— Ты еще можешь передумать, — шепнул он мне в шею, а затем туда же и поцеловал.

— Не, батя, так не пойдет. Брата назовем в честь деда, а ты мне за это уже отвалишь квартиру. Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить.

— Я не поняла, — ахнула я и тут же развернулась в руках Марка. — Все эти вот каждодневные утренние издевательства надо мной были с твоей подачи?

— Конфета, как тебе только в голову могла такая идея прийти? Просто ты даже не замечала, но Рома регулярно сам возвращался к этому имени. Раз в неделю где-то. Инициатива не моя. — Марк улыбнулся и, опять поцеловав меня в шею, взял протянутый сыном уже ему кофе.

Да, Роман действительно часто повторял имена, но я не обращала на это внимания, особенно когда имена были нормальные. Человеческие. А не эти вот все…

В итоге с легкой руки своего старшего брата мой будущий сын стал Всеволодом, я немного подумала и решила, что мне тоже нравится это имя. А была ли все это инициатива Марка или Романа, я так и не узнала, но квартиру Ромка все-таки от отца получил, правда от нас он так и не съехал.

Так и шли день за днем. Я наконец-то познакомилась с неуловимой домработницей. Ею оказалась обыкновенная женщина средних лет, милая, любезная. Просто она вставала каждый день в половину четвертого утра, а потому к семи-восьми уже справлялась со всей отведенной ей работой.

Я стала реже общаться с сестрой и больше с Олесей и Романом, который не спешил от нас съезжать, а еще с Марком. Все свое свободное время он проводил со мной, и иногда я видела, что он действительно разрывался. Между работой и мной. И безумно это ценила.

Так и пробегали дни. Совершенно незаметно. Мой живот рос в какой-то геометрической прогрессии, и я жутко завидовала Лесе и ее когда-то маленькому животику. Марк нанял еще двух помощниц по дому, которые должны были проживать с нами, и занялся поисками няня.

И все было прекрасно. Я даже поверила в то, что Марк действительно влюблен в меня. Пусть он никогда об этом и не говорил, но, глядя на то, с какой нежностью он на меня смотрел, как часто целовал живот и разговаривал с нашим сыном, прислушиваясь по вечерам так же, как и я, к толчкам Севы, невозможно было представить, что я и наш ребенок для Марка ничего не значим. Значим. Еще как значим.

Только вот за месяц до предварительной даты родов я начала в этом всерьёз сомневаться. Марк был все так же нежен и заботлив, но стал настолько много времени проводить на работе, что мою голову посещали поистине ужасные вещи. А вдруг он уже устал? Вдруг наигрался в семью? Ведь он на мне так и не женился. Даже предложение не сделал, несмотря на ту самую статью, в которой заявил, что свадьба – это лишь вопрос времени. И хоть он мне и объяснил, что просто хочет разгрузить все свои дела, чтобы после родов все свое свободное время уделить мне и Севе, я все равно чувствовала себя обделенной.

Казалось, что я начала ревновать его даже к собственному, ещё не рожденному сыну. Головой я понимала, что Марк старался для нас. Действительно стремился как можно быстрее разделаться с делами, чтобы после родов его совершенно ничего не отвлекало. Но мне почему-то казалось, что Марк словно отнимал мое время. Время, которое он должен был уделить мне. Теперь он забирал его у меня, чтобы подарить его потом нашему сыну.

Я понимала, насколько неправильны мои мысли, но ничего не могла поделать со своей нуждой, самой настоящей потребностью во внимании Марка. Кажется, я подсела на эту заботу, настолько привыкла к тому, что его мир крутился лишь вокруг меня одной, что не желала перестраиваться и принимать новую реальность.

А еще я боялась – боялась, что с рождением Севы все изменится еще сильнее. Вдруг у Марка совсем не останется места в его жизни для меня?

Хоть он и сказал мне когда-то, что мы все равно были бы вместе, даже не будь я беременна, но я смотрела на его практически маниакальную подготовку к рождению малыша, и мне начинало казаться, что все-таки сын для Марка был важнее, а я лишь придаток к своему пузу.

Я сходила с ума от тоски и от собственных тараканов, перекопавших весь мой мозг. И в который раз наступала на знакомые грабли в отношениях с Марком. Он же предупреждал меня: «Говори обо всем, что тебя волнует». А я не могла. Просто не могла, потому что до банального тряслась от страха при мысли о том, что опять разочарую его. В моменты прозрения я знала, что это лишь пустые, ничем не подкрепленные страхи, а еще скачки настроения – наверное, те самые пресловутые гормоны, которых у той же Олеси я ни разу не замечала.

Мне же с каждым днем все чаще хотелось плакать, и не только из-за тягостных мыслей, а из-за всего. Ромка шутил — я смеялась, и смех переходил в слезы. Марк договорился в институте, чтобы экзамены приняли у меня здесь, дома. Чтобы преподаватели сами приехали ко мне. Я была настолько шокирована и рада – так рада, что опять разревелась. Саня сказал при мне свое первое слово: «Папа» — и я залила весь дом Вавиловых слезами, хотя Олеся даже не думала плакать, подруга плакала, когда пыталась отправить Маришу в сад. И, конечно же, я тогда рыдала с ней на пару.

Мариша проходила в садик лишь неделю, после чего Глеб свернул эту лавочку и нашел еще одну помощницу, уже с педагогическим образованием. На заявление Олеси о том, что Морковочка должна проходить социализацию с такими же, как и она, детишками, Глеб только кивнул сначала в сторону Александра, а затем и на мой живот. Типа скоро нам всем можно будет уже открывать свой сад.

— Конфета моя, осталось совсем чуть-чуть потерпеть, — раздался мягкий голос Марка.

Я даже не заметила, как он вошел в спальню, настолько была увлечена разглядыванием своего огромного живота. Вчера Сева чересчур активно буянил, а сегодня очень тихо себя вел.

— Ты так рано, — довольно улыбнулась я и, быстро стерев слезы со щек, потянула руки навстречу Марку. Он тут же присел рядом со мной и ласково коснулся моих губ своими.

— Как Всеволод себя ведет? — спросил он, положив ладонь на мой оголенный живот.

— Тихий какой-то.

— Ну, он, наверное, уже на низком старте. — Марк довольно улыбнулся, а я начала помогать ему раздеваться. Не могла терпеть. Последнее время мы так редко виделись, Марк возвращался домой, когда я уже спала, а я не только безумно скучала, но и сходила с ума от желания – наверное, дело было все в тех же гормонах. Конечно же, именно в них. Но стоило только оказаться Марку рядом со мной, как низ живота опаляло просто нечеловеческим жаром.

— Карин… Карин, стой, ты…

— Не бойся. Мне сказали, что на таком сроке, наоборот, полезно. Аккуратно, естественно, — мурлыкнула я ему в щеку и все же избавила его сначала от галстука, а затем и от рубашки.

Скольников куда-то сегодня собирался – возможно, на деловой ужин, возможно, на фешенебельное мероприятие, – потому и пришел раньше. Но мне было все равно и на то, что он не возьмет меня с собой, и на то, что торопится. Я очень его хотела. А Марк не смог мне в этом отказать.

Нежно целуя, он уложил меня на бок и, обняв со спины, ласково и бережно брал, заставляя сходить с ума от этой удушающей и порабощающей меня нежности. Сексом мы не занимались уже несколько недель, а потому сейчас все было воистину чудесно, но слишком быстро. Как же быстро. Нетерпеливые руки и жалящие поцелуи странным образом очень сочетались с медленными толчками. И взрыв, который наполнил нас обоих до краев.

— Наверное, это одна из причин, по которой я не хочу рожать, — рассмеялась я, когда Марк начал осыпать меня легкими поцелуями, переворачивая, как какую-то матрешку. Хотя матрешкой я сейчас и была — с секретиком внутри.

— Карина, ты рушишь все мои стереотипы, — рассмеялся Марк, опять целуя.

Да, когда мой живот начал слишком сильно выделяться и бросаться в глаза, Марк боялся трогать меня, и секс в такое время ему казался неправильным. Убеждала я его в обратном, правда, недолго, но все же мои заверения в том, что удовольствие я испытываю более насыщенное и длительное, мне не помогли. Пока он сам не поговорил с врачом и не выяснил, что вреда ребенку и мне от этого не будет, держал себя в руках.

«Всего себя», – мысленно хихикнула я.

Педант чертов. Но все же любимый педант, жизни без которого я попросту уже не представляла. В такие моменты в мою голову не лезли дурные мысли, я понимала, что это все лишь бред моего подсознания. В такие моменты я чувствовала себя довольной и самой счастливой на свете сытой кошкой.

Ухода Марка я уже не заметила — уснула, а когда проснулась, решила спуститься вниз и подождать Скольникова там. Сева все еще слабо шевелился, а поясницу так же, как и низ живота, тянуло. На последнем приеме врач сказала, что в течение недели я уже должна родить, немного не дотянув до сороковой недели. Поэтому я старалась готовиться, настраиваться морально, но все же, когда низ живота окаменелна более продолжительное время, чем это бывало при тонусе, я поняла, что, кажется, роды начались и, кажется, я совершенно не готова.

— Рома! — закричала я как ненормальная, даже не пытаясь подняться.

Схватки не должны были нарастать с такой силой и так быстро, но мне казалось, что я ощущаю адскую боль уже сейчас. Скольников-младший все же был дома, в отличие от своего папаши. Но, судя по рубашечке с коротким рукавом и легким летним брючкам, он тоже куда-то собирался. Я же вцепилась в его руку, а затем и вовсе потянула на себя, обняла, впиваясь ногтями ему в кожу и периодически царапаясь. Да, он был не виноват, но как-то у меня напрочь пропала способность думать хоть о чем-то.

— Я звоню отцу.

— В скорую, Ром… а-а-х, — застонала я, протягивая имя парня, словно он мог мне как-то помочь. Как он звонил Марку и в скорую, я не слышала, просто расплакалась, когда прекратилась очередная схватка. Рома начал вытирать мои щеки, нежно беря лицо в руки.

— Ну же, соберись. Нужно встать и переодеться хотя бы. Ты сможешь, — запальчиво прошептал он. — Сможешь? — повторил, уткнувшись лбом в мой, я закивала, но тут же меня настигла очередная схватка, и я начала громко стенать, опять прижимая к себе Рому.

В мареве боли я услышала громкую и такую себе отборную брань от Ромы, который еще мгновение назад был оплотом поддержки. Я распахнула резко глаза и увидела убегающую из гостиной фигурку.

— Кристя? — ахнула я.

— Дурочка маленькая, — недовольно пробурчал Рома, — давай, Карин, поднимаемся.

— Она что? — ахнула я. — Подумала, что мы… Ах!

— Говорю же, бестолочь, — рявкнул он и все же потянул меня на себя, наконец-то помогая мне встать.

В вертикальном положении, как ни странно, боль стала ощущаться меньше, чем когда я лежала.

И чего я только сразу не встала!

Но стоило сделать мне пару шагов, как по ногам потекла теплая жидкость, нижнее белье и пижамные штаны тут же намокли и прилипли к коже, вызывая ощущение полного дискомфорта.

— Наверх не пойдем, — коротко бросил Рома. Затем позвал домработницу, чтобы та принесла сумку, которая была уже наготове, а еще вещи на смену.

Как-то совсем быстро приехала скорая, а может, я просто настолько озверела от боли, что не замечала времени. Только обрывки брошенных фраз. Отвратительная подготовка к родзалу прошла как в тумане, но осталась самым ярким пятном воспоминаний после. Уже наутро, если бы меня спросил кто-нибудь, что было самое страшное в родах, я, не сомневаясь, ответила бы: клизма!

А пока я плохо соображала и, кажется, перестала думать окончательно, когда увидела Марка. Он приехал вовремя. Пытался даже время от времени взять меня за руку, только мне было совершенно не до него, да и держаться нужно было за какие-то специальные поручни во время потуг.

Я не думала в этот момент, какой меня видит Марк, я совсем ни о чем не думала, но совсем скоро палату огласил крик младенца и этот плачущий и кровавый комочек положили мне на грудь. Ненадолго, я даже налюбоваться им не успела, как его забрали мыть и взвешивать, а мне наконец ввели обезболивающее, от которого меня тут же начало клонить в сон. Или это было от пережитого стресса, но все последующее превратилось для меня в самый настоящий диафильм с демонстрацией моему сознанию отдельных картинок.

Марк первый берет нашего сына на руки.

Марк кладет Севу рядом со мной.

Потому что разрешили. Потому что сказали дать ребенку грудь.

Марк помогает, а у меня нет даже капли стеснения. У меня нет даже сил на то, чтобы рассмотреть нашего малыша.

Я просто окончательно обессилеваю и проваливаюсь в какое-то темное марево.

В себя я пришла ночью. Спала я на животе, все в той же кровавой сорочке, подо мной была пеленка с уже впитавшейся и засохшей на ней кровью, а под ней клеенка. Вот так.

Я приподнялась на локтях. Малыш был в люльке и полностью запеленатый, на его маленькой головке было даже что-то наподобие косыночки из той же пеленки. А еще в палате был Марк, и он спал, сидя в кресле. Клиника была той же, в которой рожала и Олеся, и палата точь-в-точь, только я не помнила, чтобы в Лесиной палате были подобные кресла. Ох уж Марк. Я ведь тоже не хотела, чтобы он присутствовал на родах, но это был тот вопрос, в котором Скольников даже слушать мое мнение не стал.