Мой уровень интереса настолько высок, что я не уверен, обладает ли она всеми ответами. Конечно, она могла бы прийти сюда, чтобы найти меня и выплеснуть пиво мне в лицо после моего отзыва об ее работе.

Я был груб с ней.

Ладно, я был мудаком.

Мысль о моем отзыве на ее сочинение заставляет содрогнуться. Обычно я не такой придурок, когда дело доходит до отзывов. В конце концов, я не пытаюсь сокрушить чей-либо дух, и студенты, которых я выбираю для своих занятий, действительно, талантливы.

Обычно я оставляю честную критику, имеющую хоть какую-то положительную черту. В случае Пьюрити я бы оценил ее сочинение как поэтическое или лирическое. Если бы это был другой студент, я бы так и написал.

Так почему же с ней не так?

Я сказал себе, что жесткая критика – это именно то, что нужно этой девушке. Не то чтобы я вытащил эту критику из своей задницы. Ее персонажи были стилизованы, формальны и совершенно нереальны. Написание реалистичных персонажей, очевидно, ее слабое место. Конечно, я не ожидал ничего другого от девушки, которая столь невинна, как она.

Обеспокоенный чувством вины за то, что был настолько жесток с ней, я не сразу замечаю, что она стоит там с какой-то татуированной и частично побритой девушкой в драных джинсах.

Девушкой, в точности противоположной той, с кем я ожидал увидеть Пьюрити. Черт, я вообще не ожидал, что Пьюрити будет здесь: в притоне с пиццей, бильярдными столами, дротиками и пивом.

У ее отца, вероятно, случился бы инсульт, узнай он, что она была здесь.

Я не совсем уверен в том, что татуированная девушка и Пьюрити подруги, пока девушка не берет руку Пьюрити в свою, и не ведет ее в направлении пустого столика в другой стороне комнаты.

Да уж, херово. Возможно, Пьюрити можно дать надежду, в конце концов.

Знаете, я не папочкина дочка.

Судя по тому, как Пьюрити улыбается и кивает татуированной девушке, я понимаю, что, должно быть, недооценил ее. Может быть, она не так тщательно слушалась отца. Может быть, она не настолько ограниченная, как я предполагал.

В конце концов, я не видел девушку много лет. Возможно, я сделал свои выводы о человеке, основываясь исключительно на ее одежде и манере поведения, а также на том, что она – дочь Алана.

Это делает меня чертовски поверхностным, верно?

Она смотрит в мою сторону, и осознание освещает ее лицо. Ну, освещает – это не совсем правильный термин для этого. Похоже, она не очень-то рада видеть меня.

Она определенно не сильно рада видеть меня.

Ее глаза сужаются, а выражение лица превращается в маску.

Это охренеть как неловко.

Я киваю ей. Профессионально, повседневно киваю. Это кивок, который говорит о том, что я определенно, ни в коей мере, виде и форме не побежал обратно в свой кабинет после той первой пары дрочить из-за ее пухлых и милых губок. Это кивок, который говорит, что я никогда не представлял ее губы, обернутые вокруг конца моего члена, или ее голову, двигающуюся вверх и вниз по моей длине. Но это не говорит о том, что я не виноват в подобных фантазиях с ней в главной роли, потому как знаю, насколько она молода, неопытна и невинна.

Профессионально.

Подходяще.

Уместно.

Повторяю я себе как мантру, пока Пьюрити садится за столик напротив ее подруги, и я стараюсь не смотреть на нее как распутный мерзавец, хотя и чувствую себя таковым. Пьюрити что-то говорит своей подруге, и та кидает на меня дерзкий взгляд. На секунду, у меня появляется иррациональная мысль о том, что ее подруга догадывается о моих грязных фантазиях о Пьюрити, но это смешно.

Пьюрити, должно быть, сказала своей подруге, какой я мудила.

Это ненамного, но лучше, чем быть извращенцем.

Еще одна волна боли бьет меня за мое поведение, но я отодвигаю ее. Вот как это должно быть. Быть мудаком – значит держаться от нее подальше.

Я держу ее в безопасности.

Возвращаясь к ноутбуку, я вынуждаю себя сосредоточиться на письме. Но когда я начинаю печатать, мне совсем не нужны силы. Я подпитываюсь каким-то неизвестным импульсом, который не могу объяснить. Я не знаю почему, но мне начинает казаться, будто, когда я вижу Пьюрити, тогда открываются врата творчества, и я пишу. Но это смешно.

Тем не менее, я теряю себя в письме, слова текут, пока я не заполняю две страницы. Затем поднимаю глаза вверх, когда Дин возвращается к моему столу с хитрым выражением на лице.

- Не говори мне, что с моей пиццей что-то не так, - говорит он, скрещивая руки на большой груди.

- Черт, - бормочу я. – Я так отвлекся, что даже не думал о пицце, Дин.

Он качает головой.

- Если бы я не знал тебя так долго, сколько ты сюда приезжаешь, Гейб, это было бы чертовски обидно.

- Если я введу тебя в свой роман, это исправит положение? – шучу я.

Дин Сникерс.

- Не делай меня одним из твоих сраных сюси-пуси эмоциональных мужиков.

- Я думал, ты не читал моих романов.

- Только не зазнайся. Моя жена заставляла меня, когда они читали твои книги в ее литературном клубе. Обычно я не читаю женскую литературу.

- Художественную литературу, - поправляю я. Частью того, почему мне нравится приезжать сюда, является то, что Дин может поливать меня дерьмом, а я делаю это в ответ. Это напоминает мне о морских днях.

- Без разницы, - издевается он. – Сделай меня злодеем или типа того.

- Ну, это вряд ли получится.

- Ты хочешь, чтобы я упаковал пиццу в коробку или как? Ты сегодня как-то засиделся.

Я смотрю на часы. Проклятье.

- Черт возьми, Дин. Я не думал, что уже почти семь. Ты должен был выгнать меня из кафе, если тебе было нужно.

Обычно я ухожу отсюда в районе шести вечера, до того, как здесь появится толпа студентов, которых Дину нужно будет обслужить. Я стараюсь избегать мест, где тусуются подростки, так как нет ничего более неловкого, чем натыкаться на своих пьяных студентов в городе. Но если бы я избегал всех мест, где они тусуются, я бы пропустил некоторые из лучших притонов в этом городе.

- Ты думаешь, что я какая-то фиалка, которая не может сказать тебе, нужен ли мне столик или нет? Если бы я хотел, чтобы ты освободил столик, я бы выгнал тебя из-за гребаного стола, - он делает паузу. – А вот теперь я выгоняю тебя.

Я смеюсь.

- Дай мне коробку, - говорю я ему, закрывая ноутбук. – Я должен вернуться домой и выгулять Хэми. Я не обратил внимания на время.

- Писатели, - бормочет он, тряся головой, пока уходит.

Когда он заходит на кухню, я не могу не посмотреть через всю комнату на столик, где сидит Пьюрити и ее подруга. Я прилагал максимум усилия, чтобы игнорировать их, но я не могу проигнорировать двух парней, сидящий у стенда и болтающих с ними.

Двое парней, одетых в бейсболки задом наперед и застиранные футболки с принтами в виде греческих букв. Точнее, двое пьяных сопливых мальчишек.

Мне нужно взять пиццу, ноутбук, пойти домой и погулять с Хэми. Вот что сделал бы нормальный профессор.

Я должен игнорировать двух дебилов, которые явно пытаются подкатить к Пьюрити и ее подруге. Вот что сделал бы профессор, не имеющий личной истории с одной из своих студенток.

Я должен оставить это как есть.

Что это, ревность? Я понимаю, что смотрю, как один из парней шутит, а другой ржет, толкая локтем того, который пошутил. Два дегенерата.

Но я ничего из этого не делаю. Вместо этого, мне интересно, как долго они будут разговаривать с девушками. Интересно, во вкусе ли Пьюрити кто-то из них.

Один из них откидывается и опирается предплечьями на верхнюю часть сидения позади Пьюрити. Его близость с ней немедленно посылает прилив раздражения сквозь меня, которое я не могу рационально объяснить. Когда он наклоняется к ней и прикасается к ее плечу, говоря что-то, чего я не могу разобрать, мое раздражение быстро усиливается.

Я злюсь.

Я еще сильнее злюсь, когда она отклоняется в сторону, отодвигаясь от него. Ей явно некомфортно, и он виновен в этом. Мне не нравится то, что он стоит рядом с ней, мне не нравится то, как он наклоняется к ней, и мне определенно не нравится то, что он прикасается к ней.

Теперь я совсем в смятении.

Я встаю, прежде чем подумать о последствиях. Если бы я продумал последствия, то понял бы, что это был глупый, нелогичный, плохо продуманный выбор. Он включает в себя ненужное количество внимания к профессору, который вмешивается в личную жизнь одной из студенток очень сомнительным способом.

Очень сомнительным, учитывая те вещи, которые приходили ко мне в голову конкретно об этой студентке.

До того, как осознать ситуацию, я стою у их столика. К моему огромному облегчению, я физически ничего не делаю этому придурку и не мешаю ему прикасаться к Пьюрити, но только потому, что как только он видит, что я приближаюсь, то сам убирает руку.

- О, э… - заикается он, пытаясь прочистить горло. – Я не знал, что ты здесь со своим отцом.

Пьюрити заливается глубоким оттенком красного.

- Это не мой отец.

Ее подруга издает громкий хрюк, прикрывая рот ладонью. Потом она смотрит на меня, поднимая брови.

- Это не ее отец. Это известный профессор Райан.

Подруга чертовски пристально смотрит на меня, и это означает, что Пьюрити рассказала ей о моем отзыве. Но она не смотрит на меня как на извращенца, что означает – Пьюрити не рассказала ей о том, как я искоса наблюдал за ней.

То, как она скрещивает руки и кидает защитный взгляд на Пьюрити, заставляет меня почувствовать тепло. По крайней мере, у Пьюрити есть хоть кто-то, кто присмотрит за ней, кто, очевидно, может позаботиться и о себе тоже.

- Что ж, - говорит с сарказмом парень. – Мы будет за бильярдным столом. Если вы захотите потусоваться, приходите. Конечно же, если ваш отец даст вам разрешение. – Он делает жест рукой в сторону другого сопляка, будто они двое – самые умные люди в мире, прежде чем уйти в сторону бильярда.

Пьюрити с яростью смотрит на меня.

- Что вы здесь делаете?

- Да, профессор, - говорит подруга Пьюрити обвинительным голосом. – Это у вас привычка такая, прерывать всех ваших студенток, пока они пытаются познакомиться с парнями?

- С парнями? – я не могу сдержать удивление в своем голое. – Это то, что происходило здесь?

Подруга Пьюрити громко фыркает.

- С этими парнями? Да, верно, - она делает паузу. – Но они не в моем вкусе. Правда, может, они понравились Пьюрити. Без обид.

- Мне? Что? Нет, меня они не заинтересовали. Я имею в виду, связываться с ним – эм… нет, спасибо, - она останавливается, делая глубокий вдох, пока ее щеки приобретают более яркий оттенок красного. – Вообще-то… мне нужно в туалет. Увидимся в классе, профессор Райан.

Она пододвигается к краю сидения и встает, но теряет равновесие. Я оборачиваюсь к ней, и она спотыкается.

Прямо об меня.

Она падает на мою грудь, громко охая, когда ее тело прижимается к моему. Мои руки автоматически хватают Пьюрити, и на секунду я держу ее тело напротив своего, пока она смотрит на меня.

Все замирает.

Кажется, что время замедлилось, по крайней мере, окружающий мир. Я держу ее, и она смотрит на меня широко распахнутыми глазами, волосы струятся по плечам.

В тот момент, когда моя кожа прикасается к ее, словно разряд тока проходит между нами, возбуждение мгновенно охватывает нас. Это худшее клише в мире, но это единственный способ описать то, что происходит между мной и Пьюрити. Я без сомнения знаю, что она тоже чувствует то же самое, потому что вижу это в ее глазах.

Почти непреодолимое желание поцеловать ее, здесь и сейчас, посреди кафе, заполненное не пойми кем, вспыхивает во мне. И как будто она умеет читать мысли, ее голова слегка поднимается к моим губам.

Я почти это делаю.

Я почти что, блядь, целую эту девушку.

Затем я быстро прихожу в себя, потому что ни за что не должен целовать эту девушку.

Девушка – ключевое слово.

Студентка – другое слово.

Я не могу поцеловать ее посреди общественного места, как обычную женщину, которая не является моей студенткой или дочерью моего бывшего друга.

Я отпускаю ее, и она просто стоит там какое-то мгновение, моргая несколько раз, прежде чем прочищает горло и, поворачиваясь, практически бежит в сторону задней части кафе.

Подруга Пьюрити бросает на меня взгляд, она поднимает брови и делает глоток содовой.