Через некоторое время доктор нас успокоил, заверив, что Лавр вот-вот должен прийти в себя. Мы с Лидией Евгеньевной облегченно выдохнули и даже ободряюще друг другу улыбнулись. Камень с души не спал, но какая-то внушительна его часть определённо откололась. Но я совершенно оказалась не готова к тому, что уже минут через десять после убеждений о скором пробуждении Лавра, доктор заявит об обратном.

— Он еще не пришел в себя.

— Но это ведь нормально? Да? — жестким тоном интересуется Лидия Евгеньевна. — У моего сына черепно-мозговая травма и ведь какое-то время он может не приходить в себя.

— Да, но…

Молодой доктор обрушил на нас щедрый поток медицинских терминов, о которых я никогда не слышала и уж тем более, не знала, что они обозначают. Как правило, уже очень опытные доктора стараются избежать этой ненужной нагрузки и в общих чертах объясняют родственникам, что именно сейчас происходит с пациентом.

В конечном итоге мое сознание выхватывает лишь одно слово, которое переворачивает всё внутри меня с ног на голову. Кома…

40

Месяц… Целый месяц застывшего в моем сознании времени. Целый месяц вечерних молитв у себя в комнате перед сном. Целый месяц вся моя сущность была там, в палате, рядом с Лавром, она тянулась к нему, целовала его, обнимала.

Это был месяц полный испытаний и слёз, что не дрожали на ресницах, они омывали мою душу, я плакала где-то очень глубоко в себе. Все вокруг твердили мне, что кома — это еще не приговор. Уговаривали меня поесть. Ругали, что я совсем себя не щажу.

Яночка всё это время жила у тёти Гали. Дочка не должна видеть свою мать такой, не должна ощущать этой тяжелой тягучей атмосферы, что буквально окутала собой дом. Лидия Евгеньевна помогала решать все проблемы, что были связанны с работой Лавра. Даже Диана, которая давно добровольно приняла решение не вмешиваться в дела бизнеса, тоже всеми силами пыталась помочь. Параллельно с этим Диана часто ездила со мной в больницу к Лавру и сопровождала в женскую консультацию.

Я ела, потому что мой малыш нуждался в витаминах, я спала, потому что не имею никакого морального права истощать себя, тем самым причиняя вред своему еще не родившемуся ребенку. Я часами сидела у кровати Лавра, потому что сейчас это было именно то место, что предназначено исключительно для меня и ни для кого больше.

Лавр был неподвижен, бледен и заметно осунувшийся. Он высыхал буквально на глазах, становился всё меньше и казалось, что в очередной раз, когда я вот так приду навестить его, то никого не увижу. Будут лишь смятые белые простыни, а он исчезнет, растворится, будто его никогда и не существовало.

Конечно, меня пугает эта мысль, как и сотня других мыслей со схожей тематикой, но я каждую из них усердно блокирую в своем сознании. Я не одна и ни на секунду не должна об этом забывать. У кровати Лавра я всегда сижу до последнего, пока медсестра деликатно не напомнит мне о том, что часы посещений уже завершились.

Порой я просто смотрю на Лавра и аккуратно, словно он созданный из хрупкого хрусталя, касаюсь его руки. Он так не похож на себя будто я на восковую куклу смотрю, на дубликат, на клон. Узнаю родные черты и вижу каждую родинку на внутренней стороне широкой ладони, но в то же время кажется, что передо мной лежит некто чужой и бесконечно далёкий.

Иногда я разговариваю с Лавром, твёрдо убежденная в том, что он хотя бы отчасти меня слышит. В основном говорю либо о том, как себя чувствует малыш, либо просто болтаю о всякой ерунде, чтобы мой ментальный блок против негативных мыслей даже не смел сдвинуться с места. Ерунда всегда успокаивает, она понятна и обыденна, а этого сейчас всем нам и не хватает.

По вечерам, конечно, бывает тяжелей всего и уверена, это касается не только меня. Поэтому именно вечером все мы: я, Диана, Макс и Лидия Евгеньевна собираемся дома вместе. Какое-то время никто нарочно не прикасается к самой главной и болезненной теме. Это слишком трудно. Но позже всё равно срываемся, подбадриваем друг друга и строим планы на будущие, в котором обязательно будет Лавр. Кажется, такого невероятного единства с семьей своего мужчины я еще ни разу не ощущала.

Потом наступает утро, и все разъезжаются по делам, я же спешу к Лавру в больницу. За ним наблюдают лучшие врачи, которых Лидия Евгеньевна буквально приволокла из-за границы. Пока что никаких точных прогнозов они не дают, но и ухудшения не наблюдается.

Как обычно, я делюсь последними новостями и рассказываю о том, что малыш внутри меня в последнее время пинается по-особенному сильно, будто пытается привлечь к себе внимание или показать своими прикосновениями, что он тоже с нами и тоже очень переживает за отца. Как всегда, я пытаюсь удерживать свой ментальный блок, но сегодня почему-то получается из рук вон плохо. Месяц подходил к концу, но никакого прогресса не прослеживалось. Всё, что я могла — это просто смотреть на неподвижного Лавра и бесконечно умолять высшие силы, чтобы они привели его в чувства.

Я не хотела плакать, душила в себе этот порыв, но сегодня он оказался значительно сильней меня. Весь тот поток эмоций, который я так успешно блокировала в себе на протяжении месяца, всё-таки проломил оборону. Опустив голову и крепко сжав бледными пальцами край больничной простыни, я тихо заплакала, умываясь горячими слезами. Плечи тряслись, сердце раненым животным билось в грудной клетке. Я просто не понимала, за что всё это обрушилось на наши плечи. Почему именно Лавр попал под прицел чудовищной случайности? Почему я такая слабая? Почему у меня так упорно хотят отнять человека, которого я полюбила каждой клеткой своего тела и от которого в моем чреве росла и крепла новая жизнь?

— Нужно быть сильной, — упорно шептала я сама себе сквозь стиснутые зубы, — я буду сильной. Это просто минутная слабость. Мне нужна была передышка.

Мое дыхание постепенно выравнивается, а слёзы высыхают, кажется, я вновь заполучила контроль над своими эмоциями. Теперь мне стало значительно легче, комок в душе немного ослаб.

Немного помолчав, я вновь принялась разговаривать с Лавром, но основной моей собеседницей оставалась всё-таки тишина. Вытащив из сумочки телефон, я принялась зачитывать последние новости в области бизнеса, прекрасно зная, что Лавр каждое утро проводит этот небольшой ритуал за чашкой крепкого черного кофе. Читаю всё медленно и разборчиво, чтобы не исказить по случайности ни один факт. Читаю так, будто Лавр меня слышит и терпеливо вслушивается в каждое слово.

Потом приходит время попрощаться до завтрашнего дня. Не будь я беременна, то выдрала бы зубами право быть рядом со своим мужчиной днями и ночами. Но я не одна, под моей ответственностью находится ребенок и я не должна забывать о его благополучии. Лавр мне иное поведение просто не простит.

Аккуратно поцеловав лоб Лавра, я уже тихонько хотела выскользнуть из палаты, но внезапно услышала какое-то тихое сдавленное мычание. Мысли о том, что мне могло показаться, почему-то даже не возникло. Я обернулась и внимательно посмотрела на бледное с впалыми щеками лицо Лавра. Оно было всё таким же спокойным, правда, черные густые брови едва заметно дёрнулись и опять послышалось мычание. Я не растерялась и тут же вызвала докторов. Меня, естественно, из палаты вывели.

Последующие десять минут казались для меня таким же длинными, как и весь прошлый месяц. Аккуратно сложив руки на животе, я ходила туда-сюда и ожидала, когда мне дадут исчерпывающий ответ по поводу состояния Лавра.

Кажется, я безбожно искусала себе все в губы, находясь в жутком нетерпении. Но вот из палаты выходит доктор. Тот самый молодой доктор, который месяц назад ненамеренно вогнал всех нас в пучину печали и шока.

— Пациент пришел в себя, — всё таким же спокойным тоном, как и тогда, заявляет он, вознося меня этим вердиктом не просто к небесам, а к солнцу.

В этот раз во мне ширится не боль, а радость, да такая сильная, что даже воздуха не хватает и места для ее колоссальных размеров уже нет.

41

Первая полноценная встреча с Лавром состоялась лишь на следующий день после обеда. Мне хотелось увидеть его как можно быстрей, но доктор порекомендовал отложить это событие до завтра. Я, собрав все остатки своего терпения, отправилась домой. Там уже обо всём рассказала Диане и Лидии Евгеньевне. Они обе расчувствовались и обнялись, а затем обняли и меня. Это был эмоциональный порыв, облегчение, от которого даже немножко больно, настолько оно долгожданное и необъятное.

Наш совместный ужин проходит в невероятно расслабленной и счастливой атмосфере. Прошлое недопонимание с Лидией Евгеньевной, ее попытка разлучить меня с Лавром, с помощью Виктории, приглашенной на праздник, все те жестокие слова — это осталось в прошлом, за боротом нашей жизни. Нет, мы не станем подругами, потому что и для меня, и для Лидии Евгеньевны это противоестественно, но мы обе убедились в подлинности своей любви к Лавру. К нашему общему центру личной Вселенной.

На следующий день мы все втроем едем в больницу. Сладко-горькое счастье окутывает нас, поглощает и убаюкивает. В воздухе уже ощутимо дыхание зимы, но погода сегодня стоит солнечная и безветренная. Оказывается, Лидия Евгеньевна кроме надменности жесткости умеет излучать еще и радость. Настоящую и такую заразительную. Она преображает лицо женщины, делает его моложе и привлекательней.

Естественно, в палату к Лавру мы хотели зайти все вместе, но доктор объявил, что лучше будет по очереди и ненадолго. Право быть первой предоставляют мне. Казалось бы, такая мелочь. Мы ведь не маленькие дети, чтобы толкаться и стремиться первой проникнуть в палату. Но тем не менее. Ни Диана, ни Лидия Евгеньевна не желают менять своего решения. Чувство безмерной благодарности колит в душе, пока я вхожу в палату.

Сердце бешено стучит в груди, дыхание сбивается, а в кончиках пальцев словно засели маленькие безболезненные иголочки. Лавр лежит в своей огромной кровати, под голову подложено несколько подушек. Осеннее солнце отдает свои последние щедроты моему любимому мужчине.

Как только я вошла, тусклые голубые глаза Лавра устремили свой немного растерянный взгляд на меня. Худой, бледный, уставший, но такой родной. Мне хочется плакать и улыбаться одновременно. Нужно что-то сказать, но слова сейчас просто мусор, они не способны описать все те чувства, что я пережила за этот месяц. Поэтому я просто улыбаюсь со слезами на глазах и подхожу к кровати.

Присев рядом на стул, я аккуратно сжала в своей руке ладонь Лавра. Он тоже улыбается, но едва заметно и потерянно. Трудно представить, что может ощущать человек, который целый месяц пробыл на грани двух миров. Микроскопический кусок жизни, что навсегда утрачен, утерян в стремительном потоке бесконечного времени. Для нас ведь ничего не изменилось, но судя, по растерянному выражению лица Лавра, какие-то изменения он всё-таки заметил.

— Давно не виделись, — шепчут сухие бледные губы, которые хочется так невыразимо сильно поцеловать.

— Это с какой стороны посмотреть, — моя улыбка стала шире и я, не удержавшись, осторожно поцеловала Лавра.

Его бледная рука медленно прикоснулась к моему животу и малыш, будто почувствовав каждой клеточкой своего крошечного еще неокрепшего до конца тела прикосновение отца, тут же откликнулся и толкнулся.

— Понимает, — Лавр улыбнулся и устало прикрыл глаза.

— Как ты себя чувствуешь?

— Очень уставшим. Голова кружится. Слабость. Едва ощущаю самого себя, — медленно, растягивая каждое слово, отвечает Лавр.

— Это временное. Всё наладится. Ты у нас сильный и мы тебя всегда поддержим, — хотелось сказать так много, но я не хотела утомлять Лавра бестолковыми речами.

— Я знаю, — тихо ответил он. — Всегда это знал.

Долго пробыть в палате мне не позволяют и впервые я абсолютно согласна с доктором и медсестрой. Лавр еще дезориентирован и слаб. Ему нужно восстановиться, окончательно прийти в себя. Стать прежним он не станет, во всяком случае душевно, ровно, как и все мы. Та самая ярко-красная линия уже расчертила наши судьбы.

Для Лидии Евгеньевны и Дианы времени не осталось. Доктор заявил, что для первого раза пока что достаточно, но если Лавр стремительно пойдет на поправку, то в следующий раз мы все вместе сможем его навестить.

Я подробно рассказываю о том, как всё прошло, чтобы Лидия Евгеньевна и Диана не беспокоились.

— Всё будет хорошо, — в конце твёрдо заявляет мать Лавра. — А нормальный вес потом к нему обязательно вернется. Это не проблема.

Мы втроем успокаиваемся и еще одна часть тяжкого груза откалывается от меня и исчезает. Евгений терпеливо ожидает нас в машине, но в последний момент нам пришлось заглянуть в кабинет к доктору. Эмоциональные качели опять поднимают меня ввысь.