Тревельян поставил багаж, и я показала ему комнату, где пансионеры вели громкую дискуссию. Похоже, сегодня объектом их критики была книга Марка Твена «Простаки за границей». Любой автор, кроме Шекспира ценился ими весьма невысоко.

Прежде чем разбираться с сыном, я бросилась в столовую, чтобы успокоить мамашу Луизу.

– Этот человек вернулся, я вам говорю! Батлер украл наш серебряный черпак! – кричала мамаша Луиза.

– Тс-с, – попыталась я ее утихомирить. – Генерал Батлер в Вашингтоне, мамаша Луиза.

Ненавистный федеральный генерал разграбил Новый Орлеан, и только благодаря тому, что мы предусмотрительно спрятали небольшое количество серебра, которым располагали, нам удалось кое-что сохранить. Оккупационные войска все еще находились в городе, хотя война закончилась девять месяцев назад.

– А эти северные черти все еще здесь, – возразила мамаша Луиза, покачав головой. – У генерала Батлера есть свои люди. Стрельба все еще не прекратилась. Нет-нет, мэм! А если у него нет людей, которые работают на него, то тогда у него есть духи. Я слышала их вчера вечером.

Я приложила палец к губам.

– Ты напугаешь пансионеров. Шум вчера вечером объяснялся тем, что от жары стали скрипеть стропила.

Черные глаза у мамаши Луизы округлились.

– Очень сожалею, мисс Жюли, я не хочу никого пугать, но черпака нигде нет, а шум совсем не от скрипа стропил. Это был дух!

– А ты не искала черпак в кладовке? Я вчера застала Андре, который лазил черпаком в яблочный джем. – Я тоже ночью слышала непонятный шум, но происхождение которого скорее была склонна объяснять реальными причинами.

Мамаша Луиза извлекла из кладовки черпак, испачканный яблочным джемом.

– Ах, чтоб тебя!

Разрешив эту проблему, я отправилась на поиски сына, не сомневаясь, что найду его босым и перепачканным грязью в большой музыкальной комнате. Он умел, если хотел этого, мастерски играть на скрипке, но сейчас просто яростно водил смычком по струнам; к подобной тактике он прибегал, когда ему не хотелось заниматься. Философия была проста: чем громче и дисгармоничней он будет играть, тем скорее его попросят закончить занятие.

В дверях я едва не столкнулась с мистером Тревельяном. При ярком свете его глаза как будто излучали интенсивное, голубое пламя, столь же притягательное, как и исходящий от него пряный аромат сандалового дерева, который окутывал меня, словно теплое шелковое покрывало. Мне захотелось прильнуть к нему и с наслаждением вдыхать этот аромат.

– О Господи, – пробормотала я.

– Надеюсь, я не испугал вас.

– Нет-нет! – торопливо ответила я, а про себя подумала, что присутствие этого человека обострило мои чувства, словно под его внешним шармом скрывалось нечто такое глубинное, что неодолимо влекло меня к нему. – Гостиная пришлась вам не по вкусу?

– Вы гораздо интереснее, чем литературные споры.

Я не нашлась – то ли мне улыбнуться, то ли дать отпор его лести. К счастью, мимо нас пронеслась с озабоченным видом Миньон. Пряди ее волос выбились из-под шиньона, в руках она держала стопку полотенец. Поднимаясь по лестнице, Миньон вдруг заметила меня.

– Ой, Жюльет, ты уже вернулась! Жинетт упала в обморок. На кухне такая жара, что она не выдержала. Андре прибежал грязный и отказался помочь в стирке, потому что я сказала ему, что он вначале должен искупаться. Мамаша Луиза говорит, что потерялась серебряная разливная ложка и... – Взгляд Миньон остановился на мистере Тревельяне, и она покраснела.

– Месье Тревельян, пожалуйста, познакомьтесь с моей младшей сестрой, мадемуазель Миньон Де-Перри. Миньон, месье Тревельян – писатель, будет жить у нас.

– Добро пожаловать в Новый Орлеан и в наш дом, месье. – Миньон лучезарно улыбнулась, приседая в грациозном книксене.

– Спасибо за ваш теплый прием. Я нахожу Юг весьма примечательным местом, где всегда царит красота.

– Равно как и ваш шарм, – сказала я сухо. Обаятельная улыбка мистера Тревельяна совершенно околдовала Миньон. – Миньон, поторопись и разложи полотенца по комнатам. Я поговорю с Андре и навещу Жинетт, как только устрою месье Тревельяна.

Все еще находясь под чарами нового постояльца, она кивнула и побежала вверх по лестнице. Андре, очевидно, услышав мой голос, изменил стиль игры и зазвучала вполне мелодично «Инвенция си-бемоль» Баха. Звуки музыки раздавались в вестибюле все громче, вплоть до того момента, пока не появился он сам с ангельским выражением на лице.

– Ты уже вернулась, мама? – Он изобразил удивление, вынимая скрипку из-под подбородка. Его босые ноги и одежда были заляпаны грязью, черные волосы всклокочены. Подавив желание убрать прядки волос с его лица, я смотрела на него, пытаясь понять, где он мог до такой степени испачкаться.

– Андре, ты был на реке? – Миссисипи как магнитом притягивала к себе мальчишек и унесла много юных жизней.

– Нет, мама. Мы не ходили на реку. Мы просто играли неподалеку.

Во мне боролись раздражение и желание заключить его в объятия, чтобы понять появившуюся у него склонность причинять неприятности.

– Где именно, Андре?

– Филипп Дусе и я отправились вместе с его кузеном, Уиллом Хейесом, к лагерю в лесу недалеко от дома Уилла.

«Интересно, знает ли Петиция, что ее сын играет с моим?»

– Почему ты не рассказала мне об этом лагере? – спросил Андре. – Отец Уилла использовал его для того, чтобы шпионить за федеральными войсками во время войны. Он говорит, что мой дед и мой отец помогали строить его под носом у федеральной армии и часто там находились во время войны, перед тем как были убиты. Почему ты никогда об этом не говорила? – В его голосе звучала обида, словно я сознательно утаила от него нечто жизненно важное.

– Я ничего не знала об этом лагере, – тихо ответила я.

– Настоящий лагерь, да? – заинтересованно спросил мистер Тревельян, как бы пытаясь смягчить напряжение между мной и сыном. – У меня есть два племянника, которые позеленели бы от зависти. Когда я уезжал, они пытались уговорить своего отца построить для них крепость в лесу, подобно той, о которой они читали.

– Андре, это месье Тревельян. Он писатель, будет находиться на пансионе у нас. Месье, мой сын Андре.

Мистер Тревельян протянул руку.

– Рад познакомиться с вами, сэр.

Андре, явно удивленный тем, что с ним обращаются как со взрослым, пожал руку мистера Тревельяна. А я и не думала о своем сыне как о взрослом.

– Спасибо, месье Тревельян, – сказал сын. – Они хотят построить крепость времен войны?

Мистер Тревельян улыбнулся.

– Нет, эта крепость гораздо более интересная. Они недавно прочитали книгу о семье, которая попала в кораблекрушение, и им пришлось построить дом на деревьях. Мальчишки хотят смастерить такой же.

– Дом на деревьях? – переспросил Андре, явно заинтригованный. – А что это за книга?

Мой сын заинтересовался книгой? Я позавидовала, с какой легкостью мистер Тревельян нашел с ним контакт.

– «Семья швейцарских Робинзонов», – ответил мистер Тревельян. – В книге описано множество остроумных изобретений. Они даже построили собственный мост.

– Каким образом, месье?

Я вмешалась в разговор:

– Простите. Андре, боюсь, мы должны перенести строительство моста на следующий день. Скоро обед, и я должна устроить месье Тревельяна в его комнате. А тебе нужно привести себя в порядок, хорошо? Я скажу папаше Джону, чтобы он принес тебе обед, а позже поговорим. Есть много поводов, ты понимаешь?

– Да, мама, – ответил Андре, глядя на свои ноги.

Осыпавшаяся с его ног грязь испачкала ковер, и я закрыла глаза, чтобы не видеть этого. Вероятно, грязные пальцы на ногах – это как текущие носы, и детям в это время требуется ласковая, любящая рука. Однако я боялась, что уже упустила этот момент.

Он стремительно взбежал по лестнице, так что старые ступеньки отчаянно заскрипели. Обернувшись, я увидела, что мистер Тревельян собрал свой багаж.

– Вы счастливая, – сказал он. – У вас очень живой мальчик.

– Живой – мягко сказано, но, в общем, вы правы. Я счастлива. – Я вынуждена была все время мысленно повторять это, пока мы с мистером Тревельяном шли по грязным следам на полированной деревянной лестнице. – Все комнаты пансионеров находятся на втором этаже. Дверь в самом конце коридора ведет в ванную и туалет. Там есть все необходимое для удовлетворения персональных нужд. Третий этаж зарезервирован для семей, четвертый представляет собой мансарду. Вы увидите, что у нас отличная библиотека, музыкальная комната и вторая гостиная, если вы пожелаете принять друзей. Еда подается три раза в день. Мамаша Луиза поддерживает еду горячей. Персональный чай может подаваться в гостиную, если вы заблаговременно закажете. Я прошу всех пансионеров относиться друг к другу благожелательно и уважительно.

Его комната была зеркальным отражением моей с одной лишь разницей – отличались цветом обои и драпировки. У него преобладал темно-голубой цвет, в то время как у меня доминировал бордовый, придававший интерьеру женственный колорит. Письменный стол красного дерева, шкаф и затянутая противомоскитной сеткой кровать выгодно контрастировали с легкими летними шторами, создавая впечатление основательности и солидности. Подойдя к столу, я отрегулировала фитиль лампы, чтобы поярче осветить комнату и, обернувшись, увидела, что мистер Тревельян остановился возле дверей, держа в руках чемоданы.

– Вам не нравится номер, месье Тревельян?

– Вовсе нет, миссис Бушерон. Это превосходит все мои ожидания.

Ответив на его взгляд, я вдруг поняла, что речь идет вовсе не о комнате. У меня возникло странное чувство, что я нахожусь на пороге больших событий, и эти ощущения взволновали не меньше, чем предупреждение мистера Гудзона.

– Увидимся во время обеда, месье, – сказала я, направляясь к выходу.

– Миссис Бушерон, – окликнул Тревельян меня вполголоса.

Тембр его голоса был таким, что я невольно остановилась.

– Да.

– Я приношу вам свои соболезнования. Из рассказа вашего сына я понял, что вы и ваша семья заплатили дорогую цену во время войны, потеряв и мужа, и отца.

– Это стоило гораздо больших потерь, чем вы можете представить, но спасибо за ваши добрые слова.

По его поведению я догадывалась, что он тоже испытывал горе, но не стала ни о чем спрашивать. Лучше оставить расспросы на потом. Он проводил меня внимательным взглядом, пока я шла по коридору, заставив пережить чувства, которых я не испытывала давно, чувства, которые не должен пробуждать ни один незнакомец.

Глава 3

– Жинетт! – позвала я, тихонько постучав в дверь. Она открыла мне, держа в руке фартук.

– Извини, Жюльет. Я спущусь через минуту, чтобы помочь с обедом. – Лицо ее было бледным, словно кружевная отделка на розовых драпировках кровати.

– Что произошло? Нонни сказала, что у тебя был обморок.

– Я не уверена. После того как ты уехала, я работала с мамашей Луизой на кухне. Когда мы поставили еду на плиту, у меня появилась легкая головная боль. Я отправилась в гостиную и занялась гобеленом. Но внезапно почувствовала острую головную боль и, видимо, потеряла сознание. Нонни нашла меня на полу и принесла нюхательную соль.

Я приложила ладонь к ее лбу. В Новом Орлеане приход лета всегда сопровождался страхами о том, что в городе объявится лихорадка и унесет кого-то из любимых и близких.

– Лоб у тебя холодный, но все-таки тебе лучше выпить настоя из американского лавра. А утром мы вызовем доктора Ланау.

– Настой избавит меня от тошноты. А вот доктора вызывать не нужно, я уверена, что это от жары.

Отобрав у нее фартук, я уложила ее в кровать.

– В таком случае отдохни. Обед почти готов, и мы с Нонни справимся с уборкой. Я попрошу мамашу Луизу принести тебе суп и чай с лимонной вербеной, чтобы ты поспала до утра. Хорошо?

Она вздохнула.

– Хорошо, но сначала ты должна рассказать мне, что сообщил тебе месье Мейсон о Жан-Клоде и «Красавице».

Я задумалась, помогая ей снять поношенные туфли и укладывая в постель. Иногда мне казалось, что еще вчера мы покупали бальные платья и не думали ни о чем, кроме как не ударить в грязь лицом и показать себя в наилучшем свете. А потом наступили тяжелые времена, и все это было вычеркнуто из нашей памяти.

– Ты достаточно долго держала нас в неведении, – сказала Жинетт, отводя мою руку, когда я пыталась поправить ей покрывало. – Например, ты стараешься оградить нас от проблем и даже с большим упорством, чем Андре стремится уйти от домашней работы.

– Вовсе нет.

Жинетт возмущенно подняла брови.

– Повышение налогов, например. Сколько времени ты знала об этом и не говорила нам?

– С января, – призналась я.

– Даже если новости плохие, Жюльет, ты должна говорить мне. Иначе как я смогу помочь? – Она нежно прикоснулась к моей руке.