– Ты, кажется, не понимаешь, о чем я говорю, – она нахмурилась, – или ты совсем не любил меня? Тебе все равно, что он отобрал меня у тебя?

– Не все равно. Только я не знаю, что можно сделать с этим теперь.

– Ты мог бы хотя бы повидаться с ним?

– Зачем?

– Поговори с ним, скажи, кто ты такой.

– В смысле, твой бывший или в смысле, что мент?

– Ой, Митя, не тупи! Конечно, что мент! Скажи, что переживаешь за меня, и, если со мной что-нибудь случится, ты этого просто так не оставишь.

– Лена, но это очень глупо. Угрожать – все равно что расписываться в своем бессилии.

– Ну хорошо, повидайся с ним как мой представитель. Митя, ты же важный полицейский чин, неужели ты ничего не можешь?

– Все, что могу, я тебе предложил, – сказал Зиганшин резко и сел в машину, которую охранник как раз подогнал к воротам.

Он уезжал, не испытывая сильного беспокойства за жизнь Лены. Раз она не поехала с ним, стало быть, сама не очень боится, а больше нагнетает драматизма, чтобы заставить его делать то, что ей кажется нужным. Но совесть грызла его за резкое прощание, и, отъехав с километр, Зиганшин припарковался, позвонил Лене и сказал, пусть не волнуется, он сделает все, чтобы она нормально развелась и жила спокойно. Просто ему нужно обдумать, как лучше повести дело.

Свидание с Леной взбудоражило его. Зиганшин не солгал, когда говорил, что никогда не желал ей зла: он действительно не чувствовал ненависти к возлюбленной даже в ту минуту, когда мама в радостной сутолоке встречи отвела его в сторонку и неожиданно мягким и осторожным тоном сказала, что Лена не придет, потому что вышла замуж. Зиганшин помнил, как сначала посчитал это шуткой, и удивился, зачем маме, относившейся к Лене доброжелательно, вдруг понадобилось устраивать такой глупый розыгрыш. Может быть, они договорились так проверить его и Лена сейчас выскочит из шкафа? Весь вечер он надеялся и, только когда лег в кровать, понял, что мама сказала правду. Но и тогда сердце не затопило злобой, только тоска и огромная пустота образовались там, где еще утром жило счастье.

Он думал, то, что составляло для него основу жизни, стержень всей его души, для Лены оказалось просто детским приключением, разминкой перед настоящей жизнью, и разве можно винить человека за то, что он видит мир иначе, чем ты? «Слава богу, это было у меня, – понял он, – весь этот восторг и самозабвение первой любви, и женщину я познал в любви, а не в пьяной похоти. Спасибо Лене за то, что подарила мне чудесную и счастливую юность, ну а что потом дороги наши разошлись, тут никто не виноват».

Оказалось, не так. Виноват Владимир Иваницкий. Зиганшин скрипнул зубами. Много лет стоя, как говорится, на страже закона, он повидал всякое и относился к правонарушителям довольно терпимо, зная, что жизнь – большая насмешница, и почти любое преступление можно совершить не по злому умыслу, а по глупости, из благородных побуждений (что почти одно и то же) или просто из-за фатального стечения обстоятельств. Любое, кроме изнасилования. Тут оправданий не бывает.

Мстислав Юрьевич представил себе состояние Лены, девятнадцатилетней девчонки, узнавшей, что она беременна от своего насильника, и его зазнобило от ужаса.

Не дай бог никому такое. Как бы ни была она уверена в его любви и вечной верности, чужой ребенок перевешивает все клятвы и обещания. Кроме того, Лена – гордая женщина, роль прощенной грешницы никогда ей не подходила, и, наверное, мысль, что Митя простит и возьмет замуж с ребенком, подсознательно пугала ее.

А Иваницкий, наверное, сам просил прощения и клялся в вечной любви. И Лена подумала, что он слишком сильно ее любит, раз решился на изнасилование.

А вернее всего, ничего она не думала, просто ей было очень страшно. Нет, не так. Ее вел материнский инстинкт, вот и все. Она сделала не так, как хотелось ей, а как нужно было ребенку.

Зиганшин вздохнул. Лена – настоящая женщина и не противится природе. Когда важна была любовь, она любила, а когда наступило материнство – отдалась ему. Кого теперь винить, на кого злиться? Семнадцать лет брака, трое детей – не вычеркнешь это.

И что изменилось от того, что он узнал, Лена оставила его не по слабости духа, не из алчности, а по злой воле чужого человека?

Пусть не Лена предала его, а Иваницкий разрушил их любовь, но он ее разрушил. Ничего не вернешь.


Он ухаживал красиво и с размахом. Ужины в лучших ресторанах, театры, концерты – всего этого было с избытком. Никогда раньше я не жила такой насыщенной культурной жизнью и только думала, что любовь никак не вмещается в этот напряженный график, потому что она не в царской ложе, не под крахмальной салфеткой с монограммой элитного кабака и даже не в разговорах какого-нибудь всемирно известного деятеля, приглашенного к ужину. Любви нет даже в бокале шампанского, в пене и лепестках роз, и в кружевном белье ее тоже нет. Она только в сердце, но когда она там обитает, можно надевать любые трусы, питаться одними макаронами и греть воду в тазиках. Рискуя быть обвиненной в ереси, скажу, что когда в сердце живет любовь, можно даже толстеть. И терпеть поражение тоже можно.

Мне кажется, судорожное стремление к победе – это от незнания любви. Настоящий победитель, познав ее, покоряет самую важную вершину в своей жизни и теряет интерес к разным мелким склокам и всякому копошению.

Наверное, всем нам иногда встречались счастливые пары. Согласитесь, главной их чертой является спокойствие. Они не лезут по карьерной лестнице, не интригуют и обычно живут скромно, но радостно, потому что, познав истинную любовь, не видят нужды во всяких суррогатах счастья.

Такой стала бы моя семья, если бы мой возлюбленный не оставил меня. Наверное, я слишком много пишу о том, что могло бы быть?

В общем, я культурно развивалась. Войдя в «сливки сливок» благодаря новому поклоннику, я стала изучать манеру поведения настоящих светских дам, их стиль в одежде и очень быстро сама приобрела известный лоск. По крайней мере, на меня нельзя было смотреть как на «дитя рабочих окраин», притащенное в гостиную для придания вечеру пикантности и остроты. Забавно, но я выделялась скорее избытком хорошего воспитания, чем его недостатком, и вскоре поняла, что если хочу стать своей, то должна добавить себе немного непосредственности, без которой самые прекрасные манеры выглядят нелепо, будто с чужого плеча.

Думаю, именно моя быстрая адаптация подвигла Владимира сделать предложение. Он старше на пятнадцать лет, и наивно считать, что у него не было женщин до меня. Наверняка множество, и красивее, и умнее, и с фигурой получше, но я почему-то показалась ему идеальной кандидаткой.

Если бы мы с мамой были близкими людьми, она могла бы мне сказать, что если мужчина не женился до тридцати пяти, значит, есть в нем какая-то червоточинка. Что внешние эффекты обычно скрывают внутреннюю пустоту, и красивые ухаживания вовсе не залог семейного счастья. И вообще, если взрослый мужик интересуется юными девушками, то с ним что-то не так. Душевной близости он точно не ищет, а раз не ищет, то и не найдет, какая бы девушка ни была умница-разумница, а без близости счастья в браке не бывает.

Но единственное, на что я могла рассчитывать от мамы, – это лекция о моем несовершенстве, поэтому с самой начальной школы была озабочена только тем, чтобы мама ничего не знала о моих делах. Рискуя впасть в занудство, все же скажу: родители, никогда, ни при каких обстоятельствах не говорите ребенку, что он плохой! Если вы, конечно, хотите, чтобы он к вам прислушивался. Потому что сначала он поверит, что да, таки плохой, а потом включится инстинкт самосохранения, который подскажет, что раз вы считаете его плохим, значит, не разбираетесь в жизни и в окружающей обстановке. Ну а раз не разбираетесь, то какой смысл слушать ваши советы? Так что, несколько раз дав негативную оценку личности ребенка, можете дальше хранить молчание, ибо ничего из ваших речей услышано не будет. А если будет, то сделается точно наоборот.

Получив предложение руки и сердца, я, как приличная девушка, изобразила крайнее удивление и отправилась думать.

Тень любви, мелькнувшая в нашу первую встречу, давно исчезла, но Владимир казался мне хорошим и интересным человеком. Он был увлечен своим делом и преуспевал в нем – а это качество, за которое женщина простит мужчине множество недостатков или, скорее, просто их не заметит.

В течение жизни многие и многие упрекали меня, что я вышла замуж по расчету, польстилась на деньги, так вот нет, нет и нет! Пылкой любви не было, но деньги не сыграли никакой роли в моем решении.

Сейчас я все объясню. Мне суждено было испытать сильное чувство в юности, такое, которому никогда не найти замены. Я не верила, что смогу полюбить снова с той же силой, а любить чуть-чуть – это еще хуже, чем действовать по трезвому расчету. Но пусть я полностью исчерпала свои запасы любви, все равно надо устраивать жизнь, выходить замуж и рожать детей. Сами понимаете, выбирать нищего мужа только для того, чтобы не упрекнули в корыстолюбии, – полный идиотизм.

Вообще, припомнив всех знакомых юношей и мужчин, я пришла к неутешительному выводу, что их можно разделить всего на две категории. Одни действуют, другие объясняют. А присловье «зато муж хороший» – наглое вранье. Если «зато», то ни черта не хороший!

Глупость, эгоизм и лень одинаково мешают что в карьере, что в семье.

Если не Владимир, то кто? – спросила я себя и огляделась. Мальчики с курса, более или менее странные… Они не сами желали меня, такую красивую и интересную, этого вожделела их уязвленная самооценка. Важен был факт обладания мной, а не я.

Что ж, в любви, как в английском языке: главное – понять разницу между «быть» и «иметь». Кажется, мысль не моя, где-то я ее слышала или прочитала.

Потом я подумала, что если выйду за своего сверстника, неизвестно, что из него получится дальше. Может быть, он станет алкоголиком, или первая же неудача превратит его в бессильного нытика, да мало ли что еще произойдет. Владимир – взрослый человек, и мало шансов, что он сильно изменится. Даже если он вдруг потеряет свой бизнес, то все равно останется Владимиром Иваницким.

Так рассуждала я, не понимая, что совсем не знаю Владимира Иваницкого.

К сожалению, я умею держать себя в руках, но не могу притворяться и поэтому отказываю другим людям в этом великом искусстве. Мне почему-то кажется, раз я искренняя, то все остальные тоже, и когда человек мне ласково улыбается, я убеждена, что ему реально приятно меня видеть.

Не знаю, почему у меня составилось мнение, что Владимир добрый человек и меня искренне любит. Как может. С чего я взяла, что мы станем с ним хорошими товарищами и рука об руку пойдем по жизни? С чего решила, будто он меня уважает?

В свою защиту скажу: прежде чем очертя голову броситься в водоворот семейной жизни, я посоветовалась с подружкой.

Помню, мы засели в одном пафосном кафе с бутылкой вина, глубокомысленно пили и курили и немножко порассуждали о смысле жизни, прежде чем решать такой вопрос, как мое замужество. Подружка сказала, что Иваницкий очень даже ничего себе, self-made man, и вообще надо выходить за таких энергичных, а не за всяких «постельных клопов» (ухажер из мединститута обогащал ее речь разными интересными терминами).

Когда бутылка почти опустела, она призналась, что одно время была немножко влюблена в Иваницкого, и он, кажется, тоже немножко отвечал на ее интерес, но поскольку вел с ее отцом дела, то не решился на ухаживания, и все так и заглохло.

То ли наивность, то ли вино не дали мне спросить себя – а почему это Иваницкий боялся ухаживать за дочерью делового партнера? Всем известно, что браки укрепляют бизнес, а не расстраивают его.

К сожалению, через некоторое время мне все же пришлось ответить на этот вопрос, хоть я никогда его себе не задавала.

Слава приезжал почти каждый день, и Фрида, преодолевая слабость и тошноту, прихорашивалась к приемным часам, наводила порядок в палате и заплетала косу, хотя после травмы ей было трудно поднимать руки.

С соседкой у нее наладились добрые отношения, Фрида помогала женщине чем могла, обе они оказались молчуньями и не спешили открывать друг другу душу, так что очень быстро у них воцарилась полная гармония. Света передала Фриде плеер, полный аудиокниг, и большую часть времени женщины лежали с закрытыми глазами и слушали. На что-то большее сил не было, читать Фрида совершенно не могла и очень боялась, что нарушенные функции мозга восстановятся не полностью. Как она тогда будет работать?

Но приходил Слава, брал ее за руку и говорил, что все боятся, пока болеют, а потом становятся как новенькие и забывают не только о своих страхах, но и о самой травме. Говорил, что Фриде надо есть рыбу, а соседке – холодец, и доставал из сумки жареную форель и тазик со студнем. Фриде не хотелось рыбы, и непонятно было, при чем тут холодец, но на душе становилось тепло и спокойно от того, что есть на свете человек, который хочет накормить ее чем-то полезным.