Жасмин Майер - Эгоист

Хотелось, чтобы дорога никогда не заканчивалась, но к вечеру мы достигли округа Матмата и въехали в берберский город. Машина покружила по дорогам, а после замерла перед синими воротами.

Фары выхватили из чернильной ночи не подсвеченную вывеску отеля «Сиди Дрисс». На стене ниже приписку от руки: «Дом Люка, Татуин».

— Это культовое место для фанатов саги?

— Ага.

— Думаешь, там будут свободные номера?

Джек хмыкнул.

— Полно. И сейчас поймешь, почему туристы предпочитают только бродить по «Сиди Дрисс», как по музею, но редко кто останавливается здесь на ночь.

Было уже достаточно темно, вдали хрипло гавкали собаки. Только на горизонте у подножия гор ярко светился, кажется, еще один отель. Белые высокие стены издали напоминали крепость.

— Что там?

— Отель шейха Амани. А вот там, — Джек указал левее, — его личный аэродром.

Я проследила за его рукой. От того, каким голосом это было сказано, моя кровь словно превратилась в кислоту.

Джек вышел первым и раньше, чем я успела тоже выбраться наружу, распахнул мою дверцу и протянул мне руку. Этот джентльменский жест был столь нехарактерным для того Джека Картера, которого я знала, что я прошептала:

— Ты меня пугаешь.

— Я знаю, — отозвался он.

Держа меня за руку, по широкой вытоптанной тропинке Картер дошел до ворот и постучал. Нам открыли почти мгновенно, и шумный араб перешел на плохой английский, горячо нас приветствуя.

Так и не выпуская моей руки, Картер повел меня дальше, мимо привычных одноэтажных строений, и замер только перед огромной ямой, похожей на жуткий бездонный колодец. Я знала, что берберы живут в подобных подземных домах, но никогда еще не видела их воочию.

Араб, открывший нам, что-то зычно крикнул на арабском куда-то вниз, и, спустя мгновение, вспыхнули десятки желтых лампочек, развешанных как гирлянды по стенам земляного дома.

В памяти невольно всплывали, кажется, все мифы о подземных царствах, какие я только знала. Джек отлично вписывался в компанию всех этих подземных соблазнителей. Да что там, он мог их даже возглавить.

Возможно, днем бедное убранство берберского дома и бросалось в глаза, но ночью — это казалось почти сказкой.

Утоптанные земляные ступени по стене спиралью спускались вниз, к такому же утоптанному полу. Потолком просторному холлу отеля служило звездное небо. Номера, словно гнезда ласточек, чернели прямо в песочных стенах «колодца».

Холл был украшен предметами, явно инородного происхождения, никак не берберской утварью — например, одна стена была обита металлом, в центре которой красовался огромный штурвал. Рядом стояла пыльная фигура робота в человеческий рост.

— Это Си-три-пи-о, — сказал Джек. — Идем за мной. Аккуратно.

Я стала спускаться следом за ним по вырубленной в земле лестнице, по сухим, обсыпающимся ступеням, ширина которых позволяла спускаться только по одному. Совсем иной, действительно фантастический мир таился здесь, под землей в самом сердце Сахары.

Он снова удивил меня, когда протянул руку, помогая спуститься с последней ступени. Мы заглянули в один из номеров, и я действительно поняла, почему мало кто решался заночевать здесь, а сам отель пустовал в ночное время. Обстановка номера была спартанской.

В номере были только кровати и тканые коврики на вытоптанном полу. Больше ничего не было. Прибавьте к этому стены без окон, низкий потолок и единственную дверь, которую на ночь нужно будет захлопнуть. Ощущение было такое, что тебя похоронили заживо.

После мы свернули к надписи «Main Restaurant», выведенной краской над входом-аркой.

Главный ресторан был такой же пещерой, как и остальные номера, посреди которой стоял массивный стол из темного дерева и две длинных лавки, совсем как в русских избах. Лампы были без плафонов и были развешаны по побеленным стенам. Низкий потолок был сплошь разрисован черными, белыми и цвета мокрого песка узорами. Казалось, кто-то прибил ковер к потолку. Интересно, зачем разрисовывать именно потолок, оставляя нетронутыми стены? Я крутила головой и так, и эдак, но окинуть взглядом всю картину целиком не получалось.

— Наверное, разглядеть узор можно только лежа на столе, — сказала я, и почувствовала, как Джек сжал мою талию. О черт, я ведь совсем не это имела в виду.

— Теперь я всегда буду думать о том, как бы ты смотрелась, лежа на нем.

— Тогда лучше я сяду напротив, — я выскользнула из его рук и опустилась на лавку, застеленную красным тканым ковром. — Ресторан был задействован в фильме?

Джек опустился напротив. Тоже посмотрел на потолок.

— Это традиционные берберские узоры, но здесь их нарисовали специально для фильма. За годы рисунок поблек и истерся, но его восстановил за свои средства один из верных фанатов.

Вот ведь. Оказывается, чьей-то целью в жизни, может быть, идея — поехать в пустыню и провести там не один день, восстанавливая выцветшие краски, чтобы другие туристы, потом теряли дар речи при виде знакомых по фильмам узорам.

— Невероятно… — выдохнула я. — Я все-таки обязательно пересмотрю все фильмы.

Джек криво улыбнулся.

— Так и знал, что ты их не видела… Для настоящего фаната земля здесь дышит какой-то другой, потусторонней древностью. Мне кажется, Джордж Лукас тоже почувствовал это, когда выбирал место для съемок. Именно в этом доме жила мать Энакина Скайуокера. Они оба были рабами, но только Энакин смог стать свободным и уехать с Татуина.

— Наверное, ты знаешь их почти наизусть?

Он перевел дыхание, глядя куда-то в пространство перед собой.

— Мой отец умер, когда мне было три, — тихо сказал он. — Когда мне исполнилось пять, мама вышла замуж во второй раз. Все считали, что маме достался счастливый билет, ведь он был богат, молод и холост, и поначалу все действительно было хорошо, но потом… Оказалось, что он запойный алкоголик. Он мог держаться какое-то время, но рано или поздно срывался. А когда пил, то становился абсолютно другим человеком. Я часами смотрел «Звездные войны» на полной громкости, чтобы хоть как-то заглушить их ссоры. Мама не пыталась от него уйти, я не понимал этого. Поэтому, как и Энакин, я надеялся, что однажды, когда вырасту, обязательно помогу своей матери обрести свободу. Но, как и Энакину, мне не повезло. Отчим разбился, когда сел за руль пьяным. Мама была вместе с ним.

Горло свело спазмом.

— Мне так жаль, Джек.

Джек кивнул.

— После этого моим опекуном стал дядя, брат моей матери. Меня отправили в закрытую школу-интернат для мальчиков в Ланкастере.

— Там ты и научился играть?

— Ага… Там из меня пытались сделать настоящего джентльмена, каким и полагается быть наследнику аристократической династии, но все даром… Когда Энакин вырос, он все-таки вернулся за матерью. Сюда, — Джек показал на стены, — Она обрела свободу, другой мужчина помог ей. Энакин не имел никакого права возвращаться к матери, поскольку это противоречило философии рыцарей-джедаев, но его мучили кошмары и он рискнул. Он прилетел на Татуин вместе с единственной женщиной, которую любил, надеясь, что успеет спасти мать от смерти.

Несмотря на то, что у помещения, фактически, не было четвертой стены, я почувствовала острую нехватку воздуха. Низкий разрисованный потолок давил сверху, а от стен повеяло холодом подземной пещеры.

— И он успел спасти ее? — прошептала я.

— Нет. Энакин в итоге потерял здесь сразу обоих, и мать не успел спасти, и навсегда оттолкнул от себя любимую женщину. А после окончательно перешел на Темную сторону. Именно Энакин и стал Дартом Вейдером, главным злодеем саги, Элен.

— Джек… Зачем ты рассказываешь мне это?

Со двора донеслась чья-то тяжелая медленная поступь. И этот человек определенно шел именно к нам. Шестое чувство подсказывало, что это вовсе не владелец отеля.

Джек остановил на мне свой темный, колючий, как мороз, взгляд.

— Элен, мне жаль. Но я ни за что на свете не позволю тебе ввязываться в то, во что ты собиралась ввязаться. Особенно теперь.

— Но ты обещал помочь…

— Я сдержу свое слово, но все, что нужно, я сделаю сам. Я ведь эгоист, помнишь? А наше с тобой время истекло. Спасибо за все, Элен, это было весело.

Я вскочила на ноги, пятясь от стола и пещеры. Но не так-то просто было вырваться из подземного царства и подняться на поверхность.

— Я не уйду! Ты не избавишься от меня так просто, Джек.

— Лгунья, — улыбнулся Джек. — Не сомневался, что так и будет. Ну и кто из нас двоих дает обещания, которые не может выполнить?

Шаги кого-то третьего стихли.

С запозданием я поняла, что этот человек уже стоит позади меня. Нужно было кричать или бежать, в конце концов, работники отеля могли хотя бы прийти на шум и помочь мне выиграть время, но вместо этого мои ноги приросли к полу, а сама я онемела под пристальным, непроницаемым взглядом капитана Картера.

После он отвел взгляд чуть в сторону, куда-то выше моей головы.

И кивнул.

Я не могла поверить, что он сделал это со мной.

Мужчина позади меня сократил расстояние до минимума, обхватив меня одной рукой, а второй — приложил к моим губам какую-то вонючую мокрую тряпку.

Глаза обожгли слезы. Легкие горели из-за задержки дыхания.

Он не вмешается, поняла я. Не остановит это безумие.

— Пошел ты, Картер, — выдохнула я и сама сделала один глубокий вдох.

Мир перед глазами стал плавиться и стремительно темнеть.

Джек, мать его, Картер смотрел на меня до самого последнего мгновения, что я оставалась в сознании.

Потом я рухнула во тьму.

Сука-жизнь любит лишать меня выбора.

Что в детстве, что теперь — она сначала дает мне слишком много вариантов, позволяет распробовать каждый, насладиться ими, а после одним махом отбирает всё, что имеет для меня ценность. И тогда самый худший и беспощадный вариант становится единственным выходом.

Как сейчас с Элен. Как и когда-то с единственной женщиной, что я по-настоящему любил в своей жизни, — мамой.

Глядя на пьяного отчима, я всегда знал, что не прибегну ни к алкоголю, ни к другим опиатам, но после смерти мамы в этом больше не было никакого смысла.

И в старших классах интерната я подсел на порошок.

Мой дядя, ставший моим опекуном, тогда же лишил меня денег, надеясь, что бедность поможет избавиться мне от зависимости. Наркоманом я действительно не стал. Но только потому, что больше чем себя, я любил небо. Единственная любовь всей жизни, что у меня оставалась после того, как у меня отобрали все остальное, что делает человека тем, кто он есть: дом, друзей и родителей.

Только синее небо над головой, а не отсутствие денег, и помогло пережить ломку. Только ради неба я забил на разрушительное детство, поступил в летное училище и все-таки выучился на пилота.

Долгие годы именно небо помогало мне выживать на земле.

А после появилась — она.

Моя первая жена.

Да, я был женат. И даже был счастлив.

Но в те дни я летал слишком много, как и Андрей Романов. Авиация — это всегда много часов в небе или на тренажере, не бывает иначе, и Элен сразу поняла, что со мной что-то не так.

Люди не птицы, которых достаточно выбросить из гнезда, чтобы крылья, ветер и инстинкт сделали свое дело. Чтобы летать, пилотам нужен опыт, а это долгие-долгие часы обучения.

Не всем женщинам хватает терпения. Не всем достаточно кратких встреч урывками между рейсами и стыковками.

Моей жене всего было мало. Я не мог винить ее в этом, но и отказать небу не мог. Я разрывался, спасая брак, но несколько внештатных ситуаций на борту доказали, что без опыта я просто вернусь в цинковом гробу обратно, а это никому не нужно.

Но моя жена продолжала ставить ультиматумы.

У нее были свои связи. Да и у меня они остались, еще со времен закрытой школы для богатых мальчиков, которые знали, как надо развлекаться на полную катушку. И однажды нашелся вариант, который устроил нас обоих: летать надо мало, а деньги платят хорошие.

Я любил небо, но не хотел терять жену. Нигилизм, фатализм и эгоизм — коктейль похлеще «Молотова».

Так британец, потомок аристократов, оказался на борту частного самолета, который помогал ирландцам в их борьбе за независимость против Короны. На меня смотрели, как на сумасшедшего.

В рассветном мраке я приземлялся на воду у скалистых берегов, ждал, пока в пузо погрузят ящики без опознавательных знаков с плоских лодок, а после летел на закрытый аэродром среди зеленых холмов, где желал ирландцам успеха в их нелегкой борьбе.

В те дни я впервые наступил на горло собственной морали, уговаривая себя, что если не я, то кто-нибудь другой все равно поднимет этот чертов самолет в воздух. Я всего лишь пилот и не играю никакой существенной роли в этом многолетнем противостоянии и подпольном бизнесе по перевозке оружия.