Марина Агекян - Эгоист

Лондон, Англия, май 1812 год

Как может крушиться надежда? Прямо на глазах. Как происходило сейчас.

Как происходило последние семь лет.

В первый год это казалось просто невозможным, второй год вызвал слабую, но уже серьезную озабоченность, третий год прошёл в мучительных тревогах, которые едва не разбили ей сердце. В четвертый год сердце всё же разбилось, вдребезги и окончательно. Последующие три года превратились в отчаянные поиски смирения и хоть каких-то сил, которые помогли бы жить дальше, но это было ужасно сложно сделать.

Шарлотте Уинслоу, старшей дочери виконта Уитлсфорда, было восемнадцать, когда она вошла во взрослую жизнь, была представлена ко двору, оказалась принята в общество и закружилась на балах. Тогда она обрела верных и преданных подруг, одной из которой стала старшая дочь графа Холбрука, леди Лидия. Темноволосая и голубоглазая девушка, которая успела покорить не одно мужское сердце в первые дни своего выхода. У Лидии имелось еще пять сестер, которые были слишком юны, чтобы выезжать, но как говорили в обществе, Лидия была самой прелестной из сестер. И хоть, по мнению Шарлотты, было еще рано делать такие поспешные выводы, ибо не все сестры расцвели в полную силу, она не могла не признать, что Лидия была красивой и очень нежной девушкой.

У самой Шарлотты так же имелись младшие сестры, целых три, которые так же были слишком юны для представления ко двору, и один брат, самый младший из детей виконта. Шарлотта не знала нехватки в кавалерах, и она могла бы сполна насладиться их вниманием, если бы не одно «но».

Однажды Лидия пришла на бал не только со своими почтенными родителями. С ними пришел ее старший брат, который вернулся в Лондон после долгой поездки по Европе. Ему было уже двадцать пять лет, он был молодым лордом, успевшим повидать мир, но не это прославило его. Многие знали его за буйный нрав, а некоторые отводили глаза, сетуя на то, что он распутный и непостоянный, но…

Стоило Шарлотте посмотреть на него, стоило ему невольно повернуть голову и скользнуть по ней задумчивым взглядом, как… Она в жизни не испытывала ничего подобного, но в тот момент у нее замерло всё внутри и сжался желудок. Дыхание застряло в горле, а в глазах потемнело, но она видела, видела только его и… не могла отвести от него взгляд. Шарлотта стояла, как пригвожденная к месту, не могла пошевелиться и чувствовала, как сперва застывает, а затем часто-часто бьётся сердце, будто стремясь разорваться прямо там, где находилось. Но и тогда она не могла дышать, так сильно потрясли ее его большие, темно-бархатные карие глаза, взгляд которых будто пронизывал ее насквозь. Ее стало трясти, но когда он повернул голову, отводя взгляд, ей почему-то стало еще хуже.

Она с трудом могла стоять на ногах, едва могла овладеть собой. И лишь только смотрела на его профиль, который был не менее идеальным, чем само лицо.

Густые каштановые волосы живописным беспорядком падали на его широкий лоб, темные брови, наседали на глубоко посаженные, большие пронзительные темные глаза с неправдоподобно длинными ресницами. Между бровями залегла одна глубокая морщинка, которая, ровно проходя по линии прямого носа и спускаясь вниз по красиво очерченным губам, повторяла точно такую же впадинку в самом низу твердого подбородка. Щеки возле ушей были тронуты темной щетиной треугольных бакенбард, еще больше подчеркивая выразительные скулы и притягивая взгляд острым углом к подвижным губам. Небольшие мешочки под глазами, будто он всё еще был спросонья, придавали его глазам особую выразительность, из-за которой было трудно смотреть на него. Он не просто был красив, как отмечали все, кто видел молодого наследника графа.

Шарлотте приходилось видеть много красивых молодых людей, но никогда еще при взгляде на них у нее не дрожали колени, а под ногами не разверзалась бездна, куда она падала без малейшего шанса спастись. Никогда еще ей не казалось, что что-то рушится на нее, быть может, небеса, а может на нее рушилось полное и окончательное осознание того, что жизнь никогда уже не будет прежней после появления этого человека. Это было такое сильное потрясение, что Шарлотта даже испугалась того, что никогда не оправится от этого. Ведь никогда еще один простой взгляд на другого человека не творил с ней такие немыслимые вещи.

К ее полному ужасу Лидия вместе со своей семьей подошла к ней. И пока родители Шарлотты представлялись друг другу, она пыталась найти в себе силы, чтобы заговорить. Только потрясение было столь велико, что она едва ли что-то промямлила, а потом просто присела, когда перед ней оказался брат Лидии, а когда с трудом выпрямилась, он уже растворился в толпе.

— Уильям соскучился по жизни в Лондоне, — улыбнулась Лидия, с любовью следя за ним.

Уильям… Боже, у него даже имя было такое будоражащее, что Шарлотта едва сдержалась от того, чтобы не расплакаться. Ее охватил страх и полное непонимание того, что с ней происходит. Она была еще слишком юна и впечатлительна, чтобы разобраться в себе, но была уверена, что с ней что-то не так.

В ту ночь она все же не сдержалась и, вернувшись домой поздно вечером, легла в кровать, прижала к лицу подушку и заплакала. И так и не смогла понять, что же с ней произошло.

На утром всё прекратилось, она чувствовала себя, как прежде. Снова стала выезжать, снова была собой, кружилась на балах, танцевала и просто наслаждалась жизнью. Ее родители были красивыми аристократами, и Шарлотта унаследовала их грацию и красоту. Она не знала недостатка в кавалерах, и ей уделяли не меньше внимания, чем Лидии. Пока однажды на очередной бал вместе с сестрой снова не приехал ее старший брат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Шарлотта поняла это, едва увидела его. Ее снова охватило знакомое оцепенение, сердце замерло, а потом снова пустилось вскачь. И тогда же она поняла, что, наверное, так будет всегда. Не могла она спокойно смотреть на Уильяма. И хоть было опрометчиво и зазорно называть его по имени, тем более про себя, она ничего не могла поделать с собой.

Он был бесподобен, ошеломителен, вежлив, весел, учтив, предупредителен и… И ужасно падок на женское внимание. Вероятно, зная о своей внешности и отлично этим пользуясь, Уильям наслаждался обществом женщин, порой даже старше себя, просто потому, что был молод. Да и чем еще он мог заниматься?

В первое время Шарлотте нравилось наблюдать за ним, но только в самом начале, пока она не поняла, какого характера это внимание. Уильям не просто флиртовал… Он заманивал в свои сети, обещал, обольщал, покорял своей притягательной, волнительной улыбкой, а потом… Просто на глазах у всех уводил из залы тех женщин, обычно это либо вдовы, либо одинокие замужние женщины, чьи мужья любили проводить время в деревнях, которые приглянулись ему.

И больше не возвращался с ними на бал.

К концу сезона, набравшись немного опыта, Шарлотта, наконец, поняла истинный характер подобных эскапад. И сказать, что это не просто огорчило ее, значит, ничего не сказать. Она даже не ожидала, что это так сильно заденет ее. Но с какой стати? Господи, они едва знали друг друга! И… всё же ей ужасно хотелось, чтобы он хоть бы раз посмотрел на нее так, как смотрел на тех самых женщин, с которыми уходил. Хотела, чтобы он подошел к ней, хотела, чтобы он заметил ее, пригласил на танец…

Шарлотта резко покачала головой, сжимая в руке бокал и даже сегодня наблюдая сцену, к которой должна была привыкнуть за последние семь лет, но, увы, этого так и не произошло. Да, она была знакома с ним целых семь лет, но так и не научилась игнорировать его выходки. И каждый раз, когда он уходил из залы под руку с очередной женщиной, ей хотелось броситься за ними, расцарапать лицо незнакомке, а его… проткнуть его черствое, эгоистичное сердце чем-нибудь очень острым. И хоть Шарлотта не была такой кровожадной и жестокой, но порой эти сцены с его уходом доставляли ей столько боли, что она уже просто не знала, как с этим справляться.

Если в первые годы он вел себя предельно безрассудно и едва ли осмотрительно, но в какой-то степени прилично, чтобы не бросать тень на сестру, то после смерти отца, с которым, по словам Лидии, Уильям общался крайне редко, потому что тот слишком давил на него, он стал вести себя еще более вызывающе. Дошло до того, что мужья, чьих жен он соблазнял, вызывали его на дуэли. Шарлотта с содроганием узнавала, что он участвовал в пяти дуэлях, в одном из которых его ранили в ногу.

Иногда ей казалось, что в него вселился сам дьявол, потому что чем больше неприятностей он набирался, тем счастливее выглядел. И тем несчастнее делал свою семью, которая переживала за него. И хоть Лидия удачно вышла замуж и устроила свою жизнь, у них было еще пять сестер, о которых Уильяму, как старшому сыну и единственному главе семьи предстояло позаботиться. Но он заботился лишь о своих прихотях и с головой уходил в ночные кутежи, из которых едва ли выбирался по утрам.

Со дня его возвращения прошло семь мучительно долгих лет, но он так и не изменился. Разве только лицом, которое стало еще суровее, еще выразительнее, мужественнее, почти невозможное. Шарлотте, как и прежде, было тяжело смотреть на него, почти так же трудно заговорить с ним, как в первые дни знакомства. Если случайно сталкивались на балах, они просто обменивались приветствиями, узнавали, как дела в семье, Шарлотта неизменно просила передать теплый привет Лидии, после чего он удалялся, а позже уходил с очередной женщиной, с которой намеревался провести ночь.

Иногда Шарлотта ненавидела его и женщин, с которыми он уходил. Ненавидела за ту боль, которую он причинял ей, но потом была вынуждена признать самой себе, что это глупо, ведь он ни о чем даже не подозревает, но даже если бы что-то знал, ее переживания были ее личным делом. И как она могла сердиться или злиться на него за то, что он вёл ту жизнь, к которой привык?

Абсурдно. Всё это было слишком абсурдно.

Она сама загнала себя в ловушку, из которой не могла выбраться вот уже семь лет.

Как и сейчас, когда увидела, с каким решительным видом Уильям подходит к очередной своей жертве, вдове маркиза Хартли. Молодая и симпатичная с рыжими волосами, острым носом и надутыми тонкими губами, она весь вечер не спускала с него глаз.

Сердце похолодело в груди, когда Уильям взял протянутую руку маркизы и поднес к своим до боли красивым губам.

Рука самой Шарлотты невольно сжала ножку бокала с шампанским, к которому она так и не притронулась. На нее накатил жгучий гнев, но потом, когда она увидела, как Уильям привычным движением подходит ближе к маркизе и что-то шепчет ей на ухо, Шарлотту окатило холодное разочарование.

Боже правый, что она делает? Стоит тут и сожалеет о том, что он ни разу так и не подошёл к ней самой. Ни разу не целовал руку так, как другим дамам. Ей следовало взяться за ум, образумиться и…

Шарлотта вдруг отчетливо поняла, что с нее достаточно. Она не могла больше смотреть на это. Ее не просто тошнило, у нее не было больше сил выносить всё это. Не было больше сил смотреть на него такого. Сегодня он был не менее обольстительным и притягательным, чем всегда. Приятный золотистый свет, лившийся на него сверху, путался в его блестящих каштановых волосах, беспорядком обрамлявших его красивое лицо. В темно-синем сюртуке, в серебристом жилете, с идеально подвязанным шейным платком и ухоженными бакенбардами, Уильям казался таким невероятным, что сегодня было особенно больно смотреть на него. Смотреть и сохнуть по нему до сих пор.

Она просто настоящая идиотка, раз подумала, что может со временем все изменится, и он хоть бы раз увидит, заметит ее… Так она растратила свою молодость и превратилась в иссушенную старую деву двадцати пяти лет, на которую больше никто не желал смотреть. Да и с чего смотреть на завалявшийся товар?

Вся музыка, всё веселье, которым она наслаждалась сегодня, сопровождая свою вторую младшую сестру, которую они с матерью выводили в свет, стала раздражать и выводить из себя.

Развернувшись, Шарлотта направилась к матери и сестре Пенелопе, которая стояла рядом с мужем бароном Пентоном. Они являли собой красивую пару, обвенчавшись в прошлом году, когда Пенелопе было двадцать, и теперь они уже ждали пополнения. В этом году они появились, чтобы поддержать дебют Прюденс, которая очень волновалась в свой первый сезон, а сейчас кружилась в танце с очередным кавалером. Шарлотта была нескончаемо рада за них всех, но сегодня было крайне сложно ощущать радость, когда болезненно ныло сердце.

— Я хочу вернуться домой, — сразу же завила она, взглянув на мать. — У меня разболелась голова.

Прижав пальцы к виску, Шарлотта обнаружила, что вовсе не лукавит.