Марина Агекян - Эгоист

Он застонал и к ее полной неожиданности тяжело опустил лоб ей на плечо. Он был так близко, что она ощутила на своей коже тепло его дыхания. Так близко, как не был никогда прежде. Так близко, что ее парализовало.

— Может, обойдемся без докторов?

Какой невыносимый человек! Он что, хочет истечь кровью прямо здесь!

Как бы ей ни было отрадно держать его в почти объятиях, Шарлотта медленно отстранила его от себя и посмотрела на его лицо, которое стало еще бледнее. Еще немного, и он окончательно потеряет сознание.

— Может, позвать ваших?..

Он снова резко, решительно покачал головой, отметая любое упоминание не только о своей матери, которая была на балу, но и двух других сестрах, младше Лидии, одна из которой, Тереза двадцати двух лет, уже была помолвлена, а третья по очереди, Эстер девятнадцати лет, выходила в свет уже во второй раз.

— Нельзя, они не должны это увидеть.

На этот раз в его голосе были не только непреклонные нотки, но и стыд.

Неужели он понял, что заходит слишком далеко, увиваясь за каждой юбкой! Как бы Шарлотте не было отрадно и это открытие, она не могла позволить ему сидеть тут и истекать кровью. И не могла позволить, чтобы другие это увидели, иначе разразится очередной скандал, в который на этот раз будет замешана и она сама.

— Назовите мне адрес, куда я могу вас отвезти. Где живет ваш доктор? Думаю, это было бы разумнее…

Он вдруг открыл глаза, посмотрел на нее затуманенным взглядом и вздохнул.

— Оставь меня здесь.

В его глазах было столько обреченности, столько боли и чего-то еще, что Шарлотте вдруг стало так же больно. Так больно, как не бывало даже в ее третий сезон. Еще и потому, что она никогда прежде не видела его такого… раздавленного и опустошенного. И всё это было вызвано вовсе не тем, что его дама оставила его и в него стреляли. В его глазах было нечто такое, от чего ее бросило в холодную дрожь.

Мчавшаяся по ухабистым дорогам карета была не самым лучшим средством для транспортировки больного и уж тем боле раненого человека, который истекал кровью, но только так Уильяма можно было как можно скорее доставить в безопасное место. Еще и потому, что он начинал бледнеть на глазах и… И мог снова потерять сознание.

Это так сильно напугало Шарлотту, что она невольно коснулась дрожащими пальцами его колена, ощутив напряженные, каменные мышцы под тканью запачканных белоснежных панталон, заправленных в высокие черные сапоги.

— Уильям… ты… Вы меня слышите? — спросила она, вглядываясь в сумраке и едва различимом исходящим от каретных фонарей свете в его застывшее, бледное лицо.

Уильям сидел на сиденье, скорчившись и продолжая держаться за раненое плечо.

На улице раздался лай собаки, кто-то громко вскрикнул, а затем снова наступила тишина.

— Лорд Холбрук… — Шарлотта прикусила губу и снова позвала его. — Уильям!

Он вздрогнул, когда колесо попало в особо глубокую рытвину, из горла его сорвался протяжный стон боли.

— Боже, где я? — прошептал он, не открывая глаз.

Ему действительно было плохо, так плохо, что он терял ориентацию в пространстве.

Недолго думая, Шарлотта пересела к нему как раз с той стороны, где находилось его раненое плечи.

— Позвольте мне взглянуть, — попросила она, не вполне представляя, что ожидала увидеть.

Но рука Уильяма была крепко прижата к ране.

— Кто здесь? — хриплым голосом спросил он, повернув к ней голову.

И снова был так близко к ней, что у нее замерло сердце.

Подняв руку, Шарлотта осторожно коснулась его лица, пораженная тому, что за один вечер так много раз касалась его. Так часто, что нельзя было сосчитать это. Боже правый, Уильям! Это действительно было он.

— Это я, — прошептала она так, будто он должен был узнать ее.

Веки его дрогнули и распахнулись. Затуманенными от боли глазами он посмотрел на нее и снова пробормотал:

— Шарлотта.

У нее что-то больно сжалось в груди. Так больно, что на глаза навернулись слезы. Вот как он это делал? Целых семь лет он едва ли замечал ее, едва знал о ее существовании, а сейчас смотрел на нее так, будто знал ее всю жизнь.

Глупенькая, он ведь просто был во власти агонии и боли из-за раны! Она не должна была думать ни о чем другом, иначе просто пропадёт. На этот раз окончательно и навсегда.

Сглотнув, Шарлотта осторожно коснулась его плеча.

— Позволь взглянуть на рану.

Он застонал, но не закрыл глаза. И медленно убрал руку.

В такой темноте и тем более через толстую материю бархатного сюртука она едва ли что-то могла разглядеть, но когда коснулась его плеча, на ее пальцах, затянутых в белые атласные перчатки, остались кроваво-красные следы.

Шарлотта вздрогнула и даже побледнела.

— Нужно остановить кровь.

У нее не было ничего под рукой, чем она могла воспользоваться. Шарлотта взглянула на свою уже испорченную перчатку.

— Нет, — прошептал Уильям, покачав головой. Затем потянулся к шее здоровой рукой и одним быстрым движением стащил шейный платок, обнажив горло. Твердое, напряженное горло с острым кадыком, которого Шарлотта никогда прежде не видела. — Вот, это сойдет.

Как ловко он прочитал ее мысли. Это тревожило Шарлотту, потому что она не думала, что он… был способен читать ее мысли. Ему нельзя было этого делать, а ей — позволять это.

Она взяла платок, который сохранил тепло его кожи, свернула жгутом и прижала к его ране.

Уильям поморщился и закрыл глаза.

— Очень больно? — спросила она, стараясь не причинить ему больших неудобств.

Он сглотнул, и кадык резко подпрыгнул, дойдя до подбородка, затем опустился на прежнее место. Удивительное зрелище, которое едва не сбило ее с мыслей.

— Такое ощущение, будто меня заживо жарят на медленном огне.

Шарлотта прикусила губу и только тогда заметила, как испарина выступила у него на лбу. Свободной рукой она снова коснулась его лица и стала вытирать не только влажные капельки, но и ненавистные красные следы крови, поражаясь тем, что даже через ткань может ощутить не только тепло, но и мягкость и гладкость его кожи.

Боже правый, она действительно касалась Уильяма, и это не было сном!

— Всё будет хорошо, — заверила она, не представляя, что с ней будет, если с ним что-то случится.

Уильям хотел ответить, но карета резко остановилась. Он застонал и задрожал.

Когда кучер открыл дверь, Шарлотта спешно вышла, торопя слугу, чтобы тот быстрее доставил Уильяма в дом. Пока же побежала к двери и стала стучать, чтобы им поскорее открыли. Дворецкий, невысокий, но строгой наружности, с редкими темными волосами и проницательными черными глазами мужчина в темно-зеленой с золотым ливрее, удивленно уставился на нее, затем перевел еще более удивленный взгляд на кучера, который тащил на своем плече джентльмена, едва пребывающего в сознании.

— Мисс Уинслоу, что всё это?..

— Нет времени! — оборвала его Шарлотта, входя в дом. — Велите принести в гостиную воду и чистые полотенца.

— Что случилось?

— Это лорд Холбрук. Его ранили на дороге. Мистер Адамс, — она кивнула на кучера, — сейчас отправится за доктором. Прошу вас, помогите ему доставить лорда Холбрука в гостиную, пока не приедет врач.

Без слов Хопкинс подхватил Уильяма за плечи и повел в гостиную, где горели свечи и огонь в камине. Кучер развернулся и бросился к карете. Шарлотта шла впереди, стаскивая с рук перчатки, которые потом бросила на пол.

Сердце стучало с такой отчаянной тревогой, что она едва вытерпела, пока Уильяма не посадил на диван перед камином. Он снова застонал и без сил откинулся здоровым плечом на спинку дивана. Лицо его было белое, он почти не шевелился.

Похолодев, Шарлотта заставила себя подойти к нему. На ходу, сняв накидку, она бросила ее на кресло, даже не заботясь, долетит ли та до места или нет.

Руки ее теперь были свободны, но она вдруг растерялась, не вполне представляя, что ей делать.

Единственное, что она знала, так это то, что не должна позволить ему уснуть.

— Лорд Холбрук, вы меня слышите? — прошептала она, присев рядом и снова коснувшись его лица. Кожа его начинала холодеть. Боже! — Уильям!

Он вздрогнул, но не открыл глаза.

— Где я? — прошептал он заплетающимся языком, будто был пьян.

Она точно знала, что сегодня он вообще не пил, даже не притронулся к бокалу шампанского, который взял с подноса лакея, но потом так же нетронутым опустил на другой поднос.

— В безопасности, — ответила Шарлотта, ощущая, как першит в горле от того, что она водила пальцем по его бледному лицу, пытаясь пробудить его.

Уильям вдруг хмыкнул и невесело улыбнулся, являя ей свои знаменитые ямочки на щеках, при виде которых у нее снова едва не замерло сердце. При этом напрягался подбородок, и ямочка на нем исчезала.

— Разве такое место существует для меня?

Что за человек? То просит оставить его на улице, то говорит, что стало бы лучше, если бы мир избавился от него, а теперь вот это! Как его понимать вообще?

— Уильям, пожалуйста, открой глаза. Тебе нельзя спать.

Огонь к камине отбрасывал на его лицо странные тени, которые почему-то пугало еще больше.

— Да? — он ухмыльнулся. — Почему же, если я так этого хочу?

Он выглядел сейчас таким… не похожим на себя прежнего, растерянным, сбитым с толку, таким уязвимым и беззащитным, что у нее снова защемило сердце. Таким невероятным, близким и реальным, что мурашки побежали по спине.

— Вы… ты потерял много крови и…

Ее прервали, когда в гостиную вошёл дворецкий с подносом всего необходимого.

Увидев его, Шарлотта встала.

— Мистер Хопкинс, помогите мне снять с лорда Холбрука сюртук до прибытия доктора.

— Д-доктор? — дрожащим голосом прошептал Уильям, нахмурившись. — Зачем нам доктор?

— Он обработает вашу рану, милорд.

— Милорд? — он нахмурился еще больше, от чего морщина на лбу стала еще глубже, медленно распахнул веки и нашел затуманенными карими глазами ее. — Ты меня не так называла.

Шарлотта ничего не смогла поделать с румянцем, который мгновенно залил ей лицо и шею.

Господи, как хорошо, что рядом был Хопкинс.

— Совершенно определенно так и называла.

— А вот и нет!

Что за шутки, в его-то состоянии!

Шарлотта взглянула на Хопкинса.

— Помогите мне снять…

Уильям вскинул здоровую руку, останавливая их, и даже слегка выпрямился на месте.

— Вы оба! Совершенно определенно не станете ничего снимать с меня. Я не какой-нибудь беспомощный идиот!

Шарлотта и Хопкинс молча переглянулись. Может, он все же выпил, а она не заметила этого?

— Но вы не…

— Еще одно слово, и я встану и уйду! — вполне решительно заявил Уильям, присев ровно на диване. — Я сам всё сделаю!

Больное плечо было опущено, правая рука безвольно болталась рядом. Он был бледнее молока, но собирался исполнить свои слова, если только его ослушаются. Шарлотта даже понятия не имела о том, что он мог быть… таким упрямым. И безрассудным. Нет, то, что он был безрассудным, она знала все последние семь лет.

Продолжая упрямиться, он потянулся здоровой рукой раненого плеча и, морщась и бледнея еще больше, снял с себя сюртук. Весь левый рукав белоснежной рубашки спереди и даже сзади был в крови, намочив и серебристый жилет! Сбросив сюртук на пол, Уильям едва сам не свалился без сил, когда дело было сделано. Ну что за человек!

Шарлотта была так зла на него и так перепугана, что едва не стукнула его по голове.

Бросившись к нему, она придержала его на месте, уперев руки ему в грудь и… застыла сама, ощтив под пальцами напряженные, словно камни, мышцы.

Она сидела перед ним на корточках, а он навис над ней и смотрел на нее так, будто никогда прежде не видел ее. Внезапно, подняв руку, он коснулся ее лица, ее щеки, заправив выбившуюся прядь светло-каштановых волос за ухо, и вздохнул.

— Какая ты красивая, — прошептал он, пристально глядя ей в глаза.

Шарлотта была уверена, что если бы стояла, она бы сейчас непременно упала. Господи, что он делает?

— Вам… вам…

Боже, что ей теперь делать? Как вернуть жизнь в привычное русло, когда всё так внезапно изменилось? Изменилось то, что она не только касалась его. Изменилось то, что она познала его собственное прикосновение, которое едва не перевернуло ей сердце.

— Шарлотта, — пробормотал он, коснувшись пальцем ее нижней губы.

Ее парализовало, а потом она потрясенно поняла, что готова расплакаться… Потому что никогда не думала, что он когда-нибудь назовет ее по имени. И коснется ее так… так нежно и тепло, что она едва не закрыла глаза от упоения.