Братья Зандовы только что вернулись из города, и все сидели за столом. Густав, по обыкновению являвшийся центром беседы, удивительно весело рассказывал девушкам об одном случае, происшедшем в то утро в конторе. Франц Зандов, не любивший, когда что-либо, касавшееся дела, представлялось в смешном виде, сделал несколько недовольных замечаний, но его брат не обратил на это абсолютно никакого внимания и продолжал забавлять слушательниц рассказом о действительно комичном недоразумении.

– Уверяю вас, этот сверхусердный агент фирмы «Дженкинс и Компания», стремглав прилетевший из Нью-Йорка и думавший открыть во мне жаждущего поселиться на их землях фермера, был бесподобен! – воскликнул он. – Этот субъект во что бы то ни стало хотел навязать мне хоть какой-нибудь земельный участок на краю света и страшно разочаровался, когда в конце концов появился мой брат и недоразумение выяснилось!

– Но ведь ты сам довел до этого, – раздраженно бросил Франц Зандов. – Ты сам своими бесчисленными вопросами и справками загнал беднягу в такой тупик, что он безусловно мог ошибиться.

– Да неужели же меня можно действительно принять за фермера? – воскликнул Густав. – Впервые в жизни вижу, что мне можно приписать интерес к сельскохозяйственной работе. Это явилось бы, по крайней мере, совершенно новым поприщем, на котором я должен был бы испытать свои силы. Боюсь только, что здесь я оказался бы еще менее полезен, чем в твоей конторе.

– Ну, это вряд ли возможно, – сухо отрезал Франц Зандов.

Однако Густав только засмеялся в ответ и стал говорить Джесси о том, что не понимает, почему это его конторская деятельность решительно нигде не встречает одобрения.

При последних словах Фрида вдруг стала внимательна. Обычно она никогда по собственной инициативе не включалась в разговор, на этот же раз слушала с напряженным интересом и внезапно обратилась к Густаву:

– «Дженкинс и Компания»? Крупная нью-йоркская фирма, которая всюду печатает объявления и рассылает агентов для организации немецкой эмиграции в Америку?

– Совершенно верно, мисс Пальм, – ответил тот. – А разве вам знакома эта фирма?

– Мне нет – ведь я провела лишь несколько недель в Нью-Йорке, но в немецкой семье, где я жила, о ней часто шла речь. Говорили с большим опасением и считали несчастьем, что этот Дженкинс в сферу своих спекуляций включил также и переселение.

– Как так? Разве этот господин не пользуется хорошей репутацией? – спросил будто бы невзначай Густав.

– По-видимому, так. Говорили, что он – один из самых бессовестных спекулянтов, что разбогател при помощи самых дурных приемов и ни на мгновение не задумается принести в жертву своей алчности благосостояние тех, кто доверяется ему.

Джесси испытывала неловкость, услышав это откровенное замечание. Как ни далека она была от деятельности своего опекуна, все же из случайных разговоров знала о его деловых связях с фирмой Дженкинса. Франц Зандов закусил губу и намеревался изменить тему разговора, но в этот момент Густав с нажимом произнес:

– Очевидно, вы обладаете совершенно неправильными сведениями, мисс Пальм. Фирма «Дженкинс и Компания» принадлежит к числу наших самых близких деловых партнеров; мы уже долгие годы сотрудничаем с ней.

Фрида побледнела, но не от смущения – ее лицо выражало глубокий испуг, как будто она не хотела и не могла верить только что услышанному.

Вдруг резким тоном заговорил Франц Зандов:

– Вы видите, мисс Пальм, в какую иногда можно попасть неприятную ситуацию, если веришь подобным злонамеренным слухам и повторяешь их. Мой брат прав: мистер Дженкинс уже давно мой близкий деловой партнер.

– Тогда простите меня! Я не имела об этом никакого понятия, – тихо промолвила Фрида.

Она еще больше побледнела, и вдруг ее глаза расширились и она прямо взглянула на человека, перед которым обычно робко опускала взор. В ее темных глазах появилось какое-то странное выражение, нечто вроде смущенного сомнения или боязливого вопроса.

Франц Зандов – гордый, упрямый делец, не выносивший никакого противоречия и властно разбивавший доводы своего брата, видимо, почувствовал это; он явно не мог вынести взгляд Фриды. Раздраженно отвернувшись, он схватил стоявший перед ним бокал вина и одним глотком осушил его.

Наступило тяжелое молчание, длившееся несколько минут. Наконец Джесси попыталась начать разговор на новую тему, Густав всеми силами поддерживал ее, но говорили они почти одни. Франц Зандов, видимо, никак не мог побороть свое дурное расположение духа, а Фрида сидела молча и смотрела на террасу. Все почувствовали видимое облегчение, когда обед кончился.

Девушки ушли из столовой; Густав тоже намеревался последовать за ними, но брат остановил его вопросом:

– Какого ты, собственно, мнения об этой мисс Пальм?

– Трудно сказать. Я еще недостаточно говорил с ней; она кажется очень робкой и сдержанной.

– Да, внешне, но я не верю этому. Во всяком случае в ее глазах видно нечто иное, нежели робость. Удивительные, редкие глаза! Сегодня я в первый раз как следует разглядел их и тщетно стараюсь вспомнить, где я уже встречался с ними. Что, эта девушка в Америке недавно?

– Около месяца, как я слышал от мисс Клиффорд.

– Да, да, припоминаю, Джесси говорила мне об этом. И все-таки в ее чертах я вижу что-то знакомое, хотя и не могу разгадать, что именно.

Густав долгим, испытующим взглядом посмотрел в лицо брата и как-то равнодушно произнес:

– Может быть, это просто какое-нибудь легкое, беглое сходство, бросившееся тебе в глаза.

– Сходство? С кем? – рассеянно спросил Франц Зандов. Он оперся головой об руку и в глубокой задумчивости смотрел перед собой отсутствующим взором. Вдруг он выпрямился и, видимо, не желая продолжать навязанный ему предмет разговора, с раздражением произнес:

– Ее замечание за столом было в высшей степени бестактно.

– Но ведь в этом она решительно не виновата, – возразил Густав. – Очевидно, она не имела никакого понятия о твоих связях с Дженкинсом, иначе, наверное, промолчала бы. Девушка просто повторила то, что слышала. Видишь, какой репутацией пользуется твой «деловой друг»!

Франц Зандов презрительно пожал плечами.

– У кого именно? У некоторых сентиментальных немцев, притащивших сюда из Европы свои ограниченные мещанские понятия и решительно не желающих понять, что вся деловая жизнь здесь у нас основана на совершенно иных принципах. Тот, кто хочет здесь преуспеть, должен рисковать, и притом совершенно иначе, чем там, в Европе, рисковать, не стесняя себя мелочными соображениями. Клиффорд тоже принадлежал к числу боязливых, долго раздумывающих. Мне часто приходилось затрачивать немало усилий, чтобы подталкивать его вперед. Поэтому-то до моего приезда он и жил в довольно скромных условиях и лишь после того, как управление его делом перешло в мои руки, сделался богатым человеком, а наша фирма стала первоклассной. Кстати, раз мы говорим о Дженкинсе… У тебя было достаточно времени обдумать мои требования, теперь я ожидаю твоего определенного согласия написать ту статью, о которой мы говорили.

– Так ты все еще остаешься при своем решении предпринять дело совместно с Дженкинсом?

– Ну, конечно! Неужели ты думаешь, что я с каждым новым днем меняю свои деловые интересы? Или ты полагаешь, что детская болтовня, которую мы незадолго перед этим слышали, в состоянии сбить меня?

– Этого я не думаю, но именно потому был удивлен, увидев, что ты потупил взор при этой «детской болтовне».

– Густав, берегись! – воскликнул Франц Зандов, с трудом сдерживая раздражение. – Я позволяю тебе больше, чем кому-либо иному, но теперь мы можем всерьез поссориться. Я отлично видел, что ты намеренно допустил недоразумение с агентом Дженкинса, чтобы разузнать, как далеко идут его инструкции, точно так же я знаю, к кому относилось замечание, которое ты сделал мисс Пальм. Но таким путем ты ничего не добьешься у меня. Что я однажды решил, то непременно исполню, и я еще раз предоставляю тебе выбор: «да» или «нет»! Если ты откажешь мне в своем содействии…

– Ты ошибаешься! – прервал его Густав. – Я уже несколько дней тому назад написал в «Кельнскую газету» и попросил место для длинной статьи, которую, конечно, как вышедшую из-под моего пера, примут очень охотно. По всей вероятности, она появится в следующем месяце.

Зандов изумился. Неожиданная покорность брата удивила его:

– Ты, разумеется, покажешь мне свою статью, перед тем как отослать ее?

– Несомненно! Ты должен прочесть ее от слова до слова.

Омрачившееся лицо Франца Зандова стало проясняться.

– Это мне очень приятно, очень приятно! Мне было бы крайне тяжело, если бы твой отказ привел к разрыву между нами.

– Из-за меня лично или из-за клиффордского состояния, которое ты хочешь закрепить за собой? – спросил Густав с внезапно вырвавшейся горечью.

– Состояние Джесси вовсе не причастно к моему предприятию, – коротко и решительно заявил Франц Зандов. – Оно в основном обращено в надежные ценности, да, кроме того, Клиффорд в своем завещании запретил вкладывать в спекуляции долю наследства Джесси до ее совершеннолетия или замужества. Таким образом, если это успокаивает твою щепетильную совесть, я могу заверить тебя, что твоя будущая супруга ни одним долларом не причастна к затеянному мной делу. Я предпринял его на собственные деньги и на свой риск, а следовательно, и выигрыш, и потери касаются лишь меня одного.

Он встал, чтобы уйти, Густав тоже поднялся:

– Еще один вопрос, Франц: ты участвуешь в этом деле очень большими суммами?

– Половиной своего состояния. Следовательно, тебе должно быть ясно, что успех крайне необходим мне, поэтому меня радует, что в главном вопросе мы согласны друг с другом. Повторяю тебе еще раз: мещанские понятия не пригодны для здешних условий, ну, да ты и сам, наверное, скоро уяснишь себе это и согласишься со мной.

– Половиной своего состояния, – пробормотал Густав, следуя за уходящим братом, – это скверно, очень скверно! Значит, нужно действовать с величайшей осторожностью!

В гостиной никого не оказалось, когда братья вошли туда, но на террасе стояла Фрида. Она, очевидно, не заметила вошедших, по крайней мере, когда Франц Зандов направился к ней и она обернулась, можно было ясно заметить, что она только что плакала. Как ни быстро провела она платком по лицу, все-таки ей не удалось скрыть слезы.

В общем не в обычаях Франца Зандова было проявлять большую деликатность, однако в данном случае он, по-видимому, приписал слезы девушки неприятному эпизоду, разыгравшемуся за столом, и в приливе участия попытался успокоить ее.

– Вам незачем так смущаться своих слез, мисс Пальм, – произнес он. – Вы, наверное, здесь, на чужбине, скучаете по своей родине?

По-видимому, вопреки ожиданию, он угадал истину; во всяком случае полной искренностью прозвучали слова Фриды, произнесенные ею дрожащим голосом:

– Да, я испытываю невыносимую тоску по родине.

– Ну, это вполне естественно: ведь вы лишь несколько недель находитесь здесь, – равнодушно сказал делец. – То же самое испытывают все ваши соотечественники, но это скоро проходит. Если только человеку выпадет на долю счастье в Новом Свете, он охотно забывает Старый и в конце концов даже радуется тому, что покинул его. Не смотрите на меня с таким изумлением, словно я сообщил вам нечто невероятное! Я говорю по собственному опыту.

Фрида действительно взглянула на него с изумлением. В ее глазах, еще влажных от слез, засверкали гнев и неудовольствие, когда она горячо воскликнула:

– Неужели вы говорите это всерьез, мистер Зандов? Я должна забыть свою родину, отказаться от нее даже в воспоминаниях? Никогда! Никогда!

Франц Зандов, очевидно, был несколько удивлен этим страстным возгласом девушки, обычно тихой и робкой, однако на его губах заиграла полупрезрительная-полусострадательная усмешка, когда он произнес:

– Я вполне благожелательно советую вам научиться этому. Несчастье большинства немцев здесь состоит именно в том, что они упрямо держатся за прошлое и в результате часто упускают и настоящее, и будущее. Кроме того, тоска по родине – одно из тех болезненных, искусственно вызываемых чувств, которые считаются очень поэтичными и высокими, но в сущности являются обузой в жизни, бесполезным грузом. Тот, кто хочет здесь добиться успеха, должен иметь ясную голову и зоркие глаза, чтобы не упустить ни одного подвернувшегося благоприятного случая, тотчас же использовать его. Вы сами тоже поставлены перед необходимостью подыскать себе средства к существованию, а в таких обстоятельствах совершенно непригодны подобные расслабляющие рассуждения.

Как ни жестко и бессердечно звучали эти слова, все же в них чувствовалось искренность. Неосторожное выражение Фриды о «деловом друге», которое скорее должно было бы раздражить дельца Зандова, по-видимому, возбудило в нем интерес к девушке.