Эльза Вернер - Эгоист

На следующее утро после кофе оба брата уединились в кабинете Зандова-старшего. Франц Зандов сидел за письменным столом с тем счастливым выражением лица, которое бывало у него в прошлой жизни и которого уже долгие годы никто не видел. Но его чело все же слегка омрачилось, когда он обратился к сидевшему против него брату со следующими словами:

– Так ты действительно хочешь покинуть меня и увезти Джесси в Германию? Я надеялся, что теперь, когда дочь Клиффорда сделается твоей женой, ты исполнишь горячее желание ее отца и станешь его преемником в деле. Тебе вовсе нет нужды совершенно отказываться от своей журналистской деятельности – ведь все дела, как и прежде, лежали бы на моих плечах. Печать тут, в Америке, более сильна и влиятельна, чем в Германии, ты найдешь здесь более свободное и широкое приложение своим способностям, нежели на родине. Подумай об этом!

– Это не требует никаких размышлений, – решительно произнес Густав. – Весь свой интерес и всю свою работоспособность я могу посвятить лишь одному делу, быть же купцом и журналистом одновременно… нет, это невозможно. Как ни велики здесь возможности для духовной деятельности, я все же всем своим существом принадлежу родине и только там могу работать, как нужно. Что же касается нашего сотрудничества, то вряд ли мы могли бы ужиться друг с другом. Я был в силах терпеть в течение нескольких недель свое подчиненное положение и не реагировать ни на что, так как ради Фриды не хотел доводить дело до разрыва. Но теперь, Франц, я считаю себя обязанным сказать тебе откровенно, что вся твоя деловая практика, весь образ твоей коммерческой деятельности никогда не позволили бы мне работать совместно с тобой. Ведь твоя близкая связь с Дженкинсом красноречиво говорит о том, какого рода коммерцию ты ведешь.

Франц Зандов не вспыхнул гневом, как непременно сделал бы раньше при подобном заявлении, но на его лбу появились еще более глубокие морщины.

– Ты смотришь на вещи и обстоятельства со своей точки зрения, а я – со своей. Правда, твоя профессия предоставляет тебе полную свободу действий и взглядов, я же вынужден считаться с самыми разными, порой взаимоисключающими интересами и не всегда могу выбирать. Человек редко бывает господином обстоятельств. Я хотел бы, чтобы между мной и Дженкинсом не существовало общего дела, но это уже произошло, и я не могу ничего изменить.

– Ты действительно не можешь? Неужели нет никакого выхода?

– Да ведь я уже говорил тебе, что ради этой коммерции рискнул сотнями тысяч и могу потерять их, если дело не удастся или если отступлюсь от него.

– Даже рискуя понести подобные потери, ты должен был бы отказаться!

Франц Зандов взглянул на брата, словно не веря своим ушам, и воскликнул:

– Понести подобные потери? Ты говоришь это серьезно? Да представляешь ли ты себе, какие это деньги? Я сделал все, что мог, попытался добром разойтись с Дженкинсом – увы! – это лишь повредило мне: Дженкинс упорно стоит на своем. В последнем письме он с нескрываемым недоверием спросил меня, действительно ли я настолько нуждаюсь в средствах, что так настойчиво, во что бы то ни стало, требую обратно свой капитал? Он, кажется, думает, что я понес потери, быть может, сомневается в моей кредитоспособности, а это самое опасное, что только может выпасть на долю коммерсанта. Чтобы исправить свою неосторожность, я обязан со всей энергией приняться за то дело.

– Вчера я привел к тебе твое дитя, – серьезно произнес Густав, – думаю, ты от этого выиграл много больше, чем можешь потерять тут. Я надеялся, что ради Фриды ты откажешься от сомнительного дела, которое не даст тебе прямо глядеть в глаза своей дочери. Франц Зандов резко отвернулся, но его голос был по-прежнему тверд, когда он ответил:

– Вот именно из-за Фриды! Неужели я должен обездолить своего только что найденного ребенка? Неужели я смею лишить свою дочь половины состояния?

– Ей хватит и другой половины, думаю, что и целое состояние не принесет ей блага, если будет сохранено такой ценой.

– Молчи, в этом ты ничего не смыслишь! Отступить от начатого, соглашаясь на любые потери, невозможно, а потому не будем говорить об этом. Само собой разумеется, я освобождаю тебя от твоего обещания, так как, насколько понимаю, ты никогда не напишешь нужных мне статей.

– Первая уже готова, – холодно возразил Густав, – Правда, она будет и последней – для моей цели достаточно и одной. Я как раз хотел сегодня утром предложить ее твоему вниманию. Вот она! – Вынув из кармана несколько исписанных листков, он подал их брату.

Франц медленно взял их, вопросительно глядя на Густава.

– Прочти! – просто сказал тот.

Франц принялся читать сперва медленно, а затем все поспешнее, дрожащей рукой переворачивая страницы. Его лицо густо покраснело и наконец, оборвав чтение на середине, он бросил рукопись на стол и почти крикнул:

– Да ты в своем уме? Ты хочешь это напечатать? Да ведь то, что ты открываешь людям, прямо-таки ужасно!

Густав выпрямился и, подойдя вплотную к брату, ответил:

– Ужасно? Да, это очень точное слово. И главный ужас заключается в том, что все это – правда. Я сам был в тех местах и беру на себя ответственность за каждое написанное мной слово. Отступись от этого дела, Франц, пока еще не поздно! Эта статья, появившись в «Кельнской газете» и будучи перепечатана во всех германских органах печати, не останется незамеченной. На нее обратят внимание консульства, министерства. Дженкинсу не дадут продолжать свою, с позволения сказать, деятельность или по крайней мере позаботятся о том, чтобы ни один неосведомленный простак не попал в его лапы.

– Ты, кажется, слишком гордишься предполагаемым успехом своего творчества! – крикнул Франц Зандов вне себя. – Только ты не учел, что и я являюсь совладельцем этих земель, которые ты изобразил так возмутительно, забыл, что каждое твое слово направлено против благополучия и чести твоего брата! Ты не только разоришь меня, но и выставишь перед всем светом подлецом.

– Нет, такого я не сделаю, так как ты освободишься от этой компании негодяев. Я могу прибавить в своей статье, что мой брат, по незнанию вовлеченный в махинации, добровольно и с материальными потерями вышел из дела, как только ему стала известна вся истина. Скажи это прямо Дженкинсу, если боишься, что иные предлоги вредны для твоего кредита. Правда здесь лучше всего.

– И ты думаешь, что Дженкинс поверит, что я, коммерсант, глава торгового дома Клиффордов, действительно способен на подобную выходку? Да он просто-напросто сочтет меня сумасшедшим.

– Возможно! Ведь раз эти «честные» люди сами не имеют совести, то для них всегда будет непонятно, что она может заговорить в другом человеке. Но, как бы то ни было, ты должен прибегнуть к крайним средствам.

Франц Зандов несколько раз тревожно прошелся по комнате, наконец он произнес, почти задыхаясь:

– Ах, ты понятия не имеешь, что значит разворошить осиное гнездо. Конечно, находясь в Европе, ты будешь в безопасности от их жала, мне же достанется в полной мере. Дженкинс никогда не простит мне, если мое имя окажется причастным к подобным разоблачениям. Он достаточно влиятелен, чтобы поднять против меня всех, кого затрагивают эти разоблачения, а таковых сотни. Ты не знаешь железного кольца интересов, сковывающих нас здесь. Одно связано с другим, одно поддерживает другое. Горе тому, кто самовольно вырвется из круга и вступит в борьбу со своими союзниками. Они все объединятся, чтобы погубить отступника. Его кредит будет подорван, все его планы разрушены, сам он оклеветан и затравлен до полной гибели. Так сложилось, что именно теперь я не в силах вынести подобную расправу. Наша фирма лишается состояния Джесси ввиду ее замужества, а мои личные средства истощены до крайности спекуляцией с Дженкинсом; если она не удастся, это послужит началом моего разорения. Я говорю столь же откровенно, как ты говорил со мной. Ну, а теперь иди и разошли по всему свету свои разоблачения.

Франц Зандов умолк, подавленный волнением. Густав мрачно и озабоченно смотрел перед собой; на его лбу тоже появились глубокие морщины.

– Я не думаю, что тебя могли бы так обойти. Впрочем, это вытекает из вашей здешней деловой практики. Ну, тогда, – и он положил руку на свою статью, – я разорву эту рукопись. Я буду молчать, раз ты заявляешь, что мои слова явятся причиной твоего разорения. Но бери на себя последствия! На тебя падет ответственность за каждую человеческую жизнь, которая погибнет в ваших болотах.

– Густав, ты губишь меня! – простонал Франц Зандов, падая в кресло.

В этот момент тихо отворилась дверь и лакей доложил, что подан экипаж, обычно отвозивший господ в такое время в город. Густав приказал слуге удалиться, а сам наклонился к брату:

– Ты теперь не в состоянии принять какое-либо решение, пока не успокоишься. Позволь мне сегодня одному отправиться в контору и заменить тебя там. Ты чересчур взволнован и потрясен, со вчерашнего дня слишком многое свалилось на тебя.

Франц Зандов молча выразил свое согласие, очевидно, он сам чувствовал, что не в состоянии предстать перед своими служащими в привычном виде спокойного и уверенного дельца. Однако, когда его брат очутился уже у двери, он внезапно сказал:

– Еще одно: ни слова Фриде! Не вовлекай ее в борьбу со мной, иначе ты доведешь меня до крайности!

– Не беспокойся, на подобное я не рискнул бы! – с ударением произнес Густав. – Это отвратило бы от тебя только что завоеванное тобой сердце дочери и, возможно, навсегда… До свидания, Франц!

Приблизительно через час в кабинет отца вошла Фрида. Он все еще беспокойно ходил взад и вперед. Взглянув на него, девушка испугалась: его лицо все еще отражало следы той внутренней борьбы, которую ему пришлось только что вынести. Правда, он пытался скрыть свое волнение и в ответ на обеспокоенный вопрос дочери сослался на нездоровье, но она все же не могла не заметить мучившего его лихорадочного беспокойства. Однако девушка не была еще настолько близка отцу, чтобы просьбами и настояниями вызвать на откровенность, а сам он не проявлял ее. Она со скрытым страхом глядела на его мрачный вид, когда все должно было бы дышать лишь радостью и умиротворением.

В этот момент вошел Густав под руку с невестой. Он был в шляпе и перчатках – видимо, только что вернулся из города, в сущности, он отсутствовал не более часа.

– Я прихватил с собой Джесси, – сказал он своим обычным беспечным тоном, – а поскольку Фрида как раз у тебя, мы можем устроить небольшое семейное заседание. Ты удивлен тем, что я уже вернулся, Франц? Я действительно хотел избавить тебя на сегодня от дел, но вынужден обратиться к тебе за решением. В конторе я встретил нескольких переселенцев, во что бы то ни стало желавших видеть тебя, а так как сегодня ты не поедешь в город, то я привел сюда этих людей.

– Да, Густав привез их в своем экипаже, – подтвердила Джесси, еще не оправившаяся от изумления, после того как увидела, что ее жених подъехал к дому в своем элегантном экипаже вместе с простыми крестьянами.

– Это немцы, даже земляки, как раз из наших мест, – быстро произнес Густав. – Возможно, они не нашли бы дороги сюда на виллу, и я счел нужным захватить их с собой.

– Это было совершенно излишне, – сказал Франц Зандов беспокойно и с неудовольствием. – Наверное, их дело могло бы потерпеть до завтра. Да и о чем мне вообще говорить с переселенцами? Ведь они могут получить любую справку в конторе. Так ты действительно привез их всех сюда?

– Да, кроме агента фирмы «Дженкинс и Компания». Он уже вчера был здесь и выразил желание поговорить с тобой. Я предложил ему явиться сегодня утром в контору и приехал как раз вовремя, чтобы избавить от него переселенцев, которых он ни за что не хотел допускать к тебе прежде чем сам должным образом не «информирует» тебя, как он выразился. Ты, конечно, примешь их? Я им определенно обещал, что ты переговоришь с ними.

Не дав брату времени что-то возразить, Густав открыл дверь соседней комнаты и предложил находившимся там мужчинам войти в кабинет.

Девушки выразили намерение удалиться, услышав, что речь пойдет о деловых вопросах, однако Густав крепко схватил Джесси за руку и тихо, но с ударением, сказал ей и племяннице:

– Останьтесь, и главным образом ты, Фрида! Вы обе мне нужны.

Между тем незнакомцы уже вошли в кабинет. Это были трое коренастых крестьян с загоревшими лицами и огрубевшими от тяжелой работы руками. Старший из них, человек средних лет, внешне выглядел довольно представительно. Двое других были моложе и одеты победнее. Они в смущении остались стоять у двери, тогда как их старший сделал несколько шагов вперед.

– Вот мой брат, – сказал Густав, указывая на Франца Зандова. – Говорите с ним без стеснения. Он один может дать вам в вашем деле настоящий совет.

– Здравствуйте, господин Зандов, – заговорил крестьянин на одном из немецких диалектов. – Мы рады тому, что здесь наши земляки, с которыми можно потолковать по совести. В конторе, где мы думали найти вас, мы встретили полный отказ, нас даже хотели задержать, да, к счастью, в это время как раз появился господин Густав. Он тотчас же оказал нам содействие и был чрезвычайно резок с агентом, не желавшим пропускать нас. Ваш брат поступил вполне правильно – мы уже давно не верим всей банде.