Жасмин Майер - Эгоист

— Так вот теперь ты понимаешь, почему, когда я скажу, что тебе пора уходить, ты сделаешь это, не задавая никаких лишних вопросов. Но сейчас это время еще не пришло. Останься со мной, Элен, потому что я тот, кто тебе нужен. И я догадываюсь, какие ответы ты пытаешься найти, отправившись в пустыню. Вот только у тебя ничего не выйдет. Силы не равны. Сомневаюсь, что тебя отправила твоя организация и за тобой вообще стоит хоть кто-то. А такие вещи не проворачивают в одиночку. Уж точно не такие, как ты. Я навел кое-какие справки и, оказалось, что официально ты вообще-то числишься в отпуске. А неофициальная версия другая — говорят, тебе требуется помощь психолога, потому что долгосрочное пребывание в лагере беженцев отразилось на твоей психике. Сказать, во что я верю больше?

Тяжело дыша и по-прежнему глядя в одну точку, но при этом ничего не видя перед собой из-за слез, я кивнула.

Джек нагнулся, убирая пальцами волосы с одного моего плеча. И прошептал:

— Думаю, было очень больно осознать, что из всей чертовой организации, ты единственная, кому не плевать на судьбы детей. Только тебе хочется сделать больше. Но выше головы не прыгнешь, крошка Элен. Не в этом случае. И поэтому тебе нужен я, хоть ты и ненавидишь меня или боишься, но я переживу все эти варианты, поверь мне. А вот кое-кто еще — может, и не пережить.

Я моргнула, задыхаясь от туманивших взгляд слез.

Новость об убитой девочке транслировали по всем новостным каналам, и не было ничего удивительного в том, что Джек догадывался или знал, что я, возможно, пытаюсь выяснить больше доказательств или улик, которых по-прежнему не было. Кроме официальной версии, что девочку убили ливийцы и подбросили тело на территорию Туниса.

Но этой девочке было уже не помочь, а Джек намекал на кого-то еще, кто мог не пережить эти дни. Отправляясь в Матмату, я хотела увидеть не только место преступление, но еще и выяснить, почему именно там прерывался путь Замиры до столицы.

Она села в лагере в автобус, даже была замечена на паре остановок по пути с юга на север Туниса, но последней остановкой для нее стал ничем не примечательный городок в округе Матмата. Я выяснила это просто обзванивая автобусные станции и не могла поверить, что полиция не могла бы сделать того же, при этом даже не покидая своих кондиционированных кабинетов.

Но никто не сделал этого.

Мои запросы с требованием начать поиски Замиры возвращались с отказом, так как я была ей никто, а родственники или другие лица, которые могли поспособствовать началу дела, подобных заявлений так и не сделали. Ни один человек из того чертового автобуса, в котором она ехала, не заметил ее исчезновения и не собирался ударять палец о палец. А ее куратор в столице лишь пожимал плечами со словами: такое случается с подростками.

Да, Джек Картер мог знать об убитой девочке, но он никак не мог знать о том, что я искала другого ребенка. Того, кому еще надеялась помочь.

Если только сам не имел какое-то отношение к этому.

Я закрыла глаза, позволяя слезам литься по щекам. Главное не смотреть в его глаза, не встречаться с черными провалами, которые гипнотизируют меня, словно удав кролика.

А еще нужно постараться отделить весь тот тайфун из чувств, которым меня кроет рядом с ним, от тех крох здравого смысла, что еще остались.

— Однажды я обязательно скажу, что время настало, и тогда ты уйдешь, не оборачиваясь, Элен, — прошептал он, по-прежнему стоя позади меня и наклоняя голову так низко к моему плечу, что почти касался его губами. — Но сейчас ты должна пойти со мной. Ты нужна мне, а я нужен тебе. Решайся. Второго шанса не будет.

— Как я могу, если даже не знаю, кто ты? — выдавила я.

— Я мужчина, который так сильно тебя хочет, что готов наступить на горло собственным принципам. А я всегда был эгоистом, Элен. Вот и все, что тебе нужно знать обо мне.

Я сглотнула.

— Этого мало.

— За большее убивают.

Он наклонился и наконец-то поцеловал меня в плечо.

— Белый «Фольксваген» на выходе. И, кстати, Джек Картер — мое настоящее имя.

Он убрал руки с моей талии, развернулся… и я потеряла опору. Словно кто-то подкрутил силу тяжести, стоило ему уйти. Без него я была точно марионеткой без ниточек, за которые та крепилась к дощечкам. Совершенно потеряна.

Я могу больше никогда его не увидеть, если сейчас не выйду к парковке у аэропорта. Могу просто остаться здесь до утра, а могу сесть в такси у зала прибытия, а не отправления. Вряд ли он будет меня искать.

Один шанс.

Один миг, который потом я буду проживать снова и снова, если сейчас сделаю неправильный выбор.

Картер действительно был эгоистом. У меня хватало доказательств этому. Но человек, который не протянул мне руки в коридоре, когда в первый раз сбил с ног, теперь отдал нам с братом свой люкс, а после дал понять, что в его силах помочь мне с поиском пропавшей девочки.

Если окажется, что Замире действительно можно было помочь, а я вместо этого испугалась и не доверилась кому-то невозможному, несносному, эгоистичному незнакомцу, то мне не будет оправданий.

Может быть, у него есть свои причины, чтобы держать под раковиной в стене пять фальшивых паспортов. И может быть, в желании не связывать себя отношениями кроется нечто большее, чем просто эгоизм.

Но смогу ли я уйти, когда он скажет мне, что я могу убираться на все четыре стороны?…

Вчера мне казалось, что этого никогда не произойдет, даже если я соглашусь на это. Но сегодня я не была в этом так уверена.

Один шанс на миллион.

И один миг, когда нужно развернуться и уйти.

Или остаться и просто делать вид, что плачешь из-за того, что с кем-то навсегда рассталась в зале отбытия.

А еще можно прямо сейчас взять билет на ближайший рейс в Питер. И сделать вид, что я просто заработалась. Именно так и советовал поступить мне Поль, которому совесть позволяет спать спокойно.

И только закоренелый эгоист и чужой, по сути, человек не только понял обо мне нечто большее, но еще и не испугался предложить свою помощь, в то время как все те люди, чьим призванием было помогать, сдулись, как гелиевые шарики на морозе.

То, что силы неравны, я поняла с самого начала. По тому, как постепенно замяли мое дело. Как изменилось общение Поля со мной. Все легальные способы достучаться до людей, которые могли бы мне помочь, я уже испробовала.

И ничего из этого не помогло.

Так готова ли я идти дальше?

Это даже не вопрос.

Потому что я точно знаю, что не готова так просто сдаться.

Я развернулась на пятках и тут же напоролась на холодный взгляд зеленых глаз, который пронзил меня насквозь, как тончайшие стеклянные осколки. Джек Картер улыбался, стоя возле белой припаркованной машины с распахнутой передней дверцей.

Он не сомневался во мне.

Просто терпеливо ждал, когда я наконец-то решусь на этот шаг сама.

Перестарался, нагнал жути.

Теперь, сидя на пассажирском сидении, Элен тряслась так, как будто температура за бортом рухнула ниже нуля, а она осталась на улице в одном белье.

Впрочем, давно надо было расставить все точки над «И». А то превратился в ручного щеночка рядом с ней.

Только непонятно, с какой стати меня теперь настолько задевает ее страх. Она наконец-то узнала, хотя бы частично, кто я такой и к чему причастен.

И мне бы радоваться, что теперь она даже взглянуть на меня боится лишний раз.

Но радоваться не хочется.

Ее страх также осязаем, как руль под моими пальцами, и напрочь забивает легкие, как горький дым дешевых арабских самокруток.

Хочется остановиться на светофоре, повернуться к ней всем телом. Провести ладонью по волосам и сказать: «Да, все так, но, поверь мне, с тобой все будет хорошо». И поцеловать глубоко и сильно для закрепления эффекта. Так долго не отпускать ее губ, как вчера, чтобы она снова вспомнила, как хорошо может быть рядом со мной и, наконец-то, оттаяла.

Впрочем, это тоже странное, несвойственное мне поведение — успокаивать кого-то.

Жалеть.

Обещать что-то, что я, в принципе, не в силах выполнить. Не от меня зависит, будет ли все хорошо.

Даже больше — от меня там, наоборот, уже ничего не зависит.

Всё уже пиздец, как плохо.

Так и бывает, когда в руках мужчин со странными желаниями оказываются те, о ком некому позаботиться. При таком стечении обстоятельств, хорошо уже не будет.

Никогда.

Но такой циничный эгоист, каким я всегда был, при виде поджатых искусанных губ, блестящих слез на бледных щеках и того, как решительно она отворачивается от меня к другому окну, впервые в жизни жалеет, что сказал ей правду.

Вчера ее горящие от поцелуев ярко-красные губы нравились мне больше.

Но я не знаю, как теперь сделать так, чтобы она снова оказалась верхом на мне и на этот раз желательно без одежды. Чтобы снова смотрела на меня не с ужасом, а тем томным, затуманенным желанием взглядом, как вчера.

Надо было трахнуть ее в баре на том диване. Все-таки надо было… Одна ночь — и притяжения к женщине как не бывало.

Должно же это сработать? Всегда ведь срабатывало.

Почему же с Элен я никак не могу дойти до секса? Почему медлю, наслаждаясь ее удовольствием, как собственным? Когда это вообще я уходил со стояком от женщины, которая не против?

Долгая дорога от аэропорта до ее дома закончилась как-то внезапно, а ответов так и не было.

Резко затормозил около ее облезлого трехэтажного дома. Сразу подметил подозрительного мажора на углу, который явно не конфетами там приторговывает.

Гашиш в Тунисе любят, и вот из-за таких, как этот, тюрьмы и переполнены.

Ну и район ты себе выбрала, Элен, Господи.

— Жди здесь, я спущусь… — Элен по-прежнему на меня не смотрит.

Ага, конечно.

— Я иду с тобой. Вылезай.

Надеюсь, тачку не угонят, пока она будет вещи собирать.

Резво поднимаемся на третий этаж, мимо изрисованных граффити стен, а из-за дверей соседей несется арабская музыка, детский плач, громкие женские голоса. Звуки смешивается со сладким дымом кальяна, вкусом жженого масла и сахара, острого перца, без которого в Тунисе даже десерты не обходятся.

Воздух в квартире Элен горячий и сухой, как в финской сауне. Кондиционера тут нет. Еще один филиал Ада на земле.

Делаю вид, что слежу за машиной, но сам пялюсь в отражении стеклянной двери на то, как Элен, спрятавшись в спальне, стягивает с себя одежду, и остается в одном белье посреди комнаты. Черный комплект резко выделяется на светлой коже. Сейчас бы подойти и опрокинуть ее на кровать.

Сглатываю.

Не знаю, как продержусь рядом с ней в одной машине. Она уже довела меня своими играми с ремешком на босоножке, совсем недавно, по дороге из аэропорта. Я чуть не сорвался уже тогда, а мой неудовлетворенный голод рядом с ней растет в геометрической прогрессии.

Отвлекаюсь только на какого-то хмыря, который трется вокруг машины.

— Поторопись-ка! А то, пока ты будешь прихорашиваться, нас без колес оставят.

Вещей у нее немного. Рюкзак, сумка и узкий чемодан. На ней свободные джинсовые бриджи, которые подчеркивают ее задницу, и те самые ботинки с высокими бортами, скрывающими ее щиколотки, благодаря которым я хотя бы не превращусь в неадеквата с капающей слюной и торчащим, как дубина, членом.

Футболка белая, с высоким горлом, никакого выреза, совершенно обыкновенная, и так я думаю ровно до того момента, пока она не поворачивается ко мне спиной.

— Какого хера?

Элен мигом вскидывается с воинствующим видом.

— Другой нет.

— Как это «другой нет»? Давай, блять, еще на машину дипломатических наклеек и транспарант повесим. Что за детские выходки? Переоденься! У тебя логотип «Юнисеф» во всю спину.

— Это просто футболка.

— Это не просто футболка!

Прожигает меня взглядом, но я с места не сдвинусь, пока на ней эта футболка. Ругается сквозь стиснутые зубы, и гневные русские маты мигом ударяют ниже пояса.

Раньше я слышал, как она так грязно ругалась только, пока кончала.

Все-таки выудила из рюкзака какую-то шмотку. Рывком сняла с себя «Юнисефовскую» и быстро натянула другую, даже не дав, как следует, поглазеть на ее грудь.

Впрочем…

Я мог и не торопиться.

Эта футболка не оставляла вообще никакого простора для воображения. Вырез был откровенным, глубоким. Ткань обтянула ее тонкую талию, высокую грудь и изгиб поясницы как вторая кожа.

— Так лучше? — процедила она, сверкая глазами.

Так наши шансы, что нас заметут наркоторговцы или полиция, значительно снизились, ну просто потому, что мы тупо не доедем до опасного района. Я навернусь в кювет где-то на половине пути, если так и не найду в себе силы оторвать взгляд от крупной родинки на ее правой груди.