Novela - Его строптивая девочка

Она кладет руку мне на плечо и гладит. От ее слов у меня в горле ком, но мне надо было услышать это от нее. Она вторая половина Ханны – только Пем в точности понимает, каково мне.

Пусть у нас никогда не было любви, но у нас есть дружба. И я ценю это.

ЛИСА

– Это точно?

Мейсон разговаривает с кем-то по телефону, когда я вхожу в его кабинет. Я тихо прикрываю дверь за собой, чтобы не отвлекать его и сажусь на диван, ожидая, когда он закончит разговор.

Мейсон слегка нахмурен, сосредоточенно слушая собеседника. Я между тем рассматриваю его, в сто тысячный раз думая о том, что этот замечательный мужчина – мой и любит меня. И он больше не считает, что его любовь ко мне для него бремя.

Мне становится чуточку грустно, как и всякий раз, когда я думаю о том, что осенью мне придется от него уехать.

Потому что меня взяли в Колтех. И теперь это официально.

– Спасибо, мистер Уилсон, – наконец произносит Мейсон и, попрощавшись с неким «мистером Уилсоном», кладет трубку.

Мне становится любопытно, с кем он разговаривал и отчего у него такое задумчивое выражение лица.

– Эй! – Я привлекаю его внимание, напомнив о себе. – Кто это был?

Мейсон не торопится отвечать. Он подходит к дивану и садится рядом со мной.

– Это был Элайджа Уилсон, он работает куратором в приюте «Святой Матильды», – не сводя глаз с моего лица, негромко отвечает Мейсон.

– Приют «Святой Матильды»? Тот самый, в котором была я? – Я в настоящем замешательстве.

Мейсон кивает.

– Для чего ты… Зачем ты звонил ему? – Я чувствую, как холодок ползет у меня по спине. Это должно быть как-то связано со мной и «той» историей.

– Я наводил справки о Хьюзе, – признается он.

– Зачем? – Мой голос вдруг становится похожим на карканье. Горло словно что-то сдавило. – Что это тебе даст?

– Я должен был что-то сделать, Лиса. – Мейсон сохраняет полное хладнокровие, тогда как я чувствую, что начинаю злиться. – Не мог хотя бы не узнать, где сейчас этот урод. Как и ты не могла бездействовать, когда сдала кровь. Благодаря этому, возможно, ты спасешь жизнь моей дочери.

Упрямо поджав губы, я смотрю в сторону, не соглашаясь с ним.

Это не одно и то же!

– Хочешь знать, что я узнал?

– Мне это не интересно.

Мейсон протяжно вздыхает.

– Он в тюрьме. И он проведет там очень, очень много лет, Лиса, – вопреки моим словам говорит Мейсон. – Он больше никому не причинит вреда, детка.

Я нехотя поворачиваюсь к Мейсону, и мне очень непросто злится на него, когда он с такой нежностью смотрит на меня.

– Что случилось?

Любопытство во мне побеждает.

– Четыре года назад Хьюз участвовал в вооруженном нападении и застрелил двоих человек. Его приговорили к пожизненному с возможностью обжаловать решение через тридцать пять лет.

Я пытаюсь понять, что во мне вызывает эта новость: ничего. Я ничего не чувствую. Возможно только облегчение, потому что он больше не сможет причинять людям боль.

Я всегда знала, что этот парень плохо закончит.

– Все еще сердишься? – настороженно интересуется Мейсон.

Чуть помедлив, я качаю головой. Он сделал это, потому что любит меня и заботится обо мне.

Даже если я с чем-то не согласна, не значит, что он не прав.

– Нет, все нормально. – Оттаяв, я улыбаюсь. – Не думаю, что когда-нибудь отважилась бы на это сама, но… Может так и лучше, что я знаю. По крайней мере, я знаю, что он там, где и должен быть. Там, откуда не вернется, и больше никто не пострадает по его вине.

«Возможно, этого будет достаточно и наконец-то я смогу поставить во всем этом точку».

* * *

– Привет.

– Привет.

– Я могу войти?

– Эм… Да, конечно! Входи.

Кори торопливо отходит, и я переступаю порог его квартиры, чувствуя такую огромную неуверенность, которой не было даже в первые дни нашего знакомства.

Два месяца я не разговаривала со своим братом. Для нас это много. На самом деле, для меня это чертова вечность. Такое произошло впервые с тех пор, как я узнала, что у меня есть брат. И мне это не нравится. Не хочу, чтобы так было.

– Я знаю, что Обри тебе сказала. – Обхватив себя руками, я смотрю на брата, испытывая глубокую грусть из-за всего, что пошло не так. Я много думала в последние дни перед тем, как решиться сюда прийти. В действительности это печально, что мне требуется храбрость просто чтобы прийти к брату. – Ты как?

Помедлив, Кори жмет плечом. Он выглядит как тот, кто потерялся. Я думаю, это случилось давно, и видеть, как мой брат бродит во тьме, причиняет мне боль.

Последние недели я помогала Обри, но обида и гнев на Кори не давали мне увидеть очевидного – ему я тоже нужна. Я была с ним, когда не стало Роуз. Была с ним, даже когда его боль была такой сильной, что он гнал меня от себя. Просил позволить ему остаться один на один с отчаяньем и безысходностью, но я не слушала. Потому что если бы позволила, то дала бы ему потонуть.

– Я… в порядке, я полагаю. – Он трет лоб, глядя куда-то в сторону.

Он не в порядке. Но будет. А я буду с ним, чтобы в этом убедиться.

– Я этого не хотел. – Он переводит взгляд на меня, и я вижу настороженность в его глазах, будто он боится, что я могу упрекнуть его.

Я слабо улыбаюсь.

– Знаю. В том, что случилось, нет ничьей вины. Это произошло, и это грустно. Но ни ты, ни Обри не виноваты.

Кори моргает. Словно он не до конца уверен, что эти слова правда исходят от меня. Это не значит, что я больше на него не сержусь или не считаю его ответственным за другие вещи, но я переосмыслила кое-что недавно. Мы с Обри поговорили и ее слова помогли сдвинуть стену, которую я выстроила между нами с Кори.

– Все закончилось. Между мной и Обри, – вдруг говорит он. – На этот раз это действительно конец.

Я киваю.

– Я знаю.

Кори тоже кивает и, помедлив, выдыхает:

– Я больше не хочу причинять ей боль. Я чуть не убил ее!

Его глаза слезятся, и он сдавливает пальцами переносицу, быстро втягивая воздух.

Мое сердце разрывается из-за моего глупого, потерянного мальчика. Кори почти на два года меня старше, но чаще всего я чувствую себя старшей, ответственной сестрой.

– Ты этого не делал! – твердо заявляю я. – Ты не хотел, чтобы Обри было больно. Я знаю, что несмотря ни на что, это не было твоей целью. Ты ошибся. Мы все совершаем, и будем совершать ошибки, Кори. – Я смахиваю слезу со щеки, поджав губы. – Это неизбежно. И возможно, когда ты сделаешь очередной косяк, я скажу что-то вроде: «Я же тебе говорила», – быстро усмехаюсь я и вижу, как тень улыбки мелькает на его лице, – но я буду рядом. Хочу быть рядом, чтобы видеть все твои взлеты и падения. Потому что ты мой брат, и я тебя люблю. Так будет всегда.

Я вновь пытаюсь смахнуть слезы, но их слишком много.

– Еще никогда я не был так рад, что отец изменил маме, – бормочет он, чем вызывает у меня смешок.

Кори шагает ко мне, и я оказываюсь в его объятьях. И та часть, что отделилась от моей души, когда мы поссорились, встает на место.

– Значит, мне снова можно быть твоим защитником и надирать задницы придуркам, которые тебя обижают? – ворчит он в мою макушку.

Подняв голову с его груди и чуть отклонившись, я смотрю в его глаза.

– Ты никогда и не переставал им быть.

– Не говори папе! – просит Ханна, когда я вхожу в кухню и вижу провинившуюся мордочку Скиппи и лужу под ним.

У меня почти не осталось надежды, что этот пес научится делать свои дела на улице.

– У нас большой двор с зеленой лужайкой и специальная маленькая дверца для того, чтобы он мог выйти в любой момент! – ворчу я, отрывая бумажные полотенца от рулона. – Но он все равно гадит на полу моей кухни. Плохой пес! – ругаю я маленького бело-коричневого бигля. В ответ на это Скиппи опускает голову и жалобно тявкает.

Маленький негодник!

– Ему стыдно, – заступается за Скиппи Ханна.

Она в нем души не чает. Три месяца назад ее желание наконец-то осуществилось, и мы взяли ей собаку. Скиппи стал семейным любимцем и в остальное время, когда он не писает в доме, мы им умиляемся.

Мейсон, правда, чуть меньше с тех пор, как Скиппи помочился в его ботинок.

– Как же, стыдно ему, – под нос себе бормочу я, опустившись на корточки, чтобы убрать следы собачьего проступка. – Ты готова? – Подняв голову, я осматриваю Ханну: на ней персиковое платье из шелка и кружева, а темные кудряшки удерживает праздничная заколка. Она очень красивая, а главное – здоровая.

Наконец-то наша Ханна здорова. После того, как ей от меня пересадили костный мозг, прошло более трех лет и сейчас у нее стойкая ремиссия. Мы верим, что однажды от болезни не останется и следа.

– Готова, – быстро кивает девочка.

– Ты понесешь кольца. Это очень ответственное задание. – Я выбрасываю грязные полотенца в мусорное ведро и мою руки. – Нам нельзя опаздывать, иначе Обри меня убьет.

– Никто никого не убьет, если мы выедем прямо сейчас, – заявляет Мейсон, заглянув в кухню.

Ханна велит Скиппи вести себя хорошо, пока нас не будет, и мы выходим из дома.

– Мейсон, подарок! – вспоминаю я у машины.

Мой муж стонет, запрокинув голову.

– Я принесу! Я знаю, где он! – с готовностью вызывается Ханна.

Я отдаю ей ключи от дома, и пока она бежит к двери, смотрю ей вслед.

Ханна моя падчерица с тех пор, как мы с Мейсоном поженились прошлой весной, сразу же после того, как я окончила Колтех. Но меня сложно назвать мачехой – я скорее как старшая подруга. Мы отлично ладим, а Мейсон не устает радоваться, потому что сейчас у девочки наступает переходный возраст и мой хитрый муж сказал, что все неудобные разговоры он «доверяет» мне.

Трусишка!

Сама Ханна зовет меня «Мое чудо». Только нам известен смысл этого прозвища. Я не против быть чудом, даже если это не так.

Полгода назад Пем получила должность старшего реставратора в одном из музеев Рима, и ее контракт продлится два года. На семейном совете было принято решение, что это время Ханна будет жить с нами.

– Обри не стоило делать меня главной подружкой невесты! – сокрушаюсь я. – Я стала такой рассеянной и неорганизованной!

– Это не так, – возражает Мейсон. – Ты отлично со всем справляешься.

Ну, хоть кому-то удается сохранять спокойствие и холодную голову. Хотя это же только у беременных гормоны играют, не у будущих отцов. Я только на четвертом месяце, но боюсь подумать, что ждет меня дальше.

– Я на прошлой неделе час не могла вспомнить, куда положила свои очки, – нахмурившись, жалуюсь я. – Я без них не могла отчет из лаборатории прочитать. А оказалось, я оставила их в машине. Я даже обвинила Шмидта, что это он их куда-то специально спрятал, потому что я смеялась над его новой стрижкой. Чуть до слез парня не довела!

– Он твой ассистент и знает, что ты не специально. Знает, что ты его ценишь и все это временно, – успокаивает меня Мейсон.

Слушая его в пол уха, я кусаю губу, думая о своей лучшей подруге и ее особенном дне. Я не могу ее подвести.

– Не надо было ей брать меня подружкой невесты! – ворчливо повторяю я.

Через двадцать пять минут мы наконец-то попадаем в церковь. Мейсон идет к гостям, а мы с Ханной мчимся в комнату невесты.

– Извини! Извини! Я здесь! Все хорошо! – Я машу рукой перед лицом: мне надо повременить с забегами некоторое время.

Обри, ее мать, тетка и старшая сестра в замешательстве смотрят на меня.

– Ты чего? – улыбается Обри. – Ты не опоздала. До церемонии еще больше часа.

– Я знаю, но я твоя главная подружка и должна поддерживать тебя, подливать шампанское и помочь тебе сбежать, если вдруг захочешь, – начинаю тараторить я. – Я бы не удивилась, если бы ты захотела, потому что мой брат постоянно творит какую-то фигню. В последнее время не часто, но… Черт! – Я вздыхаю, только теперь рассмотрев ее. – Ты красавица!

Обри смеется и я тоже. Сквозь слезы. Не уверена, что сейчас дело в гормонах.

– Ты в порядке?

Она подходит ко мне и берет за руки.

Я быстро киваю.

– Просто за тебя счастлива. И сегодня ты официально станешь моей сестрой.

Обри шмыгает носом, и мы с ней обнимаемся, а затем снова смеемся.

Это хороший день, чтобы обрести новую сестру. Хороший день, чтобы увидеть, как мой старший брат возьмет в жены эту прекрасную девушку.

Когда-то мне казалось, что я осталась одна во всем мире. Я потеряла маму и потеряла себя. А сегодня меня окружают люди, ставшие моей семьей, и я больше не боюсь, что останусь одна. Они этого не позволят.