Боже правый, он уже потерял интерес? Забыл о ней? Разве не этого она ждала? Он мог говорить ей красивые слова, мог зацеловать до одури ее губы и грудь, отчаянно просил, чтобы она стала его женой, но прошло два дня, и след его простыл.

А лорд Хамфри был рядом. Он сможет позаботиться о ней, сможет дать ей спокойствие, безопасность и надежду на безмятежное будущее, если она примет его предложение.

Она должна была принять его предложение. Другого выхода у нее просто не было. И Уильям… Разве она не говорила ему, что никогда не согласится стать его женой?

«Ты выберешь меня, Шарлотта. Я обещаю, что ты выберешь меня. И никогда не пожалеешь об этом».

Как-то быстро он сдался, быстро отступил. Но ведь… прежде он держался и того меньше, разве она не видела это собственными глазами на протяжении семи лет? Как могло что-то измениться за эти семь лет?

«Шарлотта, ты думаешь, я могу целовать тебя, а потом пойти, найти другую женщину и целовать так же ее?»

Как складно он говорил.

«И что будет, когда ты получишь, чего хочешь?»

И что он ответил ей на это? Ничего, снова сбил с мысли, снова заговорил о том, что было просто невозможно. Ему даже в голову не пришло дать хоть какие-то обещания, лишь упреки и жгучие ласки, которыми едва не испепелил ее.

И прост исчез.

И она должна была принять предложение Роджера.

Шарлотта не заметила, как осушила третий бокал. Сердце ее ныло, глаза горели от непролитых слез. Ноги дрожали так, что она едва могла стоять на ногах, но Шарлотта умудрилась взять еще один полный бокал, а потом… Ей стали невыносимы громкие голоса, жар, рев музыки и духота. Она хотела уйти отсюда, выйти на свежий воздух, тем более погода стояла теплая.

Каким-то чудом она нашла двери, ведущие в сад. У самого порога она вдруг застыла, ощутив как покалывает затылок и замирает сердце. Она резко обернулась, но… едва не упала, схватившись на ручку дери. Нет, ей определенно лучше выйти в сад.

Пошатываясь, Шарлотта зашагала по каменной террасе, которую освещали небольшие фонари, прикрученные к каменной балюстраде. Снаружи было тепло и темно. Светила луна, освещая темную растительность сада, потревоженная только редкими парами, которые там прогуливались. С трудом передвигая словно сделанные из облаков ноги, Шарлотта осторожно спустилась по ступенькам и двинулась в дальний угол сада, едва освещенный и безлюдный, где ее никто не посмел бы побеспокоить.

Найдя железную скамейку, Шарлотта пошатываясь подошла и со стоном облегчение едва ли не упала на нее. Склонившись вперед, она опустила локти на колени и прикрыла лицо свободной рукой, придерживая бокал шампанского, который наполовину опустел, пока она шла сюда.

Боже, почти четыре бокала! Она никогда столько не пила. И что ей теперь делать?

Она не хотела шампанского. Ее тошнило. А еще, ей ужасно хотелось спать. Голова кружилась, в теле бродила приятная слабость, но почему-то сердце не переставало болеть, чтобы она ни делала.

Может выбросить его? Бокал, разумеется. Чтобы избавиться от ставшего ненавистным шампанского. Если бросить бокал, он упадет и разобьется на мелкие осколки. Как наверное разбивается сердце. Утром слуги найдут осколки и решат, что это сделал какой-нибудь пьяный дурак. Пьяный, да, но… Под подозрение ведь не сможет попасть благородная девица из порядочной семьи? Даже старая дева. Самая обречённая, самая глупая старая дева!

Господи, о чем она думает?

— Можно мне присоединиться к тебе?

Шарлотта так резко выпрямилась, что у нее закружилась голова, и она едва не свалилась на землю.

А потом она оказалась прижатой к теплой, твердой груди, и на нее смотрели самые невероятные бархатистые карие глаза, взгляд которых пробрал ее насквозь.

— Уильям, — пробормотала она потрясенно, подняв руку и коснувшись его щеки, чтобы убедиться, что он настоящий. — Боже, откуда ты взялся?

Он незаметно отобрал у нее бокал. Взгляд его стал укоризненным.

— А откуда у тебя вот это? — Он принюхался и нахмурился. — Позволь спросить, сколько ты уже успела выпить?

У нее продолжала кружиться голова. Проклятое шампанское. Всё дело именно в этом!

— Этот четвёртый, — тихо ответила она и вдруг к полному своему стыду икнула. Так неприлично и громко, что покраснела до самых ушей. — Прости, — молвила Шарлотта, опустив ставшее пунцовой лицо.

Уильям покачал головой и прижал ее к своей груди.

— Я глазам своим не поверил, когда увидел, как ты шатаешься. Я думал, мне это снится.

Шарлотта уткнулась лицом ему в грудь, в мягкие складки его сюртука, жилета и шейного платка, вдохнула запах знакомого сандала и блаженно закрыла глаза. Боже, как ей стало хорошо, спокойно и… тепло! Как ей этого не хватало! Как будто она все это время мерзла. Еще и потому, что почувствовала, как его тяжелая рука медленно обнимает ее за плечи. Она снова была в его объятиях. Разве возможно такое блаженство?

— Да, иногда нам сняться странные сны, правда? — прошептала она, вдруг задрожав. — Иногда такие коварные, что мне хочется поймать их и уничтожить.

Уильям не смог сдержать улыбку, утопая в аромате ее волос, в тепле ее расслабленного, прижимающегося к нему тела.

Боже правый, он даже не надеялся найти ее так быстро, когда пришел на этот бал. Тем более в таком состоянии. Состояние, которое не на шутку встревожило его, потому что было очевидно, что что-то довело ее настолько, что она выпила целых четыре бокала шампанского прямо на балу. Вопиющий скандал, если хоть кто-то узнает об этом.

— Что случилось? — спросил он, бросив на мягкую траву бокал, который даже не издал ни единого звука, а потом привлек к себе Шарлотту и обнял двумя руками. Боже, Шарлотта. Как же он скучал по ней! — Что произошло с тобой?

Она теснее прижалась к нему, бередя ему душу. Так доверчиво, какой он уже не надеялся заполучить ее.

— Ничего, — послышался ее тихий голос.

Он мог поклясться, что она прикусила губу.

— Ты прикусила сейчас свою губу?

— Как ты догадался?

Что-то щемило в груди, что-то так сильно давило на сердце, что он боялся задохнуться. Но Уильям взял себя в руки, чуть отстранил ее от себя и, когда она подняла к нему свое бледное, до боли родное лицо, Уильям спросил уже серьезно:

— Что тебя так расстроило?

Глаза ее вдруг потемнели, а нижняя губа… задрожала. Он похолодел, испугавшись того, что она вот сейчас заплачет, и у него навсегда разобьется сердце. Уильям никогда не видел ее такой… расстроенной.

— Ты не поймешь, — удручённо ответила Шарлотта, снова прикусив губу. Только на этот раз для того, чтобы скрыть своё волнение и дрожь.

— А если я всё же пойму? — осторожно спросил он, продолжая обнимать ее. — Попробуй рассказать мне, в чем дело, и я помогу тебе.

— Ты не сможешь, — с еще большей грустью заявила она, что едва действительно не разбило его сердце.

Уильям нахмурился, осознав, что дело весьма деликатное и серьезное. И связано с ним. Неужели это он так… плохо действует на нее? Это ранило его куда больше, чем он мог признать себе, ранило так же, как сознание того, что она никогда не подумает о нем хорошо, что он не справится с тем, что так мучило ее. Как будто она не верила в него. Как будто он не был уже ни на что годен.

Ему хотелось не только помочь и прогнать ее печаль. Уильям вдруг осознал, что хочет стать обладателем всех ее мыслей, всех тайн и тревог, чтобы найти дороги к ним и развеять их.

— Шарлотта… — прошептал он, но она вдруг подалась вперед и коснулась пальцами его щеки.

— Не шевелись! — попросила Шарлотта слегка заплетающимся голосом, водя пальцем по его лицу.

Уильям замер не только от ее просьбы. Его парализовало от той нежности, с которой она коснулась его. Его поразила и мысль о том, что она ни за что не повела бы себя так. Если бы не была пьяна. Никогда бы не говорила то, о чем думает. Он до боли хотел узнать, о чем она думает, что делает ее такой печальной, чтобы наконец понять ее и понять эту упрямую причину, по которой она отказывала ему.

— Я не двигаюсь, — зачарованно обронил он, даже затаив дыхание, когда она добавила к правой руке левую, взяв его в кокон своих теплых, любопытных пальцев. Боже, какие у нее теплые пальцы!

Продолжая касаться его щек, Шарлотта вдруг нахмурилась. Луна, выглянувшая из-за облачка, осветила ее задумчивое, прелестное лицо.

— Н-не могу понять, как… как ты отрастил их?

Она поигрывала его бакенбардами, изучая из так, будто он было научным экспонатом. Погладила поросль волосы на его щеках с такой нежностью, что у него замерло сердце. Уильям чувствовал себя так, будто его околдовали.

— Я просто не сбриваю щетину по бокам.

Она нахмурилась еще больше.

— Да, в этот раз углы правильные и острые, — заметила она, словно делала научное заключение.

Уильям был потрясен тем, что она не только обращала внимание на его бакенбарды, но что до такой степени изучила их форму, что могла заметить разницу.

— Что ты сказала?

Она продолжала водить по его лицу пальцами, сбивая его с мыслей.

— Ты сам бреешься?

Боже, она была неисправима! И до ужаса упряма. Просто божественна.

— Иногда это делает мой камердинер.

Она смотрела на него так, будто он сообщал ей важное научное открытие.

— В день ужина… это делал он?

Уильям с трудом кивнул.

— Да.

Она так же удовлетворенно кивнула.

— Тогда понятно. — Потом заглянула ему в глаза и ошеломила его, добавив: — Ты делаешь это гораздо лучше. Хотела бы я на это посмотреть.

Господи, он будет счастлив показать ей это каждое утро, которое она согласится разделить с ним. До конца жизни…

Сглотнув, Уильям снова обхватил ее за плечи и привлек к себе, но даже это не отвлекло ее от того, что она продолжала изучать его лицо. Как будто видела впервые. Касалась, будоража сознание и вызывая такие острые чувства, что он начинал терять голову. Пристально глядя на него, она прошлась большими пальцами по его подбородку, задержавшись на неглубокой ямочке, погладила по щекам и снова вернулась к его бакенбардам, будто не могла оторваться от них. Уильям был сражен до глубины души.

— Шарлотта, — с тихим отчаянием прошептал он, чувствуя, как в ответ на ее ласки напрягается его тело.

Она вдруг нахмурилась.

— Какие у тебя красивые губы, — прошептала она ошеломленно, ошеломляя в ответ его. — Никогда не видела таких красивых губ.

И она не лукавила. За последние семь лет она видела столько мужских губ, но никогда таких, как у него…

— Шарлотта, — уже задыхаясь обронил Уильям.

Она провела по его нижней губе большим пальцем, заставив его цепенеть.

— А что, если я тебя сейчас поцелую?

Удивительно, Шарлотта ни разу не подумала поцеловать лорда Хамфри, Роджера, не думала так ни об одном из знакомых ей мужчин, но не могла думать ни о чем кроме того, чтобы поцеловать сейчас Уильяма. Потому что… Хотела только его поцелуев, хотела только его объятий. Господи, она пропала окончательно и бесповоротно, если позволяла этим чувствам овладеть собой до такой степени! Но сейчас, сидя возле него, прижимаясь к его груди и глядя в его завораживающие карие глаза, Шарлотта твердо знала, что хочет только его. И это ужасало ее до потери пульса.

— Тогда я поцелую тебя в ответ, — продолжая задыхаться, промолвил Уильям, умирая от желания поцеловать ее.

Но знал, что в таком состоянии ни за что не тронет ее.

— Это будет нечестно.

Он был поражен тем, что она прочитала его мысли.

— Почему?

Ее глаза потемнели еще больше, когда она заглянула ему в глаза.

— Скольких женщин ты уже перецеловал?

Уильям похолодел и застыл. И чувствовал себя так, будто небеса рушатся на него. Рушится то, чего он так сильно боялся. Проклятье!

— Так, хватит вопросов! — велел он и тут же замолчал, увидел, как от боли искажается ее лицо.

«— Стало быть, ты считаешь, что мужчины не способны на верность?

— Да…»

Уильям вдруг почувствовал себя ничтожным в ее глазах, но… Разве человек не может измениться? Почему она не могла поверить в то, что он мог… захочет измениться? Тем более, когда была для этого веская причина…

Глядя ей в глаза, Уильям спросил о том, о чем не спрашивал ни одну женщину до нее.

— Ты больше не хочешь целовать меня? — заговорил он тихо, решив, что вызвал в ней глубокое отвращение. Так что она больше никогда не захочет касаться его.

И снова она поразила его в самое сердце. Убрав от его лица свои руки, она опустила голову ему на грудь, доверчиво прижалась к нему своей щекой и закрыла глаза.