– Мы это знаем, – было видно, что Андрей пока не въезжает, куда клонит Железнов. – И насколько я понимаю, максимально стараемся учесть это, чтобы наши программы были устойчивы к непредсказуемости его движения.

– Андрюха! Ты все правильно говоришь. И я так же думал до сегодняшней ночи. Но! Тут мне приходит в голову простейшая мысль на уровне изобретения велосипедного колеса, которая состоит в следующем: рынок склонен к непредсказуемости, и мы с тобой уже почти три месяца пытаемся сделать наши программы в определенном смысле импотентами, не реагирующими на эти непредсказуемые движения. За три месяца мы прошли испытание десятком таких воздействий и готовы к новым. Но! Рынок был таким всегда! – Железнов взял мхатовскую паузу, выжидательно смотря на Андрея.

– Ты хочешь сказать, что нужно посмотреть назад? – Борисов произнес это неуверенно, все еще до конца не проникнувшись мыслью Железнова.

– Андрюха, ты – гений! Совершенно правильно. Мировой валютный рынок электронной торговли существует десятки лет! И все это время рынок выкидывал коленце за коленцем, в различной их комбинации, форме и хронологии, которым потом крепкие задним умом «аналитики» давали объяснения, утверждая, что «этого в данной ситуации и следовало ожидать». Но это всё – после. А если спросить любого такого «аналитика», каков его прогноз по движению пары евро/доллар на ближайший месяц, он ответит тебе, что существует всего два варианта: либо вверх, либо вниз.

Борисов рассмеялся.

– Хорошо, что графика валютного рынка развернута в плоскости, – продолжил Железнов. – Если бы это был объем, то их бестолковость увеличилась бы пропорционально количеству измерений.

– То есть ты хочешь сказать, что наши модели нужно протестировать исторически?

– Ну, конечно же! Скачать всю поведенческую историю движения рынка за последние лет десять минимум, а лучше – за двадцать и прогнать все наши модели через весь массив информации обо всех «коленцах» за всю историю существования рынка. И если хотя бы часть из них пройдет это испытание полностью, то именно их мы и будем двигать дальше в современную действительность рынка. Даа… – задумчиво протянул Борисов. – Курица не дура! Мечет яйца, а не икру!

– Ты к чему это?

– Да не, все нормально. Важно найти, где эта информация хранится, а там уж… Сделаем, – уверенно завершил свою мысль Борисов.

*** (5)(2) Маша

Где-то в Новой Зеландии. Гористое побережье. Лагуна


Через три месяца и 10 дней после точки отсчета. Суббота. 15.47 по местному времени


– Ой, мама, смотри, – Елена указала рукой в сторону океана, – на горизонте появились тучи. Опять шторм будет?

Маша сама, как только поднялась на смотровую площадку, сразу же обратила внимание на темное пятнышко на горизонте.

– Да, Леночка, скорее всего, будет, но ближе к ночи, часа через три-четыре, – Мария Николаевна взяла из рук тринадцатилетней дочери томик Есенина, положила его на широкие перила смотровой площадки. – Ну, что у нас сегодня?

– Сегодня – «Я помню, любимая, помню», – отвечая на вопрошающий взгляд матери, Елена продолжила. – Стихотворение написано в 1925 году.

– Хорошо. Это, насколько я помню, одно из семи стихотворений из цикла «Любовь хулигана». Я слушаю тебя, – Маша развернулась лицом к океану, вполоборота к дочери. Как-то так уж получилось, что Маша слушала стихи одного из самых «русских» поэтов на берегу южной части Тихого океана, находясь в безумной дали от России и от всего того, что было близко и дорого поэту.

Сегодня океан был темно-синий, слегка раздраженный, как определила для себя Маша – волны выше обычного, со срывающимися гребешками пены. Злым он станет к ночи, когда грянет буря.

Слушая дочь, Маша не подсматривала в лежащий на перилах томик. Это стихотворение она знала.

Я помню, любимая, помню


Сиянье твоих волос.


Не радостно и не легко мне


Покинуть тебя привелось.

Впрочем, и дочь, несмотря на свой еще незначительный возраст, была человеком сознательным и ответственным: каждый день она поднималась с ней, с мамой, на эту смотровую площадку, расположенную на самой высокой скале побережья, выдвинутой далеко в океан, чтобы прочитать ей очередное новое выученное стихотворение Сергея Есенина.

Новая традиция – учить одно стихотворение Есенина в день сложилась после того, как Маша рассказала ей, что один из наиболее эффективных способов развития зрительной памяти – это учить стихи. В свою очередь, необходимость в хорошей зрительной памяти возникла вследствие того, что Елена уже второй год с недетской решимостью изучала китайский язык, состоящий, как известно, из бесчисленного количества иероглифов, в принципе, систематизированных, но отличающихся друг от друга, на непросвещенный взгляд, незначительными графическими деталями. В частности, для того, чтобы свободно читать китайскую газету, нужно знать не менее 3 000 иероглифов. А для совершенного знания языка – около 8 000 иероглифов.

И когда у дочери наступил некий момент насыщения – она не могла запомнить новые иероглифы и начинала путаться в старых, Маша сразу же вспомнила и рассказала дочери одну реальную жизненную историю о том, что она знает одного человека, который за счет того, что в течение трех лет каждый день выучивал по одному новому стихотворению Сергея Есенина, добился совершенства в развитии своей зрительной памяти. Апофеозом подобного подхода явилось то, что этот человек мог, совершенно не напрягаясь, запоминать абсолютно несуразные для него вещи. В частности, для того чтобы сдавать экзамены по высшей математике в течение четырех семестров в институте, в которой он ничего (!) не понимал, ему нужно было лишь дважды просто прочитать девяносто страниц конспекта, убористо испещренного формулами и доказательствами теорем. На экзаменах он доводил преподавателей до истерики – ну не может (!) человек, абсолютно не списывая (экспериментально подтверждено неоднократно), на чистом листочке рисовать любые формулы и доказательства, как выяснилось, совершенно ничего (!) не понимая в них, так как не мог решить ни одного (!) простейшего дифференциального уравнения, не рассмотренного на лекциях. Но, как оказалось, может! Человек может многое, в том числе довести свою память до уровня фотоаппарата.

Рассказывая эту историю дочери, Маша немного лукавила. Нет, история действительно имела место, и был реальный человек, доведший свою зрительную память до такого уровня совершенства. Лукавство состояло в том, что эту историю ей рассказал Железнов – это у него в училище был товарищ, который любил стихи и ничего не понимал в математике. Маша знала, что Железнов ей никогда (!) не врал, и поэтому, ни секунды не сомневаясь в достоверности данного случая, рассказала эту историю дочери, выдав ее за свою. «Железнов… опять он незримо помог мне, сам не ведая об этом». Дочь загорелась этой идеей, и теперь они каждый день поднимались по вырубленным в скалах ступенькам на «свою» смотровую площадку для того, чтобы сделать еще один маленький шажок к совершенствованию памяти, для того чтобы вдвоем полюбоваться бескрайним океаном и, читая стихи Есенина, вспомнить о Родине, такой далекой…

Маша по интонациям дочери видела, что это стихотворение еще рановато для ее восприятия – она не все понимает, но, тем не менее, дочь дочитала его до конца:

И сердце, остыть не готовясь,


И грустно другую любя,


Как будто любимую повесть,


С другой вспоминает тебя.

– Грустное стихотворение, – резюмировала Елена. – Мама, это про несчастную любовь?

– Об этом знает только автор, – Маша притянула дочь к себе, поцеловала в висок. – Говорят, что оно было посвящено актрисе Августе Миклашевской.

– А кто она? – Елена крутанулась вокруг своей оси, демонстрируя маме недавнюю обновку – кокетливую многослойную юбку оранжевого цвета. На выходе из разворота дочка остановилась лицом в сторону их виллы, расположенной далеко внизу на берегу лагуны. – Ой, мама, смотри, к нам кто-то едет!

Маша проследила за взглядом дочери: по прорубленной в скалах дороге, нависающей над лагуной и соединяющей их виллу с федеральной островной трассой, пролегающей в паре километров вглубь острова, двигались два джипа. Машины остановились у въезда на их территорию, огороженную плотной изгородью из мануки, одного из видов местного вечнозеленого кустарника. Из первого джипа вышла стройная молодая женщина в облегающем платье, на высокой платформе на ногах и в огромных солнцезащитных очках. Она сделала несколько шагов за ограду внутрь их территории и обратилась к Сергею, который на «южной» лужайке английского сада, невдалеке от въезда, проводил «боевые вылеты» с игрушечным радиоуправляемым вертолетом. Пронаблюдав за тем, как после недолгого разговора Сережа, оставив женщину у входа, побежал к вилле, Маша обратилась к Елене:

– Идем вниз, дочка. Нужно разобраться, кто это к нам пожаловал.

Через несколько минут, когда Маша с дочерью появились в «морских» дверях выходящего на две стороны холла, муж у противоположных дверей уже беседовал, как с удивлением поняла Маша, на русском языке с прекрасной незнакомкой, девушкой лет двадцати пяти, яркой брюнеткой с выразительными изумрудными глазами.

Муж, как обратила внимание Маша, пребывающий в несколько приподнятом настроении, более эмоционально, чем обычно, по-видимому, от присутствия красивой молодой женщины, представил гостью:

– Маша, познакомься, это Анастасия, наша соплеменница, из России.

Маша приветливо кивнула. – Очень приятно. Денис, что ж ты держишь гостью на ногах? Анастасия, проходите в гостиную, – Мария Николаевна приглашающее показала рукой налево, где за прозрачной стеной из толстого стекла, как было видно из холла, находилась достаточно большая уютная комната с необычным овальным столом по центру и десятком резных стульев вокруг него.

– Спасибо вам большое, Мария, за гостеприимство, – гостья очаровательно улыбнулась. – Мне неловко говорить, но я не одна. Со мной два оператора, которые ожидают меня в своей машине…

– Что ж вы сразу их не пригласили?! Густав! – откуда-то справа немедленно материализовался типичный представитель службы охраны. – Густав, пригласите двух джентльменов, прибывших с дамой.

– Да, мэм, – Густав почтительно поклонился.

– И загоните машины в гараж. Негоже их бросать у въезда.

Анастасия, молча наблюдавшая за действиями хозяйки, решила вмешаться.

– Мария, мне, право, неловко, что мы доставляем вам столько хлопот…

– Оставьте, – Мария Николаевна энергично махнула рукой. – Сегодня – выходной. У нас чересчур размеренная жизнь, и ваше появление – нам в радость.

– И все-таки я хотела бы объясниться, если позволите.

Мария, не ожидавшая увидеть в столь хрупком теле намек на твердость характера, несколько удивленно кивнула.

– Дело в том, что я – продюсер. Кинопродюсер. Моя цель – найти место для съемок фильма, так называемую «натуру». Оно должно быть уединенным, красивым, на берегу океана, с субтропиками на берегу и технологически доступным для съемочной группы.

– А о чем фильм? – несколько суетливо, скорее желая напомнить о своем присутствии, вмешался до того молчавший Денис, муж Марии Николаевны.

– О любви. О чем же еще можно снимать фильмы? – Анастасия ответила несколько сухо, по-видимому, желая отсечь все вопросы о фильме. – Я продолжу. Вторичной моей целью является снять как можно больше красивых планов дикой береговой линии, которые будут использованы при монтаже фильма.

– Сложная у вас задача, – констатировала Мария Николаевна. – Места здесь малодоступные, даже со стороны океана, при наличии катера в большинство мест сложно подобраться – прибрежная полоса усеяна рифами, а сам берег – скалистый, практически нет мест для высадки.

– Я это уже поняла. Естественно, вы лучше меня знаете, насколько непросто здесь пробиться на машинах к побережью. И, естественно, увидев вашу дорогу, ведущую прямо к океану, мы не могли не воспользоваться возможностью проехать по ней, не испросив заранее у вас разрешения. И… вот мы здесь.

– Интуиция вас не подвела, – вновь встрял в разговор Денис. – Вы поступили совершенно правильно, завернув к нам. Вы даже не представляете, насколько вам повезло! У нас есть изумительная смотровая площадка, вы нигде не найдете столь замечательных видов на океан и лагуну!

– Вот и замечательно, – Анастасия развернулась к основному входу в холл, из которого в сопровождении Густава появились двое сухопарых мужчин, оба – под сто восемьдесят пять, широки в плечах, с проницательными и умными глазами, сильными руками, оба – в джинсах и клетчатых рубашках с закатанными рукавами. Отличало их разве что – одному было около тридцати пяти, другому – не больше двадцати пяти.

– Знакомьтесь, мои операторы, Ярослав, – старший из них слегка склонил голову, – и Стас, – младший поднял руку в знак приветствия.