И эта утренняя встреча вселила в него некоторую надежду на то, что ему не придется отвозить ее так далеко, потому что она могла… Шарлотте не могла целовать его, восхищаться его ушами, если ничего не испытывала к нему.

— Уильям, ты меня слышишь? — раздался рядом голос Лидии.

Он совсем забыл о ней. Уильям повернулся и гневно посмотрел на нее.

— Я все думаю, когда должен утопить тебя в озере.

Лидия застыла, улыбка сбежала с ее лица.

— Я не думала прерывать вас, чем бы вы там ни занимались.

— Ты смутила ее, а она не делала ничего предосудительного!

Он гневно развернулся и, опустив голову, провел рукой по волосам.

— Я не хотела этого, честно, — призналась Лидия.

Но Уильям не слышал ее, когда увидел тканевую сумочку, на которой был вышит бутон красивых синих гиацинтов. Шарлотта читала, когда он нашел ее, и так спешно ушла, что забыла забрать свои вещи. У него сжалось сердце, когда он вспомнил, как она гладила его по голове, когда лежала тут на траве, такая пленительная и желанная, что у него замирало сердце. Тонкий мусли едва скрывал от него очертания ее тела, к которому он снова хотел прижаться. Солнце позолотило ее кожу, вызывая почти пьянящее желание зацеловать ее с ног до головы. Боже, у него было такое ощущение, что он никогда не сможет напиться ею.

Вздохнув, Уильям отвернулся от сестры, которую все еще мечтал утопить в озере, подошел и, наклонившись, схватил легкую сумочку. Внутри были какие-то вещицы, которые звякнули друг о друга, но не это привлекло его внимание.

Под сумочкой лежала книга в кожаном переплете. Старая, истертая. Господи, она привезла книгу с собой сюда? Он мог предложить ей любую книгу из собственной библиотеки, какую она бы захотела…

И снова желание почитать сразу же после пробуждения, после ночи с ним показалась ему странной.

Уильям схватил книжку, но она была толстой, и пока он поднимал, она раскрылась. Его взору предстали…

Белоснежные, как ее кожа, страницы исписанные красивой девичьей рукой.

Уильям замер, когда в глаза бросилась надпись.

«Дневник Шарлотты Уинслоу! Посторонним руки прочь!»

Пораженный, он медленно выпрямился.

Дневник? Она вела дневник? В который полагалось записывать все свои сокровенные, укрытые от других заветные мысли?

У него затряслись руки. Ему следовало тут же закрыть его и вернуть хозяйке. Он намеревался поступить именно так.

Налетел порывистый ветер и перевернулись две страницы. Уильям был готов закрыть дневник, когда…

Дыхание у него перехватило, когда он увидел свое имя. И дату. 23 апреля 1805 год. Год, когда он вывел в свет Лидию. Но… Как в дневнике Шарлотты семилетняя запись могла хранить его имя?

У него заколотилось сердце и завертелось перед глазами…

«Уильям Джеральд Эджуорт, самый прекрасный из людей…»

И еще запись. Неделей позже.

«Когда он входит в комнату, я даже чувствую это. Глупо наверное, и вряд ли мне кто-то поверить, но у меня совершенно иначе бьется сердце, когда я даже еще не вижу его, но знаю, что скоро он появится…»

Боже правый!

Ветер перевернул еще страницу.

«Он прекрасный танцор. Уильям приглашает так много женщин на танец, но… Какая я дура, с чего это вдруг ему захочется пригласить меня…»

Что-то с невыносимой силой сдавило ему грудь.

Уильям сам перелилась пару страниц.

«03 мая 1806 года. Наверное, это самый глупый из сезонов. В прошлом году я отказала лорду Хамфри, а в этом, как только стала надевать красивые наряды, вокруг меня стали виться самые глупые представители мужского пола. Как мухи на сахар. Но я ведь одеваюсь не для них. И всё равно он этого даже не заметит. Глупая я, а может он?»

«15 мая 1807 года. В прошлом году мне пришлось отказать девятерым претендентам на мою руку. Мои родители были в шоке, но в большем шоке пребывала я, потому что… Потому что это сделало из меня настоящую гневную злючку. Только… Какой пустой и бессмысленный сезон. И снова эти глупцы вьются вокруг меня. Среди них есть и хорошие, достойные джентльмены, но я даже не могу смотреть на них, а на того, кого хотела бы смотреть до конца жизни, его нет. Он уехал в деревню, потому что умер его отец. Хоть Уильям самый невозможный из людей, я надеюсь, что рядом с ним будет хоть кто-то, кто сможет помочь ему справиться с этой болью утраты».

Уильям задыхался, но перелистнул еще пару страниц, чувствуя, как холодеют пальцы.

«06 июня 1808 года. Двадцать восемь! Сегодня он ушел из зала с двадцать восьмой женщиной в этом сезоне. А ведь сезон еще не закончился! Будь неладны все мужчины с их непостоянным сердцем! И хоть он носит траур и не танцует, но я слышала, что он уже стрелялся на двух дуэлях. Глупец! Он вообще думает о своей жизни?»

«01 мая 1809 года. Нет, пять дуэлей, на одной из которых его ранили в ногу, и вот теперь он снова уехал в деревню, чтобы вылечить свои раны. Господи, где мне взять еще сил, чтобы выносить всё это? Еще один сезон, еще несколько кавалеров, которых я видеть не желаю. Никого не хочу видеть! Будь всё неладно!»

«23 мая 1810 года. Я ненавижу его! Как он может каждый вечер уходить с бала под руку с разными женщинами? Как так можно предавать собственное сердце? Неужели ему не хочется чего-то искреннего и настоящего? Он хоть видит, что не нужен этим женщинам, которые забывают его сразу же после того, как получают желаемое? Как можно любить и ненавидеть одновременно? Но кажется именно это вызывает во мне Уильям Джеральд Эджуорт. Самый невыносимый из людей!»

«01 апреля 1811 года. Боже, я люблю его! Это… это не поддается объяснению. Может меня кто-нибудь избавить от этого недуга? Я больше не могу… А он даже не знает о моем существовании».

Уильям боялся дышать, когда добрался до самых свежих дат.

«06 мая 1812 года. Сегодня была самая мучительная ночь в моей жизни. Я думала… думала… Такого страха я никогда в жизни не испытывала. Если бы… если бы с ним что-то случилось на моих руках, я бы наверное сложила голову рядом с ним и отправилась бы за ним, чтобы найти его, где бы он ни был, и спустила бы с него шкуру за то, что из-за своей прихоти и безразличных ему женщин едва не погиб! Идиот! Болван! Когда он откроет глаза и посмотрит на мир серьезно?.. Боже, пусть он поправится, я прощу ему всё, что угодно, если с ним ничего не случится!»

Уильям захлопнул дневник, всё еще не в состоянии дышать. Перед глазами вдруг встало бледное лицо Шарлотты, когда в ту ночь ранения, она склонилась над ним, чтобы помочь, и обняла его. А по щекам ее катились слезы. Слезы, не только потому, что она испугалась.

Она любила его? Шарлотта любит его? Даже, когда отказывала ему?

Он был слеп. Так беспечно слеп и только сейчас глаза его открылись широко.

Боже правый, то, что он держал в своих руках!.. Это…

Он задыхался. И не мог поверить в то, что Шарлотта не просто любит его.

Она любила его с тех пор, как появилась в свете. С молодых лет, когда влюбленность приходила к впечатлительным девушкам и уходила, заменяясь новыми увлечениями. Но ее сердце было постоянно, в отличие от него. Ее сердце было благородно, в отличие от него. Ее сердце знало, что такое сострадание, пережило самые мучительные минуты падения, предательства и… И всё равно продолжало любить его, сострадать ему.

Господи, он даже не подозревал об этом, а она… Семь лет носила в груди сердце, которое он ранил, сам не зная об этом. Ранил даже тогда на ужине, не представляя, что это значит для нее, когда едва ли не наказал ее за то, что она считала его непостоянным. После всех этих наблюдений, она… Господи, она даже вела счет всем женщинам, с которыми он уходил!

Уильяма охватил настоящий ужас. Он почему-то был уверен, что если покопаться в записях, он найдет имена всех женщин, с которыми он был.

И после этого он удивлялся, что она не желала стать его женой? Жена, которую он так же бросит и уйдет к другой, потому что не знал ничего другого? Не был постоянным!

Уильям покачнулся и закрыл глаза.

Боже правый, она любила его! Она позаботилась о нем той ночью, даже когда увидела, что он ушел с леди Хартли, решив, что он ушел с ней по той же причине, по которой уходил всегда. У нее не было причин думать иначе. У нее были… все причины, чтобы не доверять ему, ненавидеть его. И все равно она молилась Богу о том, чтобы он поскорее поправился.

А сегодня ночью пришла и осталась с ним, продолжая считать его не только распутником, но ни на что не годным! Потому что любила его той любовью, которая умела прощать, которая знала, что такое сострадание, боль потери и…

Уильям боялся открыть глаза.

Она любила его, когда целовала его. Вот, почему она не могла остановить его ни в первый раз, ни во второй. Вот, какая сила светилась в ее глазах, когда он смотрел на нее. Она ждала этого целых семь лет. А что он сделал? Мучил, преследовал и грабил ее, забирая всё новые поцелуи, наивно полагая, что этим сможет завоевать ее.

Он вдруг почувствовал себя ничтожным и таким маленьким по сравнению с ней, что даже его чувства терялись перед ней. Такая искренняя, благородная, смелая и нежная. Она обрушила его мир, перевернула все вверх дном… Но даже сейчас она думала о том, что не нужна ему.

Что он поиграется с ней и…

«И что будет, когда вы получите то, что хотите?»

Теперь он так хорошо понимал случайно оброненную фразу, которая обнажала ее ранению душу.

— Уильям, милый, что с тобой такое? Почему ты такой бледный?

С трудом заставив себя открыть глаза, Уильям взглянул на сестру, которая… так много сделала для него. Которая пыталась помочь ему, а он… дурак, думал, как утопить ее.

Когда чувство реальности вернулось, а голова перестала кружиться, он ощутил просто удушающую потребность броситься за Шарлоттой, но… Но он не должен был открывать ее дневник. Она решит, что он по-настоящему ограбил ее, проникнув в ее сокровенные мысли. Она не простит ему этого. Он и так с трудом отвоевал небольшое ее доверие.

Глупец, а он думал, что она целует его только потому, что он самый искусный из соблазнителей.

Боже, сумеет он любить ее хоть бы в половину так сильно, как она?

Он должен был найти любой способ, чтобы исправить всё… Он должен был попросить у нее прощение, пойти на бал и пригласить ее на танец… И хоть он уже танцевал с ней, Уильям до сих пор понятия не имел о том, что это на самом деле значило для нее.

Боже, Шарлотта!

О Гретна-Грин стоит забыть раз и навсегда. Она была достойна самого лучшего!

Уильям попытался совладать с собой, засунул дневник в сумочку и протянул Лидии. Он был благодарен небесам за эту случайность, потому что у него действительно открылись глаза.

— Это… это вещи Шарлотты, — заговорил он хрипло. Откашлявшись, Уильям вложил сумку Лидии в руки и отошел от нее. — Передай это ей. Не говори… о том, что я нашел их.

Лидия с каким-то ужасом смотрела на него.

— Что с тобой?

Он сделал еще шаг назад.

— Н-ничего. Иди в дом. Я… я должен немедленно отправиться в Лондон. До встречи.

Он развернулся и ушел, даже не обернувшись.

— Уильям, стой! И Роберт уехал… Какого черта вы уезжаете раньше времени?

Но он уже ничего не слушал.

Уильям боялся, что если вернется в дом и взглянет на Шарлотту, она поймет все по его лицу. Ему нужно было… успокоиться, а потом… поехать к ней и попросить прощение. Ни в коем случае не выдать того, что он видел ее дневник, иначе она до конца дней будет думать о том, что он из жалости породил в душе чувства, которые пытался представить как любовь. Ведь она была о нем такого низкого мнения.

И всё равно он даст ей всего день, а завтра с первыми лучами поедет к ней домой и… И падет к ее ногам, предложит ей свое сердце и будет надеяться, что она примет его так же, как это глупое сердце.

* * *

Уильям приехал домой к двум часам дня. Бешеная скачка немного успокоила его, но… Но не прогнала боль в сердце. В мозгу все еще звучали слова, которые он читал тогда у озера, и… И с таким отчаянием хотел увидеть Шарлотту, что едва не повернул и не поехал обратно к ней. Как он докажет ей, что она единственная, кого он хотел видеть в своей жизни? Как он докажет, что только она живет в его сердце, если семь лет она видела то, что стерло в ней всякую веру в постоянное сердце, на которое он не был способен по ее мнению?

Злой и уставший, грязный с дороги, Уильям спешился, отвел коня в конюшню, расположенную в задней части дома, и пошел в дом, где царила тишина.

Только в доме его ждали.

Не его слуги.

Уильям застыл, когда увидел в холле пятерых мужчин. Всех незнакомых, а одного в странном, напоминающем форму констебля форме и высокой шляпке котелке.