Возле ЗАГСа нас уже встречала Ольга, мамин родной младший брат Андрей с женой Светланой и десятилетним сыном Артёмкой и… Громов, собственной персоной, правда, на этот раз без охраны. Поприветствовав в первую очередь родственников, направился к нему и пожал протянутую руку.

— Твой отец пригласил, — ответил он на мой немой вопрос.

— Не имею ничего против. Только пара тем будет под строгим запретом. По крайней мере, сегодня.

Громов понимающе кивает, и только сейчас я замечаю в его руке букет жёлтых роз.

Ожидание Ксюши неслабо выматывает, и я уже готов был сорваться с места в карьер, когда из-за угла здания повернули три знакомых автомобиля.

— А вот и Золушка, — хохотнул Макс.

Из центральной машины выплыл ангел; на мгновение мне даже показалось, что я сдуру посмотрел на солнце и ослеп. Средневековые пытки явно пошли ей на пользу… И только теперь я понял, что имела в виду моя малышка, когда говорила про тот злосчастный бал.

На ней было точь-в-точь такое же платье, только цвета слоновой кости; правда, оценить образ полностью я смог лишь в просторном холле ЗАГСа, когда избавил Ксюшу от белой меховой шубки. Разрез её платья, как и тогда начинающийся от середины бедра, был расшит лёгкими кружевами, а рукава были укорочены до «крылышек». Волосы завиты в крупные кольца и от висков забраны назад, витиевато переплетаясь с мелкими белыми розочками. Глаза, по-кошачьи подчёркнутые карандашом, сияли блеском, покрытые розовой помадой губы манили, а слегка раскрасневшиеся щёки выдавали волнение.

Из украшений я узнал только подаренное мною кольцо; но, судя по тому, что браслет и колье были практически идентичны кольцу, с лёгкостью смог догадаться, что комплект выбирала моя мать.

Ксюша шагнула вперёд, и из разреза её платья показалась изящная ножка, затянутая в белый кружевной чулок, и я поймал себя на мысли, что не могу оторвать глаз от её ноги и вообще сдвинуться с места. На помощь приходит любимая, причём, в буквальном смысле: только почувствовав запах миндального шампуня, когда девушка подошла ко мне, мозг посылает команду отмереть, и я жадно впиваюсь поцелуем в её рот.

— Снова ради меня старалась? — рвано выдыхаю в её полураскрытые губы.

Девушка жадно глотает воздух, который я отбирал у неё, наверно, целую вечность.

— Это всегда будет только ради тебя, — слышу хриплое в ответ и довольно улыбаюсь.

В ЗАГСе нас расписали достаточно быстро прямо в кабинете тёти Оли, которая лично руководила процессом. Все недолгие полчаса я крепко сжимал ладонь Ксюши, словно боясь, что она сбежит. А судя по тому, что она с не меньшей силой повторяла мой жест, думали мы об одном и том же.

Её искреннее «да» разбивает тяжёлые оковы напряжения, окольцевавшие мою грудь толстыми стальными обручами, и когда подходит момент целовать теперь уже мою жену, Ксюша первая сокращает разделяющее нас небольшое расстояние. Мы оба не можем найти в себе силы оторваться друг от друга, и только вежливое покашливание родных и недовольное бурчание парней кое-как возвращает меня в реальность. Вглядываясь в эти доверчивые зелёные глаза, ставшие самыми дорогими и желанными всего за два месяца, я наконец-то ощущаю себя целым и по-сумасшедшему счастливым.

— Люблю тебя, малышка.

— И я люблю тебя, Демон.


Эпилог. Кирилл


Три месяца спустя

Я нервно вышагивал перед кабинетом с уже начавшей выводить из себя табличкой «не входить». Какого чёрта мне туда нельзя?! Ну и что, что при осмотре пациента посторонние должны находиться снаружи — я ведь не посторонний! Это моя жена сейчас там, совершенно одна, напугана и наверняка уже рыдает истеричными слезами…

Стараясь отгородиться от мрачных образов, настырно атаковывающих мозг, прокручиваю в голове мысль о том, что высшие силы всё-таки услышали мою просьбу и подкинули моим парням «внеклассное занятие»: теперь каждый из них занят девчонкой — в прямом смысле этого слова. Хотя ситуации у них всё же разные.

Макс — это, как всегда, отдельная тема. Месяц назад он подцепил в ночном клубе «какую-то девицу», как он выразился — за что уже тысячу раз получил по шапке, потому что попёрся туда без нас — и теперь не может избавиться от неё. Не в том смысле, что она на него вешается; как раз наоборот: только завидев его издали, девушка с мягким и таким неизбитым именем Нина, которую, как оказалось, Макс в тот вечер лишил невинности, бросается наутёк с такой скоростью и прытью, словно ведьма от инквизиции. А вот из своей головы Макс её выкинуть не может, и в последнее время он стал ещё дёрганней, чем был после истории с Никитой. Парням приходится следить за ним чуть ли не двадцать четыре часа в сутки, чтобы этот придурок не спился окончательно.

Костян влюбился в дочку того мужика, которого сбил четыре года назад на машине; когда я намекаю ему о том, что он выглядит словно безумец, он возвращает мои язвительные замечания, говоря, что я в своё время выглядел так же. Правда, девушка — кажется, её зовут Полина — не обращает на моего друга ровным счётом никакого внимания. То есть, чувства она к нему испытывает, только совсем не те, которых он хотел бы: девушка люто ненавидит его за то, что парень чуть не отправил её отца на тот свет.

Егор одержим своей местью Оле, по вине которой чуть не загремел за решётку всё те же четыре года назад. Уж не знаю, как именно он мстит — подробностями засранец не делится — но что-то подсказывает мне, что его ждёт совсем другой финал. Тот, о котором он сейчас даже не думает, а когда я намекаю — брезгливо кривится. Ну ничего, я ведь тоже на Ксюхе жениться не собирался…

Лёха… Как говорит мудрая пословица — горбатого могила исправит. Этот идиот относится к жизни как к лотерейному билету: проиграл — не страшно, повезёт в следующий раз. Подозреваю, что это случилось после того, как он чуть не сдох от передоза, когда Никита накачал его наркотой. Вот и сейчас он запал на девушку, у которой была схожая с моей Ксюхой судьба, с той лишь разницей, что Кристине повезло меньше: спасти девушку от изнасилования было некому. А Лёха со свойственным ему раздолбайством наивно верит в то, что однажды ему, словно игроку в покер, улыбнётся удача, и девушка будет смотреть на него так же, как смотрит на меня моя жена.

И, как бы я ни старался, в голову всё же закрались мысли и о старшем брате, которые я старательной гнал от себя на протяжении последних трёх месяцев — не хотелось пятнать первые месяцы семейной жизни грязью. Как и сказал Громов, Черский покрывал прямой канал героина и четыре года назад предложил моему идиоту-братцу «срубить бабла». Никита не удержался от возможности «самостоятельно заработать на хлеб насущный», ну а последствия были известны всем. Как бы я ни старался подавить в себе это больное мазохистское любопытство, не смог сдержаться, чтобы не спросить Громова про Никиту, — всё же, когда-то давно он был моим братом, которого я искренне любил.

— Твой брат идёт на поправку, если это можно так назвать, — хмыкнул Гром. — Даже порывался приехать к тебе за прощением, но я не пустил: твой отец рассказал мне, что ты чуть не грохнул Никиту прямо на «месте преступления». Знаешь, его лицо всё ещё не восстановилось.

— Пусть даже не думает снова соваться в мой дом! — яростно шиплю в ответ. — Вы правильно сделали, что не дали ему приехать, потому что в этот раз его вряд ли бы что-то спасло. И передайте ему, что в его извинениях я тоже не нуждаюсь. Всё, что мог, он уже сделал, пусть не усугубляет ситуацию, если такое вообще возможно…

— Есть ещё кое-что, о чём ты должен знать… — Громов произнёс это таким тоном, что вдоль позвоночника пробежал холодок. — Никита не по собственной воле передал акции Черскому: мой сын собирался завязать с этим «бизнесом», о чём открыто заявил Черскому, ну а тот предложил ему выбор: либо он сдаёт Никиту ментам — кому они больше поверят, сомнений не возникало — либо Никита отдаёт ему свою часть акций.

Я пару минут переваривал услышанное. От меня не укрылось, что Громов так и не сказал, кто именно был этим таинственным «третьим лицом», присутствовавшим при передаче акций, но меня это мало волновало.

— А что насчёт денег? Зачем Никита обокрал родителей Макса?

Громов недобро хмыкнул.

— Потому что деньги, Кирилл, развращают человеческую душу. Черский решил, что нашёл себе курицу, несущую золотые яйца, и раз Никита был у него в кулаке, значит сделает всё, чтобы сохранить свою свободу.

Я покачал головой.

— Даже если всё это стопроцентная правда, в моих глазах Никита всё равно останется законченной тварью, потому что его последнему поступку, — намекнул на почти изнасилование моей теперь уже жены, — нет никакого оправдания. Если бы он ещё тогда, четыре года назад, просто пришёл к нам и рассказал всё как есть, уверен, мы бы смогли найти выход. Но Никита решил по-своему, и выбор его был далёк от семьи, так что теперь наши пути будут идти параллельно без каких-либо пересечений.

С того дня мы с Громовым виделись очень редко и исключительно в стенах родительской компании. Последняя наша встреча была пару недель назад, когда он «сопровождал» Черского в кабинет отца, чтобы тот передал ему недостающую часть акций. И что-то мне подсказывало, что это не было жестом доброй воли. Скорее, кое-кто прижал его за яйца, освободить которые Черский мог только путём возвращения акций компании «Альфа-Консалтинг».

Всем этим я, само собой, поделился с Ксюшей, хотя мне не хотелось вывалить на неё всё это дерьмо от слова совсем. Но, как она однажды справедливо заметила, наши жизни навеки связаны, значит, и делить мы всё должны пополам…

Дверь бесшумно распахивается, вытряхивая меня из каких-то нерадостных мыслей, и я тут же кидаюсь к своей девочке.

— Что так долго?!

На её лице отражается целый спектр эмоций — от удивления и неверия до шока; и ещё одна, но неразличимая, потому что девушка старательно её скрывала. Правда, слёз я не увидел. Это же хорошо?

— Не знаю, как сказать…

Мне захотелось хорошенько встряхнуть Ксюху, потому что в любой мелодраме обычно после таких слов главный герой понимает, что в его жизнь пришёл беспросветный пиздец.

— Ну?!

Ксюша мнётся.

— Ты станешь папой… — Закатываю глаза. Это не новость, потому что мы оба об этом узнали еще месяц назад, после того, как вообще научились замечать что-либо помимо друг друга. — … дважды.

Вот теперь я уставился на неё во все глаза.

— Не понял.

Девушка поднимает на меня виноватый взгляд.

— Я ношу под сердцем сразу двоих, — объясняет она и позволяет робкой улыбке коснуться её губ. — Надеюсь, это будут мальчики…

Ещё несколько минут пытаюсь прийти в себя. С тем, что скоро приму на себя ещё одну роль, я уже смирился, правда так до конца и не понял, какой из меня выйдет отец. А то, что детей будет двое… Не знаю, как к такому можно быть готовым, но это определённо не плохо.

Но если Ксюша белее мела, значит, есть и плохие новости? Это заставляет напрячься.

— Так, а с лицом что? У тебя что-то болит, или врач делает какие-то неутешительные прогнозы?

На этот раз Ксюша смотри на меня так, словно у меня на лбу появился третий глаз.

— Но их же будет двое… — едва расслышал её тихий голос.

— Это я уже понял. Должно быть что-то ещё, что объясняло бы цвет твоего лица. Честное слово, покойники выглядят лучше…

Не знаю, как в такой ситуации я умудрялся юморить, потому что больше всего на свете мне хотелось вытрясти из малышки правду, какой бы страшной она ни была.

— То есть, ты не злишься, что у нас будет сразу двое детей? — растерянно спрашивает она.

Мои глаза расширяются до размеров тарелки под «второе».

— Из-за этого ты такая бледная? — Ксюша кивает. Уму не постижимо… — Сумасшедшая. Иди сюда.

Притягиваю её к себе, и любимая жена утыкается лицом мне в грудь, комкая мою толстовку на спине. Если бы полгода назад мне кто-нибудь сказал, что под Новый Год я женюсь, а весной узнаю о том, что дважды стану папой, я бы послал этого больного на голову придурка полечиться; возможно, даже сам бы и в клинику отвёз.

— Мы ведь справимся? — слышу её приглушённый голос, в котором мелькают нотки страха.

Вообще-то я сам слегка прифигел, но эта новость вместо ужаса вызывала в душе какую-то приятную теплоту.

— Не могу поверить, что ты сомневаешься в этом, имея таких родителей, как у нас с тобой, — усмехаюсь в ответ. — Моя мать даже не знает пол будущих внуков, а уже купила столько вещей, что ими можно укрыть всю нашу парковку. А про детскую вообще молчу.

То, с каким энтузиазмом родители приняли такие перемены в своей жизни, поражало до самого основания. Правда, у нас случился кратковременный конфликт, когда мать предложила сделать детскую в бывшей комнате брата. Я тогда чуть не разнёс весь дом — до такой степени был в ярости от одной только мысли, что мои дети будут жить в комнате этой мрази, которую я никогда не прощу и не подпущу к своей семье даже на пушечный выстрел.