Марина Агекян - Эгоист

К ее полной неожиданности, Уильям посмотрел на нее так, будто вспомнил о том же.

Он вновь опустил голову, а потом она застыла, ощутив, как он накрыл ладонью ее руку, которая лежала на столе. При всех!

— Иногда крайне необходимо держать своих сестер подальше от своей жизни. — Он лениво перебирал ее пальцы. И это вызвал легкий озноб во все теле, потому что их руки не были укрыты перчатками. — Какие у тебя красивые пальцы… — пробормотал он.

Шарлотта резко отдернула руку, боясь, что у нее сейчас лопнет сердце.

Но он удержал ее пальцы в своей руке.

— Пожалуйста, отпусти меня, — прошептала она, едва живая.

Он поднял на нее свои завораживающие глаза, и было в его темных глубинах нечто такое, что заставило ее застыть.

— Скажи, а он дарил тебе цветы?

Шарлотта даже рот открыла от его бесцеремонного вопроса. Не только потому, что поняла, о ком он говорит. Она была разгневана тем, что Уильям заговорил об этом при всех, и хоть говорил тихо, это нисколько не извиняло его. Потому что он смотрел на нее так, будто ответь она положительно, это прозвучало бы как признание в убийстве.

— Как вы смеете!

Он сильнее сжал ее пальцы. Лицо его напряглось, а на щеке под бакенбардам, задергался желвак.

— Так что, Шарлотта, дарил или нет?

— Я даже не стану отвечать на этот вопрос.

Глаза его потемнели.

— Дарил, — быстро заключил он.

Это разозлило ее.

— Конечно, дарил, потому что нормальный кавалер всегда дарит цветы своей даме.

Он прищурился.

— Стало быть, я не нормальный кавалер?

Шарлотта снова дернула руку. Но и тогда он не отпустил ее.

Господи, чего он добивается? Еще одного скандала?

— У вас просто талант тянуть за словами! Я такого не говорила.

Он подался к ней еще ближе.

— А скажи, ты хранишь его цветы так же в своей комнате, как мои?

Она же так хотела просто прийти, просто поужинать, возможно, обменяться несколькими словами, и вернуться домой. Но кажется, всем ее добрым, незамысловатым планам пришел конец.

Каким-то чудом она все же выдернула руку из его пальцев, ощущая на него такой гнев, что ее даже стало трясти.

— В любом случае это вас не касается.

Его взгляд стал острее.

— Сердце мое, это очень даже меня касается!

Она вдруг поняла, что ненавидит его за то, как он называет ее.

— Если вы будете продолжать в таком же духе, я встану и уйду.

Он взглянул на стол, пытаясь отыскать ее руку.

— Ты не посмеешь. Я этого не позволю.

Подошли слуги, которые приносили десерт.

Шарлотта испытала такое облегчение, что едва не расплакалась, когда между ними встал дворецкий.

— Милый брат, — снова послышался веселый голос Лидии. — Ты снова мешаешь Шарлотте насладиться изысканными блюдами нашего повара.

Уильям с таким грозным видом повернулся к сестре, что едва ли не изрыгал пламя.

Шарлотта отвернулась от него. Ей было все равно, если даже он сам сгорит от этого.

— Почему ты вечно суешь свой нос в чужие дела? — почти гневно выпалил Уильям схватив свой бокал.

Лидия не растерялась даже тогда. Осознав, что брата лучше не трогать, она взглянула на Шарлотту.

— Милая, как считаешь, какая черта характера в мужчинах самая невыносимая? — Она снова весело улыбнулась. — Я например считаю, что сварливость самая ужасная из всех.

Как бы сильно Шарлотта ни была зла на Уильяма, даже она понимала, что его терпение не безгранично. Но раз зашел такой разговор, что ж, и она могла высказаться. Тем более ей было, что сказать.

Вздохну и стараясь не смотреть на Уильяма, она наконец произнесла:

— Непостоянство.

И тут же почувствовала, как Уильям повернулся к ней.

— Позволь уточнить, — с деланым интересом продолжила Лидия, сделав небольшой глоток из собственного бокала. — Ты имеешь в виду непостоянство характера или поступков?

— Я имею в виду непостоянство в прямом смысле этого слова.

Шарлотта сделала вид, что не замечает, как напрягся Уильям, почти прожигая ее недовольным взглядом.

— Стало быть, ты считаешь, что мужчины не способны на верность?

Его голос прозвучал низко, осторожно, но гневно.

Она заглянула ему прямо в глаза и спокойно ответила:

— Да.

Ну вот она и сказала, произнесла слова, которые прожигали ее насквозь, почти как его взгляд сейчас. Только от этого ей стало еще хуже, потому что Шарлотта поняла, что допустила колоссальную ошибку, поддавшись порыву и выставив самую свою большую муку на всеобщее обозрение. Явив это ему!

Она хотела провалиться сквозь землю!

Уильям побледнел, а его красивое лицо внезапно исказилось.

Молчание, нависшее над столом, прервала графиня, резко встав.

— Полагаю, что мы все может перейти в гостиную, чтобы выпить чаю.

Все дружно встали.

С облегчением встала и Шарлотта, бросив на стол льняную салфетку и отвернувшись от стола, готовая уйти от Уильяма так далеко, как это возможно.

Но она не сделала и шагу.

Его длинные пальцы сомкнулись на ее запястье.

У нее едва не остановилось сердце, когда она взглянула на него. Он выглядел так, словно не собирался отпускать ее.

И это подтвердилось, когда она услышала его голос:

— Мама, я покажу Шарлотте наш сад, пока не стемнело. Она должна увидеть свои любимые гиацинты, которые ты выращиваешь. Мы вернемся через пятнадцать минут.

Уильям терпел до тех пор, пока не понял, что больше не может.

Он и так вынес достаточно. Слишком долго он ждал ее появления, мечась из угла в угол в доме матери, которая не переставала сыпать на него вопросами.

После той встречи с Шарлоттой на пороге ее дома, Уильям не находил себе места. Ему вдруг стало казаться, что он уже теряет ее, так и не сумев обрести. Мысль, которая казалась ему просто невозможной. Невозможной, потому что он еще никогда прежде не чувствовал такую неодолимую тягу к женщине. Чувствовал одиннадцать лет назад, но это длилось недолго. Невозможным, потому что все эти одиннадцать лет ни одна женщина не вызывала в нем подобных чувств.

Невозможным, потому что Шарлотта вошла в его жизнь так стремительно и прочно, что он уже не мог думать ни о чем.

Он едва не обомлел, когда увидел ее в холле, залитой золотистым светом ярких свечей. Серебристое, переливающееся платье из шелка подчеркивало матовую белизну ее нежной кожи, вызывая почти болезненную потребность коснуться ее. Округлый вполне приличный вырез открывал взору мягкую ложбинку, оголённые плечи и изысканную тонкую шею, на которой покоилась золотистая цепочка с бриллиантовым кулоном. Нежные, хрупкие руки были затянуты в белые длинные перчатки до локтей, а темно-золотистые волосы, уложенные короной на голове, сверкали так, что он умирал от желания подойти и погрузить лицо в этот пушистый рай, который непременно должен был пахнуть сиренью и жасмином.

Господи, она выглядела такой потрясающей, что он едва вспомнил, как нужно разговаривать. Особенно потому, что платье подчеркивало глубину ее глаз, направленных на него. Она смотрела на него так пристально, с таким затаенным страхом и неприкрытой нежностью, что у него перехватило в горле.

Уильям дрожал, стоя перед ней. Думал о том, как плохо, что рядом с ними есть еще люди. Но только лишь чудом взял себя в руки, проводил ее до гостиной и вытерпел час простых бесед, пока не подали ужин.

Шарлотта вела себя достаточно скованно, но мили и радушно, отвечая на все мыслимые и немыслимые вопросы его родных, которые не давали ей покоя. Иногда ему хотелось просто подойти и вытащить ее из этого завихренного круга, пока ее… не отняли у него.

Уильям испытала небольшое удовлетворение, когда она оказалась рядом с ним во время ужина. Только он даже не представлял, какие испытания ждут его впереди.

Она выглядела такой соблазнительной и такой притягательной, что он с трудом владел собой. А она даже не догадывалась об этом, не догадывалась о том, какие муки ему приходилось терпеть. Он ведь был всего лишь мужчиной, а она… стала для него самой желанной женщиной, при виде которой у него кружилась голова и отчаянно билось сердце.

Нет, он наверное когда-нибудь точно прикончит Лидию. Как эта мерзавка посмела поднять тему гиацинтов! И это будто обрушило на него то, чему свидетелем он стал сегодня днем. Снова к нему вернулись эти мрачные, опасные и неконтролируемые чувства, с которыми он не мог бороться. И уже не хотел, когда попытался узнать, дарил ли Хамфри ей цветы. Типичный и самый глупый вопрос, но… почему ему вдруг стало больно от этой мысли? Почему он не мог даже допустить мысль о том, что кто-то другой кроме него может дарить ей подарки? Даже смотреть на нее!

Он наверное начинает сходить с ума, но потерял всякие терпение, когда она посмотрела на него и заявила, что да, мужчины не могут быть постоянными.

Это подействовало на него, как красная тряпка на быка. Черт, ей хоть известно, что все эти дни, с тех пор, как она нашла его в ту ночь и увезла к себе домой, он не может думать ни о ком кроме нее?! Даже сейчас сидя рядом с ней и ужиная в цивилизованном обществе, он думал только о том, как было бы здорово снять с нее всё эти одежды, оставить ее только в золотистой цепочке с бриллиантом и уложить на стол перед собой вместо ужина. Думал только о том, как зацеловать ее с ног до головы, а она смеет заявлять такое?

Это задело его. Причинило такую неприятную боль, какую он сам не ожидал ощутить. Уильям догадывался о том, что ей должно быть непросто смириться с его репутацией, но… Откровенное заявление, да еще сделанное таким образом, будто она никогда не поверит в нечто хорошее, чем он мог бы обладать, просто вывели его из себя.

Она сидит тут перед ним, делает вид, будто сама ни в чем не повинна, и смеет еще осуждать его! Что ж, он был только счастлив напомнить, как сильно она заблуждалась. Потому что когда он целовал ее, она сама отвечала ему, и никто не заставлял ее этого делать! И если она этого не хотела, тогда ей следовало оттолкнуть его!

О нет, такое лицемерие он не мог простить ей!

Уильям испытал болезненное удовлетворение, когда схватил ее за руку, развернул к себе и увидел страх и непонимание в ее расширившихся больших глаза.

— Мама, я покажу Шарлотте наш сад, пока не стемнело. Она должна увидеть свои любимые гиацинты, которые ты выращиваешь. Мы вернемся через пятнадцать минут.

На улице было темно, хоть глаз выколи.

Мать с легким ошеломлением посмотрела на него. Все с тем же недоумением остановились и обернулись к ним.

Взгляд Доротеи стал тяжелым и неумолимым.

— Эстер, милая, составь компанию Шарлотте и Уильяму.

Эстер с улыбкой вышла вперед.

— Разумеется, мама.

Уильям скрипнул зубами, но ничего не сказал. Это вряд ли бы остановило его, тем более сейчас.

Шарлотта поморщилась от того, как сильно он сжимал ее пальцы. Как будто хотел сломать их. Что за бес вселился в него!

По-прежнему молча, он развернулся и едва ли не потащил ее за собой. Эстер шла за ними, стараясь поспевать за широкими шагами брата.

— Мы выйдем в сад через двери библиотеки? — спросила она с лукавой улыбкой, от которой Шарлотте стало не по себе.

У нее похолодело в груди, когда весь гнев, который обуревал Уильяма, передался и ей.

Они действительно вошли в библиотеку, но Уильям неожиданно остановился и обернулся к сестре. Глаза его горели яростью.

— Ты останешься здесь и не выйдешь в сад! И никому ничего не скажешь. Я должен кое-что сказать мисс Уинслоу. Если ты появишься в саду или приблизишься к дверям, я сломаю тебе ногу, и ты пропустишь этот сезон, поняла меня?

Эстер изумленно уставилась на него.

— Ты объелся белены, брат?

Шарлотта посчитала нужным вмешаться, потому что это было уже слишком.

— Эстер, дорогая, ваш брат разумеется не имел в виду ничего из того, что сказал.

Он повернул к ней голову и сверкнул на нее тем же яростным взглядом.

— Я как раз имел в виду именно то, что сказал.

И потащил ее за собой.

Ночь встретила их приятной прохладой, только Шарлотта была не в состоянии этого заметить. Все ее внимание было приковано к напряженной фигуре Уильяма, который повел ее по террасе, но не подвел к лестнице. Он завел ее за угол, прижал к холодной, каменной нише и навалился на нее своим огромным, напряженным телом. Так, что она застыла и уставилась на него.

— Как вы смеете! Что вы делаете? — изумилась Шарлотта, затаив дыхание, когда увидела, как в легком свете, льющемся из высоких окон библиотеки, темнеют его завораживающие карие глаза.