Марина Агекян - Эгоист

— Сердце моё, я в состоянии вести тебя в танце. Я не какой-нибудь жалкий калека.

Острый комок, возникший в горле, стал царапать так мучительно, что она снова стала задыхаться. Потому что никогда не думала, что услышит подобное нежное обращение от самого Уильяма. Слова, обращенные ей.

Ей хотелось стукнуть его, но Шарлотта понимала, что ему кажется, будто задето его мужское самолюбие. Будь оно неладно!

Не представляя, где взяла для этого силы, она снова заглянула в его карие, бархатистые глаза, которые с особым мерцанием смотрели на нее. Сердце ее не подчинялось ей, но Шарлотта заставила себя заговорить:

— Я никогда не считала тебя калекой. И ты нисколько не принизишь свое достоинство, если доверишься мне. В конце концов никто не узнает, что произошло, а я не могу позволить тебе танцевать с раной, которая еще не зажила.

Да, кажется, честность была самым верным из орудий, которым она редко пользовалась, когда дело касалось Уильяма, но только так она могла спрятать от него свое израненное сердце. Но не сегодня.

Он вздохнул, а потом переложил тяжесть своей руки в ее руку.

— Хорошо.

Шарлотта пребывала в легком шоке от того, что он уступил, но тут же придержала его руку, не собираясь отпускать его.

И повела его сама, чувствуя, как снова болит и переворачивается сердце. Потому что он выглядел не только каким-то притихшим, но и слегка бледноватым, будто рана беспокоила его гораздо сильнее, чем он пытался показать.

Глупый, вредный человек!

Шарлотта больше ничего не сказала, и закружилась с ним, закружилась в самом невероятно танце в своей жизни, потому что Уильям был с ней, Уильям смотрел на нее, Уильям продолжал обнимать ее так, будто для него существовало только это мгновение.

И это было волшебно!

* * *

Да, это был самый невероятный танец в его жизни. Не только потому, что впервые вёл не он, а женщина, с которой он танцевал. Уильяма поразило то, что, вновь, пристав к ней с неприятным допросом и едва не выведя ее из себя, Шарлотта снова поставила его самочувствие выше всех перебранок и недосказанности.

Такая элегантная, стройная и волшебная в бледно-голубом платье из шелка, который так хорошо подчеркивал девичий стан и придавал ее глазам особый блеск.

Господи, как он удержался от того, чтобы не поцеловать ее прямо там, в бальной зале? Как можно был так долго обойтись без ее поцелуя? Ему казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он целовал ее. И она целовала его. Уильям хотел этого и уже не мог даже бороться с желанием, не мог объяснить, как можно испытывать такие острые чувства до сих пор.

Но всё внутри у него переворачивалось, когда он вспоминал, как Шарлотта стояла у стола с угощениями и разговаривала с лордом Хамфри. Уильям не мог дышать. Его накрыло что-то мрачное, опасное и густое. Что стиснуло грудь и вызывало просто дикое желание подойти и оттащить этого болвана от нее.

Подумать только, он делал ей предложение в ее первый сезон. И хоть она не вышла тогда замуж, ни за кого не вышла, Хамфри так же не женился. Уильяму было известно, что Хамфри обладает безупречной репутацией, а теперь выводит в свет свою сестру.

Черт, у него чесались руки свернуть Хамфри шею. А еще лучше просто подойти и приказать, чтобы он держался подальше от Шарлотты, потому что она…

Что она? — спрашивал тоненький голосок внутри. Она разве обещала принадлежать ему? Да, он хотел ее, но этого было мало. Что бы он ни делал, всё восставало и оборачивалось против него. Как будто он еще больше настраивал Шарлотту против себя. Испорченная прогулка, потом танец…

Черт, не этого он хотел. Уильям вообще перестал понимать себя, когда дело касалось Шарлотты. У него будто наступало какое-то затмение, помутнение, когда она оказывалась рядом с ним. Он хотел прижимать ее к себе, хотел, чтобы она смотрела на него, не разговаривала ни с кем, кроме него. И чтобы пообещала принадлежать ему, иначе… Впервые в жизни он желал женщину настолько, что на самом деле собирался жениться на ней. И другого просто не представлял себе.

Уильям с трудом вынес долгую ночь, а когда наступило утро, понял, что должен что-то сделать. Еще до того, как наступит время ужина, ведь сегодня они должны были ужинать у его матери.

Он снова испытывал желание увидеть Шарлотту. Хотел убедиться, что она не забыла его. Тем более, когда после того дивного вальса танцевала веселый контрданс с Хамфри. Уильям думал, что его хватит удар, если рука Хамфри еще ближе притянет ее к нему. А потом был готов сломать руку всем, кто продолжал танцевать с ней. С горечью он был вынужден признать, что у нее действительно много кавалеров.

Уильям едва не разбил лицо Хамфри, когда тот внезапно оказался рядом с ней. Каким-то чудом Уильям удержал себя в руках и покинул бальную залу, впервые уйдя оттуда без женщины. Что ж, это было для него непривычно. Пусть и Шарлотта привыкает к тому, что иногда происходят события, которые никто не может объяснить. Ведь она знала о его репутации, даже монахини знали об этом, вот только Уильям не собирался больше давать ей шанса не только стыдиться себя, но и ставить хоть что-то ему в вину, чтобы потом отказать ему.

Потому что оказывается, у него имелся довольно серьезный соперник.

Который как раз выходил из ее дома, к которому подошел сам Уильям.

Застыв, он изумленно наблюдал за тем, как сама Шарлотта стояла в дверях, улыбалась Хамфри и что-то нежно говорила ему, пока тот с идиотской улыбкой слушал ее. Надо же, она нашла время, чтобы проводить его!

Кровь медленно поднималась вверх, собираясь ударить в голову, но Уильям отчаянно пытался совладать с собой. В прежние времена он бы тут же ушел и даже не вспомнил имя женщины, которая так поступала с ним, но Шарлотта… Она ведь честно предупредила его о том, что у нее были кавалеры, которым она собирается и дальше уделять внимание. Она не стремилась обмануть его, ввести в заблуждение. Она была не такой, как все. Не только потому, что притягивала его так, что волосы вставали дыбом. В ней как будто таилась некая загадка, которую, поняв, он поймет и себя, и свою жизнь, с которой вот уже много лет не знал, что делать. Пустая никчемная жизнь, которую никто не пожелал спасти, а Шарлотта спасла, не сказав ни слова.

Пустота в груди увеличилась, а потом что-то оборвалось, когда Уильям увидел, как Хамфри берет Шарлотту за руку, склоняется и целует ее пальцы. Она при этом мило зарделась и не спускала со своего кавалера потупленного взгляда. Это что-то кричало о том, что только он, Уильям, может дотрагиваться до нее! Это чувство было так ново и так сильно, что Уильям не мог дышать. Какое-то время молча смотрел на нее, а потом понял, что Хамфри составляет большую угрозу, потому что его намерения были серьезными и расположение к нему Шарлотты только слепой бы не заметил.

Черт бы побрал всё на свете!

Уильям готов был отшвырнуть букет в сторону и уйти. Но чудом сдержал себя, дождался, пока Хамфри не ушел, и только тогда направился к дверям ее дома, пока Шарлотта не ушла.

Она заметила его и застыла в дверях. И снова в лучах солнца, которые прыгали на ее матовой коже, терялись в густых темно-золотистых волосах и отражались в глубинах темно-серых глаз, в простом белом платье в полоску из муслина, который не скрывал в округлом вырезе волнующую высокую грудь, она выглядела такой сказочно красивой, что он едва не потерял дар речи.

Не замечая ничего вокруг, Уильям поднялся по ступенька, приблизился к ней, но остался на лестнице, оставив последнюю ступеньку не пройдённой.

— Что он здесь делает? — спросил он даже не поздоровавшись.

Она нахмурилась и отошла в сторону. Как будто приглашала его войти.

Только Уильям не был расположен ни к чему. Ему было так трудно дышать, что он едва владел собой. Но владел.

— Добрый день и вам, милорд, — произнесла Шарлотта, указав тем самым на его бестактность.

Это еще больше разозлило его. Уильям напрягся, начиная дрожать от острого, совершенно необъяснимого чувства.

— Так что, Шарлотта? Что тут делал этот Хамфри?

Она слегка напряглась, опустила голову и… И это ужасно не понравилось ему.

— Он проводил меня домой после прогулки.

У него замерло всё внутри. Уильям поднялся на последнюю ступеньку, оказавшись рядом с ней.

— Так значит ты прогуливалась сегодня с ним?

Она медленно приподняла голову.

— Да.

Несомненно, это была самая идеальная прогулка в ее жизни.

Уильям застыл, пораженный тем, как это неприятно подействовало на него. Как будто кто-то ворвался к нему домой и ограбил его. Черт, она не шутила, когда говорила, что у нее есть кавалеры. И что она не примет его, Уильяма, предложение. Это… это казалось таким невероятным, таким невозможным, что он не мог пошевелиться. Уильям мог схватить ее прямо сейчас и унести к себе домой. Мог вытащить на улицу и поцеловать перед всеми, чтобы не оставить ей выбора. Но…

Не этого он хотел. Черт побери, не этого добивался. Он вдруг понял, что не только хочет ее тело. Уильям отчаянно хотел ее расположения, а это… Этого нельзя было так просто добиться, не приложив усилий. Собственно, ради этого он и пришел сюда. Хотел сделать ей хоть что-то приятное, что скрасит оставшиеся часы до ужина, когда они снова увидятся. Хотел, чтобы она думала только о нем, вспоминала только танец с ним. Хотел, чтобы она желала их следующей встречи, чтобы она сама захотела этого, хотела его, а не другого. Чтобы не сожалела о том, что он появился в ее жизни, чтобы глаза ее сияли при взгляде на него, как это было недавно, когда она смотрела на Хамфри.

Уильям вдруг поразился тому, как много хочет от женщины, от Шарлотты. Так много, что это даже не поддавалось рациональному объяснению. Но он пришел сюда не для того, чтобы устраивать очередную сцену. Он не стремился обидеть и тем более расстроить ее. Как возможно подумала и она.

Сделав глубокий вдох, Ульям протянул Шарлотте цветы.

— Вот, я принес тебе гиацинты. Мама выращивает их у нас в саду. Я подумал, они тебе понравятся.

Она удивленно посмотрела на яркий, разноцветный букет так, как будто только что заметила его.

— Какие они милые. — Шарлотта подняла на него полные признательности глаза. — Спасибо.

И снова что-то дрогнуло в груди. Легко и слишком просто. Вот как так получалось: то он хотел встряхнуть ее, то потом дрожал так, будто мог упасть перед ней на колени совершенно без сил?

Уильям ужасно хотел обнять ее, но заставил себя стоять на месте. Он вручил ей цветы и отошел от нее. Ему вдруг стало почти невыносимо находиться рядом с ней.

— До вечера, Шарлотта.

Глаза ее потухли. Она опустила голову.

— До вечера, милорд.

Когда карета остановилась перед Холбрук-хаусом, Шарлотта ощутила такую дрожь, что была вынуждена спрятать пальцы под складками серого, блестящего шелка, чтобы скрыть свое волнение.

Это был всего лишь ужин, и он ничего не решит, но…

Она не могла забыть, как вчера днем увидела на пороге собственного дома Уильяма. С букетом до боли красивых нежных гиацинт, которые он вздумал сорвать в саду своей матери и принести ей. Потому что «подумал, что это ей понравится».

Ей и понравилось, так сильно, что, унеся цветы в свою комнату, заперлась за дверью и… не смогла сдержать слезы. Боже, ее любимые гиацинты от Уильяма! Поступок, который поразил ее в самое сердце.

Боже, у нее было очень мало сил бороться с собой. Потому что еще внизу, когда она смотрела на Уильяма и отвечала на его вопросы о лорде Хамфри, ей вдруг показалось, что она… нанесла Уильяму смертельную обиду, когда сообщила, что вернулась с прогулки с лордом Хамфри. В тот момент его глаза потемнели, а лицо побледнело так стремительно, что… Она никогда еще не видела его таким… подавленным.

Он принес ей цветы, чтобы сделать ей приятное, а она дала ему только горечь и разочарование. В сущности, разве она не говорила, что откажет ему? Он прекрасно знал об этом, хоть и продолжал упрямиться. И этот ужин в доме его матери. Как будто он мог что-то изменить.

Шарлотта вздрогнула, когда обнаружила руку матери на своей руке.

— Всё хорошо? — с тревогой спросила Харриет, пока Прюденс выходила из кареты.

Шарлотта нервно кивнула, не уверенная ни в чем.

— Д-да.

— Тогда пойдем, — улыбнулась ей мать и вышла из кареты.

Шарлотта и прежде бывала в этом большом доме с высокими колоннами и нависающим фронтоном, который, казалось, составлял всю крышу, но сегодня впервые ей было так невыносимо тяжело пересекать его порог.

Потому что там ее ждал Уильям. Самый невозможный из людей. Тот, кто никогда бы не стал ждать ее, если бы не та ночь. И его глупая идея поцеловать ее через десять дней после своего тяжелого ранения.