Что делает это еще интимнее.

Выполнять задание – это как писать прямо ему, раскрывать себя, обнажать часть души.

Это делает тебя уязвимым, но скрыть свои чувства невозможно.

Я полностью уверена, что это единственная причина, по которой я еще не прочитала его отзыв. Это объясняет все, и не имеет ничего общего с тем, что каждый раз, когда я думаю о профессоре Райане – о том, как он медленно заходит в класс, расстегивает манжеты своей рубашки и засучивает рукава, демонстрируя свои жилистые предплечья, или о том, как не могу перестать смотреть на его идеальную спину, когда он поворачивается, чтобы стереть с доски – это посылает прилив тепла через все мое тело. Мое дыхание замирает, сердце учащенно стучит, и я чувствую странное ощущение внизу живота.

Мое желание сохранить его отзыв, забрать его с собой, а затем прочитать, смакуя каждое слово, не имеет ничего общего с этим.

Когда я возвращаюсь в свою комнату в общежитии, я понимаю, что у меня нет места, где я могла бы прочесть отзыв наедине с собой. Мое сердце тонет, когда я вижу, что Луна сидит в наушниках, ссутулившись над своим ноутбуком. Она одновременно печатает и шуршит пачкой картофельных чипсов. Она так увлеклась тем, что делает, а ее музыка настолько громкая, что создается впечатление, будто она не замечает, что я в комнате.

Я неловко топчусь на месте. Интересно, я должна прервать ее, чтобы поздороваться, или мне подождать, пока она сама меня не заметит? Я решаю, что было бы более неловко, если бы я напугала ее, заметь она меня позже. Поэтому я перехожу на свою сторону комнаты и встаю так, чтобы она могла меня заметить.

- Как дела? – она лишь на секунду обращает на меня внимание, облизывает пальцы, покрытые крошкой, продолжая стучать по клавиатуре другой рукой.

- Ничего особенно. Была на занятиях, - громко говорю я, хотя она все равно меня не слышит. Супер громкая песня какой-то рок-группы, которая мне неизвестна – потому что я не слушала музыку, которая появилась в течение последних пятидесяти лет – играет в ее наушниках. Я даю себе молчаливый обет, изменить это как можно быстрее.

Присаживаясь на кровать, я достаю из сумки свои тетради и учебники. Сложенный край отзыва о моем письменном задании торчит из блокнота со спиралью, мое сердце замирает, и я мечусь, стоит ли взять и прочесть его.

Это как пластырь, говорю я себе. Просто сдерни его.

- Что ты делаешь? – я так увлеклась, что голос Луны заставляет меня подпрыгнуть.

- Что? – кричу я.

Луна отодвигается от стола и поворачивается на стуле. Она снимает наушники, позволяя гарнитуре болтаться у нее на шее.

- Ты просто так пристально смотрела на эту тетрадь, - отвечает она. – Хочешь чипсов?

- О, - вздыхаю я. Черт. Я, наверное, выгляжу, совершенно свихнувшейся, сидя здесь и пялясь на тетрадь, будто та содержит что-то радиоактивное. – Нет, спасибо.

Она приподнимает брови.

- Это отзыв с урока письма?

- Да. Как ты узнала?

- Ну, у тебя написано «Креативное письмо 207» на задней части тетради.

Я переворачиваю тетрадь другой стороной вверх, понимая, что, скорее всего, бездумно рисовала во время пары профессора Райана, как какой-то незрелый подросток, переживающий из-за предмета своего обожания. Спасибо господи, что не накалякала его имя с миллионом сердечек и цветов вокруг.

Я чуть было не задыхаюсь от этой мысли.

Нет. Я бы не сделала так, потому что я не думаю о мистере Гейбе в контексте предмета обожания.

Я не влюбилась в него.

Я не могла.

- А, да, я просто рисовала.

Луна смеется. – Мне так скучно во время занятий. Ну, точнее, не только на них. Мне скучно во время многих вещей, но особенно на парах, потому что они чертовски медленные. Поэтому я обычно провожу их, слушая вполуха, пока играю в компьютерные игры.

- Это то, чем ты занималась сейчас? – спрашиваю я. – Играла?

- Нет. Сейчас я взламывала сайт Госдепа, - небрежно говорит она.

Мои глаза расширяются. Моя соседка по комнате – хакер?

- Хм… - Я ничего не говорю, просто потому, что понятия не имею, как реагировать на такое заявление Луны.

Луна хихикает. – О боже. Выражение твоего лица бесценно, - восклицает она. – Расслабься, ничего я не взламывала. Просто играла в онлайн-игру. Черт возьми, ты чуть ли не умерла от сердечного приступа, всерьез подумав, что я средь бела дня взломала сайт Федерального Правительства!

Мое лицо краснеет от смущения. – Конечно же, я так не подумала, - усмехаюсь я. – Я просто подумала, что сайт Госдепа – мелочь, ведь любой человек может сделать это. Взлом сайтов ФБР и ЦРУ был бы более впечатляющим.

Она улыбается.

- Посмотрите-ка. У дочери проповедника есть чувство юмора. Может, мы все-таки поладим.

- Может быть, - говорю  я ей, останавливаясь, чтобы быстро добавить. – Дочь дилера марихуаны.

Луна смеется. Затем она снимает наушники с шеи, и, не вставая с кресла, бросает их на стол, а затем, не спрашивая, забирается полностью на кровать. Интересно, прошла ли я какой-то тест на инициацию соседки по комнате.

Она кладет пакет чипсов себе на живот и роется в нем, пока бросает взгляд на мою тетрадь.

- Так это твое сочинение или что?

- Да, - я кладу его на подушку рядом со мной, пожимая плечами. – Ничего такого. Просто это маленький отрывок, который я написала для своего письменного задания для литературного класса.

- Творческое письмо, значит, - подводит итог она, сидя на месте менее пяти секунд, прежде чем ставит одну ногу на пол и тянется за чем-то на столе. Поворачиваясь, она протягивает пачку жвачки.

- Хочешь?

- Нет, спасибо.

- Ну, как хочешь. Она запихивает пару подушечек в рот, прежде чем скомкать обертку и кинуть ее в мусорное ведро прямо через всю комнату, будто играя в баскетбол. Она отскакивает от стены и катится в противоположную от корзины сторону, но Луна не встает, чтобы поднять ее. – Значит, ты, должно быть, неплохо пишешь.

- Это еще почему? – спрашиваю я, подтягивая колени к груди. Луна заставляет меня нервничать. Она классная. Она та девушка, у которой большой жизненный опыт и куча друзей.

Я та девушка, у которой нет ни того, ни другого.

Пока я росла, мой отец был слишком обеспокоен тем, с кем бы я могла проводить время. И, конечно же, ни с кем вроде Луны, я бы никогда не смогла общаться с его одобрения. Мне никогда не позволялось просто «тусоваться» с кем-то. Так что сидеть здесь просто так, болтая с Луной, заставляет меня нервничать. Начнем с того, что мне в принципе некомфортно в обычных житейских ситуациях, а в ситуациях с общением с соседкой по комнате тем более.

- Писательство, - произносит она. – Ты учишься у Габриэля Райана, да?

Я киваю. – Я не знаю, хорошо ли я пишу. Я имею в виду, может быть да, а может, и нет. Не уверена, если честно. Я отравляла образец сочинения, чтобы поступить сюда, но никто никогда не читал ничего из того, что я писала раннее. Так что я действительно не знаю.

Луна приподнимает брови. – Как это так?

- Я просто никому никогда не показывала свое творчество.

- Тогда почему же ты учишься в таком классе, который явно не для всех, если твои работы никто никогда не читал, и ты даже не уверена, что хороша в этом?

То, как она задает вопрос, звучит обвинительно, и поток вины струится в моей голове, хотя мне не за что чувствовать себя виноватой.

Потому что я знала Габриэля Райана, когда была ребенком.

Потому что он рос с моим отцом.

Но мистер Гейб читал вступительные сочинения анонимно, ведь так? Он так и сказал, когда мы с отцом приходили к нему в кабинет. Кроме того, он показался искренне удивленным, увидев меня. Вообще-то, было больше похоже на то, что он в шоке. И что расстроился. Определенно расстроился.

Это факт. Мистер Гейб не хотел, чтобы я училась в его классе. На самом деле, он кажется очень раздраженным из-за того, что я еще не бросила его класс. Интересно, ждет ли он этого.

Когда я смотрю в потолок, Луна смотрит на меня, явно ожидая моего ответа.

- Я не знаю, как попала в этот класс. Я просто подала заявление.

Я умалчиваю часть о знакомстве с ним.

Это маленькая белая ложь. Мой отец был бы потрясен.  «Бог ненавидит лжецов», - сказал бы он.

Но это не может быть ложью, говорю я себе. Тот факт, что я раньше знала профессора Райана, совершенно не имеет значения.

- Никогда о нем не слышала. Видимо, он известный писатель или типа того? – Луна делает на долю секунды паузу, прежде чем продолжить, не дожидаясь моего ответа. – Я только слышала, что какие-то девушки говорили о тебе, когда я выходила сегодня утром из душа.

Я запинаюсь.

- Говорили обо мне?

Кто мог говорить обо мне?

Я едва произносила более двух слов, в основном «привет» и «доброе утро», некоторым на моем этаже в общежитии за последнюю неделю. Учиться, посещать занятия, ходить в столовую и книжный магазин – вот что является моими приоритетами. Общение с кем-то не на моей повестке дня.

Это, несомненно, порадует моего отца.

- Да, о тебе, - говорит Луна, усмехаясь. – Похоже, что я много знаю о писателях или, тем более, об известных писателях? Я слышала, как эти сучки говорили какое-то дерьмо про амишку с нашего этажа, которая учится в классе Габриэля Райана.

Она говорит это как бы случайно, что я даже не знаю, какую часть из этого обдумывать сначала.

- Говорили д… - я останавливаюсь. Нецензурные слова застревают на кончике моего языка, я почти решаюсь повторить это, но не могу себя заставить.

- Говорили фигню про сектантку? Кто такая амишка?

Луна пристально смотрит на меня.

- Я? Я – амишка?

Луна закатывает глаза.

- Не волнуйся из-за этих девушек. Наследие. Большие сиськи, отсутствие мозгов, семейные деньги. Делят общагу с нами, плебеями, в течение года, чтобы набраться жизненного опыта, - она подчеркивает часть про опыт, произнося слова с придыханием, при этом закатывая глаза.

- Наследие? – спрашиваю я.

Луна говорит так быстро, что мне трудно поспевать за ее мыслями. Она также не перестает двигаться, ее нога упирается в матрас, пока она говорит. Она крошечная связка энергии.

- Понимаешь, - вздыхает она. – Дети родителей, которые учились в этой школе, и их родители учились в этой школе, и их бабушки с дедушками ходили сюда, на протяжении поколений и бла-бла-бла. Наследие. Они не такие как мы.

Они не такие как мы.

Я так удивляюсь тому, что Луна так просто поставила нас обоих в одну категорию, что я даже не знаю, как ответить.

Кажется, она не замечает моего шока. Она просто продолжает говорить.

- В любом случае, ты понимаешь, - продолжает она, печально махая рукой. – Они все испорченные и дерьмовые.

Я киваю, будто знаю это. Реальность такова, что я ничего не знаю о том, кто испорчен, а кто нет. Я никогда раньше не встречала избалованной девушки. В таком городе, как Саус Холлоу, никогда не было ни одного богатого человека. Они были в другом городе, в получасе езды. Я была там однажды, вроде бы.

Мистер Гейб – единственный известный человек, родившийся в Саус Холлоу, и он прославился только после того, как покинул город, что не может быть совпадением. Даже будучи маленькой, я знала, что пребывание в Саус Холлоу, неизбежно будет высасывать каждый кусочек творчества или желание чего-то большего прямо из тех, кто жил там. Раньше я часто задавалась вопросом, что случилось с моей матерью, добил ли ее город, что она больше не смогла этого выносить и поэтому покинула его.

Чем старше я становлюсь, тем все больше понимаю, что, вероятно, именно из-за города она сбежала.

- Я не амишка, знаешь ли, - ляпаю я.

Я чувствую себя глупо, оправдываясь.

Я чувствую себя еще более смущающейся, одетая в длинное платье. Но это ненадолго, у меня есть кое-какие деньги на новый гардероб. У меня имелись кое-какие сбережения на моем банковском счете, когда я покидала Саус Холлоу. Деньги, которые я копила в течение многих лет, работая няней, и откладывала их на черный день. Моя стипендия может кое-как помочь мне, пока я не начну сама зарабатывать, но все же это не те деньги, которые я могу просто так спустить на магазины, покупая новую одежду, в отличие от большинства студентов здесь.

- Ни хрена, Пьюрити, - говорит Луна. Она останавливается на секунду. – У тебя есть прозвище? Это как-то странно, называть тебя Пьюрити.