Потираю лоб, в ожидании ее ответа. Абсурд какой-то.

— Бумагу, — бормочет она, явно чувствуя себя униженной. — Не могу найти.

Беру с раковины несколько бумажных полотенец и протягиваю Ане, хотя бы стараясь делать вид, что ничего не вижу. Однако взгляд цепляется за, — ставшие неким фетишем, — хлопковые трусики натянутые коленями.

Эта девочка и в своих обносках меня с ума сводит. Что же будет, если ее в гипюр и шелк нарядить? Примерить ей все те бриллианты, что я на аукцион приготовил. Нарядить в такое же шмотье, как эти курицы в зале, что смели на нее коситься недобро? Да она на голову выше их станет!

Аня всхлипывает, и поправляет одежду. Расстроилась. Не нравится ей собственная беспомощность.

Подхватываю ее под локоть и веду к раковине. Включаю воду.

— Почему плачешь? — хоть и знаю ответ, но все же спрашиваю.

Молчит. Становлюсь за ее спиной и накрываю руки своими, подсовывая под теплую воду.

— Тут нечего стыдиться. Это естественная потребность и впредь не смей о таком молчать. Неловко было бы, если бы ты в итоге попыталась терпеть и оконфузилась бы при всем ресторане. А сейчас все в порядке.

— Не в порядке! — наконец протестует она. — Я будто ребенок малый, что вам со мной возиться даже в такие моменты приходится! Это не то… Потому вам и мерзко от меня становится… Я ведь...

— Не мерзко, — перебиваю ее я. Склоняюсь и целую в шею. — Если тебе станет спокойней, даже в таких обстоятельствах я продолжаю тебя хотеть.

Икает от неожиданности и замирает, уперев невидящий взгляд в зеркало. В подтверждение своих слов припираю девушку к раковине.

— Чувствуешь? — хриплю в ее ушко.

Судорожно вздыхает и едва заметно кивает. Поворачиваю Аню к себе лицом и на секунду касаюсь теплых губ поцелуем.

— Признаться, я уже устал ждать. Сил нет, — выдыхаю в ее приоткрытый ротик.

— Чего же вы ждете?

— Не могу позволить себе снова взять тебя в неподобающей обстановке.

Вижу, что ее заинтересовало упоминание «снова», потому продолжаю:

— В прошлый раз я брал тебя на рояли. Ты так великолепно стонала, что я по сей день не могу выбросить эти стоны из головы. Хочу услышать снова, — мои руки отправились в безотчетное путешествие по стройному телу.

Напугаю ведь…

Осторожно задираю юбку и касаюсь мягкого хлопка. Аня запрокидывает голову и прикусывает губу.

— Ну же, не сдерживай это, — мои пальцы ныряют под резинку трусиков.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ммм, — выдыхает она мелодично.

Чувствую, как у меня кровь вскипает от этого звука. Ее стоны не похожи на то, что я привык слышать наедине с девушками. Не пошло, а нежно, смущенно, желанно… Можно до бесконечности перечислять. До появления в моей жизни голосистой барменши, я и не догадывался, насколько у меня восприимчивый слух. А уж тем более, что меня можно возбудить одним лишь звуком.

Очухиваюсь, только услышав настойчивый стук в дверь.

— Черт, нам снова помешали, — бормочу недовольно.

— Вы ведь сами говорили о неподобающей обстановке, — задыхаясь, бормочет Аня, поправляя одежду.

— И то верно, — потираю затылок, оценивая наш общий внешний вид.

Нельзя с ней так. Сколько раз зарекался. Довольно уже того раза. Пожалел ведь потом о своей порывистости.

Хочу ее. Но хочу так, чтобы и ей хорошо было. Чтобы не стеснялась меня, не зажималась.

Открываю дверь и вижу перед собой побледневшего пацана, что нас сегодня обслуживал.

— Так вы здесь? — кажется, он реально удивлен нас найти. Видать уже подумал, что ему за нашу котлетку с пюрешкой из своего кармана платить придется.

— Пирожные с собой заверни, водиле моему отдашь. И бегом терминал тащи. У нас тут еще пара важных дел наметилась.

Пацан даже боится с места двигаться. Протягивает руку куда-то за угол и возвращает ее на место уже с терминалом. Не глядя прикладываю телефон и выхожу из туалета, увлекая за собой Аню.

Усмехаюсь, обнаружив в тесном коридорчике перед туалетом нескольких работников ресторана, во главе с бестолковым охранником с напуганными глазами. Ну, серьезно, ребят, этого задохлика любой подпитый клиент отсюда вынесет.

Выйдя на улицу, обнаруживаю, что уже темнеет. Вдыхаю полной грудью и сжимаю в своей ладони нежные пальчики.

— Что у нас за важные дела? — интересуется Аня, явно немного приободрившись нашим туалетным поцелуем.

И что-то в душе шевелится от этого «у нас». Только сейчас понимаю, что я это первый ляпнул.

Шагаю вперед по улице, осматривая витрины бутиков:

— Ты же понимаешь, что моя женщина не может ходить в обносках? — строго говорю я.

Аня не отвечает. Останавливаюсь перед дверью одного из магазинов и поворачиваюсь к ней. Жмется, неуверенно подтягивая полы куртки.

Грубанул, походу. Опять.

— Обидел? — спрашиваю потому, что действительно хочу знать, что для нее «слишком».

— Преследовали эту цель?

— Я хотел сделать акцент на другой мысли. Раз уж тебе жить в моем доме. Спать со мной. Есть. То ты отныне моя женщина.

Пальчики в моей руке невольно дергаются. Но Невеличка молчит, никак не выдавая своих эмоций относительно моего заявления, продолжая усердно таранить невидящим взглядом уличную плитку.

— Не могу тебе ничего гарантировать и как долго я не потеряю к тебе интерес, тоже предсказать не могу. Однако две вещи точно обещаю: я договорюсь на счет операции и, покуда мы ее ждем, ты будешь жить в моем доме.

Поднимает голову. И я мысленно готовлюсь к вопросам, которые мне не хочется от нее слышать.

— А что если ваш интерес ко мне угаснет раньше, чем мне восстановят зрение? Ведь тогда по сути вашей заинтересованности в этой сделке больше не будет.

Так и знал.

Почему-то меня коробит от ее предположения. Хотя оно вполне уместно, учитывая мои собственные слова.

— Найму тебе сиделку, а сам свалю в городскую квартиру, — сухо отвечаю я.

— Нет, — цепляется за мой рукав так, словно я прямо сейчас сбежать собрался. — Так не пойдет. Это ведь ваш дом. Если вы наиграетесь, просто отправьте меня в ту семью, что нашла Лариса. Ладно?

Боюсь, даже если наиграюсь, не буду готов сразу отпустить ее. Скорее оставлю про запас. На случай, если снова вспыхнет. Чтобы не искать ее потом.

Вхожу в стеклянную дверь, увлекая за собой Аню.

— Добрый вечер, — рядом тут же материализуется консультант. — Могу вам чем-то помочь?

Придирчиво осматриваю прикиды манекенов, представляя этот шмот на Ане. Вроде ничего так. На первое время сойдет. Все лучше, чем ее затасканные тряпки.

— Вам нужно снять мерки с этой девушки. Одежду с того манекена и все подобное, подходящее моей спутнице, отправите мне домой. А пока просто переодеть. Всё! — выразительно смотрю на слегка растерявшуюся продавщицу.

Кивает вроде понимающе:

— Всё, начиная от белья, заканчивая верхней одеждой? — все же переспрашивает она.

И я уже чувствую Анин протест.  Невеличка все сильнее пытается спрятаться за моим плечом, но я не выпускаю ее руку из крепкого захвата, не позволяя сбежать.

Киваю продавщице и передаю ей дрожащую ладонь Ани.

— Она не видит, — говорю максимально тихо, и продолжаю несколько предостерегающе: — Так что будьте с ней нежны, как с собственным ребенком.

Женщина на какой-то миг окончательно теряется, но видимо вспомнив о профессиональной этике, вежливо склоняет голову и уводит Анюту с моих глаз.

Ко мне тут же подскакивает еще одна работница, которая с ходу щебечет «чай, кофе». Отмахиваюсь от нее и прошу показать, куда тут можно упасть для глубоких размышлений в уединении.

Меня проводят в зал, и я с удовольствием разваливаюсь на мягком кресле. Откидываюсь на спинку и прикрываю глаза.

Я просто больной. Мало мне было вестись на нее под градусом, так я теперь и в трезвом виде от нее отказаться не могу. Что за чертовщина? Эта девчонка будто приворожила меня!

Помню, маленьким когда был, мать вечно пугала меня, чтобы из двора далеко не уходил, мол цыгане украдут. Постарше стал, понял, что я-то и цыганам даром не снился. Тогда ей зачем? Чтобы защитил. Тогда другой вопрос… зачем мне? Может и правда колдунья?

Сталкивался я со всякой дичью в своей бурной молодости. Сбивали денег с побирушек, что прикидывались инвалидами у метро. Крышевали всяких аферистов.

Была особо «любимая» мною категория мошенников – матери, что с детками маленькими у перехода жалобились. Знал я, как эта схема мутная работала. Накачают младенца не пойми чем, чтобы тот спал весь день и сидят, милостыню просят. Мерзость. Я всякой грязи повидал, но это…

Пацаном был. Не знал, как помочь. А в ментовку звонить – пацаны не поймут. Поэтому я скорую вызывал. Потом стоял и смотрел, как приезжает каталка и мадам увозят до выяснения обстоятельств.

Что-то я опять увлекся воспоминаниями. Я это вообще к чему? Ведьма ли она?

Была одна опытная сэра на моей памяти. Мать табора. Мудрейшая женщина и так вокруг пальца обводить, как она ни один карманник не мог. Мы над ними тоже контроль держали, так что приходилось не раз столкнуться. Вот она-то была знатной ведьмой. Своим гипнозом могла мою братву без трусов на улицу выставить. А я не поддавался. Смотрел на этих идиотов, будто они с катушек едут и ухмылялся.

Сэра все смотрела на меня своим взглядом одурманивающим, — как сейчас ее глаза помню: карие, налитые кровью, — и пела свои сладкие песни «позолоти, расскажу». Да я все отнекивался.

Признаться из-за этой своей стойкости и поднялся раньше остальных ребят. Многие из них репутацию с цыганкиными фокусами изрядно подмочили. А я все наблюдал.

Поднялся… Вздыхаю тяжело. Не раз я на своем пути к вершине размышлял о том, что гора-то из костей, да и сама вершина прогнила насквозь, ведь никаких понятий не осталось у «коллег по цеху».

Уже сам старшеком был, когда наши ребята решили взять шефство над мамашами у перехода. Это и стало толчком, что пора бы сматывать удочки, ведь река превратилась в болото. Когда я пацаном к ним попал, так хоть нормы морали какие-то были. А потом…

Сэра тогда она уже совсем старой была. Кроме меня уже никто и не решался к ней сходить. Проучила она их неплохо.

— Сколько лет ходишь сюда, — завела свою скрипучую песню старая цыганка. — Неужели напоследок не позволишь взглянуть на твою судьбу?

— Напоследок? Никак помирать собралась? — усмехнулся я тогда, игнорируя ее манипуляцию.

— И я. И ты. Да только ты воспрянешь потом. Будешь долго в темноте бродить. Даже когда будешь уверен, что вышел к свету, все еще мрак в твоей душе сжирать тебя будет.

— К чему предсказания, если выхода нет, — делая вид, что принимаю ее игру, отвечаю я с улыбкой.

— А кто говорит, что нет. Есть. За руку тебя выведут. Всю твою спесь собьют. Раны так закровоточат, что готов будешь на луну выть, лишь бы найти что потерял. Ползком. На ощупь. К свету, соколик.

Улыбаюсь, вспоминая старую цыганку. Все о чем она говорила, пожалуй, уже случилось. И я вроде не верю. Общие абстрактные слова, подходящие наверно к жизни каждого.

Но запомнились они мне.

На следующий день услышал, что цыганка умерла. И я вскоре за ней. А когда «воспрял», как выразилась сэра, решил, что хватит с меня.

— Мы закончили! — едва не вздрагиваю, услышав рядом с собой звонкий голос консультанта.

Поворачиваюсь и довольно ухмыляюсь, окинув Аню придирчивым взглядом. Как я и предполагал. Конфетка.

Даже не удивлен, однако глаз оторвать не могу. Короткое платье-рубашка из невесомого шелка вздрагивает от малейшего движения воздуха, вынуждая мою фантазию пробуждаться.

Поднимаюсь с кресла и подхожу к своей Невеличке. Загипнотизировала ли она меня или околдовала… Кажется мне нет до этого дела сейчас.

— Тебе нравится? — спрашиваю, слегка склоняясь к ней.

— Я же не вижу, — тут же начинает она оправдываться.

— Тебе и не должно нравиться на вид. Это для меня. Я об ощущениях. Нравится быть моей женщиной?

Смущенно опускает голову, и будто прислушивается, есть ли кто-то рядом:

— Оставьте нас на секундочку, пожалуйста, — бормочет, обращаясь к консультанту.

Женщина кивает и едва скрывается за углом, Аня выпаливает:

— Вообще-то нет! — бровки на переносице домиком собираются. — Это все явно перебор! Как я, по-вашему, потом за это все расплачиваться буду? Ну, купили бы одно платье, чтобы не стыдно было на меня смотреть и достаточно. Это же всего на несколько недель…

Что именно в ее тираде вызывает во мне гнев, понять не могу, но невольно стискиваю челюсть и шиплю сквозь сжатые зубы: