послеродовой депрессии, так, чтобы это не вызвало подозрений у Рози.