«Совсем чуть-чуть, папочка. Можно мне выйти совсем ненадолго?»

Каждый раз отказывая ей, я словно отрываю часть от своего сердца. Вся ее жизнь превратилась в сплошные запреты и ограничения. Она строго расписана и подчинена правилам, невыполнение которых грозит ее слабому здоровью.

Чтобы навестить свою дочь, мне приходится надевать специальную стерильную защиту поверх своей одежды, потому что любой вирус может стать для нее смертельным.

– Мы с Пем могли бы стать донорами – но наша совместимость не превышает пятидесяти процентов и шанс, что мозг приживется – слишком мал. Ни я, ни Пем не хотим так рисковать, потому что если начнется отторжение… – Я замолкаю. Не могу это произнести. У меня спирает дыхание каждый раз, когда я об этом думаю.

Следя за дорогой, я крепче стискиваю руль. Мне тяжело говорить о состоянии Ханны, но Лиса доверилась мне, когда рассказала о своем прошлом. Рассказывая ей о своем настоящем, я доверяюсь ей.

Почувствовав, как она кладет свою ладошку на мое бедро, я бросаю на нее быстрый взгляд. Она улыбается мне мягкой, ободряющей улыбкой, поощряя меня продолжать.

– Химиотерапия и выбранное лечение пока что помогает. – Я прочищаю горло, и голос начинает звучать тверже. – Это дает ей время, чтобы найти подходящего неродственного донора. Пересадка повысит ее шансы на выздоровление. Но донора все еще нет. И я не знаю, хватит ли у нее времени, чтобы дождаться.

– Это несправедливо, – шепчет Лиса, покачав головой.

Я хмыкаю:

– Да уж. Я думаю об этом каждый день. Ханна не заслужила этого. Ни один ребенок не заслужил столкнуться с несправедливостью этого дерьмового мира, – мрачно говорю я.

Я замечаю, как она отворачивается к окну, съежившись. Она не понаслышке знает о несправедливости и том, какие паршивые вещи могут случиться с любым из нас.

Боже, как бы мне хотелось отыскать уебка, который дал ей этот опыт и заставить его харкаться собственной кровью!

– Все нормально?

Лиса смотрит в мою сторону, ее взгляд слегка расфокусирован, словно мыслями она где-то далеко. Помедлив, она кивает и пытается улыбнуться.

– Знаю, ты утверждаешь, что в порядке, но ты ни с кем не говорила о том, что с тобой случилось, – с осторожностью начинаю я.

Ее слова о том, что она не живет прошлым, меня не убедили. Но когда я заикнулся, что ей, возможно, следует обратиться за помощью, она заявила, что ей это не нужно.

– Я говорила об этом с Кори. И с тобой, – возражает она.

– Это не одно и то же. – Я вздыхаю, стараясь быть терпеливым и не давить на нее. Но мне тяжело оставаться не у дел и ничего не предпринимать после той бомбы, что она на меня скинула.

– Это не поможет, – упрямится Лиса. – В смысле – мне не нужна помощь психолога. Я это пережила. Рассказывать чужому человеку о грязных, постыдных подробностях моего прошлого – в чем смысл?

Она начинает волноваться и, хотя я не хочу спорить с ней или заставлять думать о том, что с ней сделал тот парень больше, чем ей вообще следует, я не могу молчать, когда не согласен с ее решением.

– Ты не виновата и тебе нечего стыдится! – Я твердо смотрю на нее, чтобы она и не думала спорить.

– Я знаю это! Знаю, что единственный, кто виноват – тот урод! И тебе не надо убеждать меня в этом, потому что… я знаю! Дело не в этом! – Она с досадой морщится, уставившись на свои руки.

Мне хочется остановиться, чтобы я мог обнять ее и дать понять, как сильно она дорога мне. Дать почувствовать, что она не одна, я с ней и ни одному сукину сыну не позволю обидеть ее и навредить ей. Но мы на хайвэе и я не могу остановить машину.

– В чем дело, Лиса? – У меня садится голос. Ее что-то мучает, и я не хочу, чтобы она боялась сказать мне, чем бы это ни было.

– Ну, мне было пятнадцать. Наверное, я могла бы пожаловаться на него? – Она жмет плечом, и уязвимость в ее глазах бьет меня под дых. – Я хочу сказать: да, я ничего не могла сделать, когда это случилось в первый раз, но потом? Я могла остановить это.

Блядь! Мне приходится проглотить огромный ком в горле, прежде чем я в состоянии начать говорить.

– Сейчас я чертовски сильно хочу тебя обнять, но я не могу. Поэтому представь, что я тебя обнимаю.

Она смотрит на меня несколько мгновений, не мигая, но затем начинает смеяться. А я чувствую облегчение. И в этот момент понимаю, что не смогу это так оставить. Не смогу успокоиться, пока ублюдок, который сделал с ней это, не наказан.

ЛИСА

– Собака Майи – моей медсестры – родила щенят. Они очень милые, она показывала мне фото. Я бы хотела взять одного.

– Хан-Хан, мы не можем, – расстроенно вздыхает Мейсон. – И где ты собралась его держать? В больнице?

Ханна супится. Это заметно даже при том, что на ней надета маска. Всякий раз, когда Ханну навещают, она вынуждена надевать медицинскую маску. Прежде чем мы с Мейсоном смогли войти в ее стерильную палату, нам выдали одноразовые медицинские халаты и бахилы. Любая инфекция, попавшая к Ханне, может быть для нее смертельно опасной.

– У тебя есть собака, Лиса? – с надеждой смотрит на меня Ханна.

Мы с Мейсоном остались с ней, а Пем – его бывшая – куда-то вышла. Надо сказать, что она совсем не похожа на стерву. Во всяком случае, не внешне. Памела оказалась невысокой, миниатюрной блондинкой со спокойным, ровным голосом. Со мной она держалась вежливо, хотя и немного отстраненно.

На самом деле, я не могу представить их с Мейсоном вместе. Хотя это не означает, что и я его тип.

– Эм… Нет, Ханна, у меня нет собаки. – Мне жаль ее разочаровывать. – Но была, когда я была в твоем возрасте.

– Правда? – Ее глаза, так похожие на глаза отца, вспыхивают.

Я с улыбкой киваю.

– Да, его звали Рикки. Он был добрейшим, огромным псом непонятной породы. Мы с мамой забрали его из приюта.

– Что с ним случилось?

Кажется, моя история ее заинтересовала. Она смотрит на меня с любопытством. А я рада, что смогла поднять ей настроение.

– Ну, он прожил долгую, счастливую жизнь и когда стал очень стареньким, отправился в собачий рай.

Бросив взгляд на Мейсона, я замечаю, что он наблюдает за мной с теплом в серых глазах. Я знаю – хотя он и не признавался – что беспокоился, как мы с Ханной поладим друг с другом. Мне известно, что я первая девушка, которую он с ней познакомил. Ханна играет одну из важнейших ролей в его жизни. Сомневаюсь, что у него сложились бы отношения с той, кто не смог бы сойтись с его дочерью.

– Ты веришь в рай, Лиса? – вдруг со всей серьезностью спрашивает Ханна.

В первые секунды я теряюсь, потому что обычно ты не ждешь подобного вопроса от восьмилетнего ребенка. Но нет ничего удивительного в том, что Ханна размышляет о рае.

Это грустно.

– Мне бы хотелось, – с легкой улыбкой отвечаю я. – Если и стоит во что-то верить, то в существование рая, а не его отсутствие.

– А дедушка Билл говорит, что рай придумали трусы.

– Ханна, твой дедушка иногда говорит, не подумав, – голосом строгого родителя говорит Мейсон. – И что это за слово такое: «ркета»?

– У меня нет второй «А»! – защищается Ханна.

Я прикусываю губу, чтобы не засмеяться. Мне нравится наблюдать, как Мейсон играет в скрабл с дочкой.

– Каждый раз пытается мухлевать, – закатывая глаза, ворчит он.

– Я болею, мне можно! – протестует Ханна.

Мейсон фыркает:

– Нет, никому нельзя! Никто не любит мухлевщиков!

Они принимаются спорить и это очень милое зрелище. Я знала, что Мейсон отец, но не знала, какой он отец. А сегодня увидела, и он замечательный.

Он не жалуется, но я знаю, как он страдает из-за ситуации с Ханной. Как его пугает возможность потерять ее. Когда я думаю о том, что это может случиться и что тогда будет с ним, у меня внутри все стынет.

– А я все равно выиграла! – радуется девочка, когда игра подходит к концу и очки подсчитаны.

Мейсон сокрушается и очень натурально изображает досаду, но я почти уверена, что он поддался.

– Так что, теперь вы с Лисой поженитесь? – со своим детским простодушием спрашивает Ханна, когда скрабл собран и убран.

– Лиса еще учится, Хан-Хан. Осенью она поедет в Калифорнию и следующие два года проведет в университете.

Мейсон отвечает спокойно и обыденно, будто его каждый день спрашивают, не собирается ли он жениться на мне. Его словно вообще не смущает вопрос дочери.

Чего не скажешь обо мне.

– Ты будешь работать на НАСА? – пытливо смотрит на меня Ханна.

Я заставляю себя улыбнуться и скрыть замешательство, вызванное ее словами.

– Я этого очень хочу, Ханна. Надеюсь, что однажды буду.

– Лиса скромничает. Ее дипломный проект может стать очень полезен в аэрокосмической отрасли. Лиса разработала материал, который в будущем смогут использовать при создании одежды для астронавтов.

В голосе Мейсона слышится неподдельное восхищение и гордость. Я растрогана. Надеюсь, смогу удержаться и не расплакаться. Его мнение касательно моей работы имеет большое значение для меня.

– Круто! Тебя точно возьмут в НАСА! – кивает головой Ханна.

Я смеюсь:

– Вообще-то, это не только моя работа, но и моего научного руководителя. – Я могу что угодно говорить о Маккинли, но без него ничего не было бы. – Говорить о чем-то пока рано, сейчас это экспериментальный проект. Сперва нам надо получить патент на использование полимеров. Если мы получим финансирование, нам нужно будет провести ряд испытаний. Скорее всего, из этого ничего не выйдет, и…

Я замолкаю, когда Мейсон берет меня за руку и легонько сжимает. Его взгляд, направленный на меня, будто говорит: «Я в тебя верю. У тебя все получится».

И да, думаю, у меня правда получится.

* * *

Когда чуть позже в палату заходит медсестра и говорит, что Ханне пришло время принимать лекарства и отдыхать, мы прощаемся до следующего дня и выходим.

Пем и Мейсон должны поговорить с лечащим врачом Ханны, поэтому он просит меня подождать его в приемной, а затем мы поедем в отель.

Я не знаю, сколько у меня времени, но надеюсь, что хватит.

– Здравствуйте. – Я улыбаюсь девушке за регистрационной стойкой, ощущая легкое волнение в животе. – Я бы хотела сдать кровь.

ГЛАВА 25

ЛИСА

– Знаешь, я по-другому представляла твою бывшую жену, – задумчиво говорю я, втирая в кожу крем для рук.

Мейсон уже в постели, читает статью своего бывшего коллеги в научном журнале. Недавно мы вернулись в номер после ужина в ресторане.

Весь вечер мы с ним разговаривали о самых разных вещах, делились историями из прошлого и размышлениями о будущем. Я созналась, что переживаю о том, как расстояние отразится на наших отношениях, и ему удалось успокоить меня.

«Мы что-нибудь придумаем. Все будет хорошо, Лиса. Мы справимся».

Похоже, Мейсон на самом деле верил в нас. Мне тоже стоило.

– По-другому? – Он откладывает журнал и, сняв очки для чтения, смотрит на меня. – Как?

Пожав плечом, я подхожу к постели и сажусь поверх его ног, к нему лицом.

– Высокой, спортивной и загорелой брюнеткой. С крутым нравом и жутко заносчивой, – вслух рассуждаю я.

Мейсон удивленно улыбается.

– И почему ты так думала?

– Не знаю. Наверное, мне казалось, что тебе нравятся девушки такого типа.

Мейсон только хмыкает, ничего не ответив.

– Значит, тебе нравятся блондинки? – Я поджимаю губы: не то, чтобы меня сильно беспокоит, что я не соответствую идеалу его девушки, но… Может самую малость.

– Думаешь, если моя бывшая жена светловолосая, я предпочитаю блондинок? – Похоже, его забавляет этот разговор.

– Это всего лишь предположение, – бормочу я, нахмурившись.

– Ладно, хочешь знать правду? – Мейсон сокрушенно вздыхает, прислонившись затылком к изголовью.

Я настороженно вздергиваю брови.

– Какую?

– Я не всегда был парнем, от которого девушки теряли голову. – Его лицо сохраняет непроницаемое выражение, хотя я знаю, что он шутит.

– Серьезно? – Я ему подыгрываю. – Неужели находились такие, кто тебя отшивал?

– Я был ботаном, Лиса. Странным парнем, который вечно торчит в книгах и говорит вещи, которые вгоняли девчонок в скуку или просто отпугивали их. Наша библиотекарша поздравляла меня с днем рождения, потому что думала, что мы друзья – так много времени я торчал в библиотеке.

Мне хочется засмеяться, но я держусь, стиснув губы. Это похоже на правду. Невероятную, но правду.

– Пем была похожей женской версией меня, и так как мы не были парой, а связывала нас исключительно постель, для меня не имело большого значения, как она выглядит.