…– Ой, Фрида, не делай мне нервы! Мы с тобой верим, что бога нет, человек произошел от обезьяны, и что? – восклицал Лев Абрамович, стремительными движениями собирая для внучки чай. – Надо теперь в зоопарке замуж выходить или в зоологическом музее, по твоей логике?

Фрида покачала головой.

– Хотя, с другой стороны, смысла тут не больше, чем в Адаме и Еве. Человек произошел от обезьяны, ха! Таки хотел бы я на это посмотреть, – продолжал дедушка задумчиво, – хорошо, если он летом произошел, а если зимой? Очень весело, произошел и тут же замерз насмерть! Пока бы он там додумался до огня, стрел и всего остального…

Фрида улыбнулась.

– Это в Африке случилось, дедушка, там тепло.

– Хорошо, но представь себе ситуацию: племя обезьян, и один из них вдруг происходит в человека! Естественно, переполох: э, друг, что с тобой? Да ты попутал! Что ты строишь из себя? И беднягу разорвали бы на пике эволюции, можешь не сомневаться.

– Ну, подобное поведение как раз характерно для развитых человеческих особей.

– Я, Фрида, это говорю к тому, что все гораздо сложнее, чем мы думаем. Так-то вроде стройная концепция, а вдумаешься – и схватишься за голову. Динозавры там, то-се… Да не в них дело! В любой проблеме рано или поздно натыкаешься на область, лежащую за гранью человеческого понимания, и ясно все только тем, кто не задает вопросов. Вот ты врач, неужели тебе все понятно в твоей не самой простой науке?

Фрида засмеялась и сказала, что далеко не все.

– Вот видишь, – поднял вверх палец дед, – поэтому мир надо изучать, но в чем-то просто ему довериться. Так что давай-ка ты крестись и венчайся, раз уж для Славы это важно. Иногда, знаешь, лучший способ освободиться от условностей, это им поддаться.

Фрида кивнула и подумала, что, наверное, больше никогда ее жизнь не будет так стремительно и круто меняться, как теперь.

Дело тут не во внешних обстоятельствах. Девушка чувствовала, что сама становится совсем другой.

В доме было, по обычаю Льва Абрамовича, нетоплено, и Фрида с наслаждением обхватила горячую чашку обеими ладонями.

– Дедушка, а почему семейную жизнь надо начинать с отрицания себя? – спросила она вдруг.

– Господи, да прекрати! Или ты будешь выходить замуж, или решать философские вопросы? – фыркнул Лев Абрамович. – При чем тут отрицание? Просто для тебя это не важно, а для Славы важно, значит, в этот раз тебе уступать. Когда тебе будет важно, он уступит.

Фрида задумчиво покачала головой и посмотрела в окно. Совсем скоро она войдет в дом через дорогу на правах хозяйки. В красивый и богатый дом, слишком роскошный для полицейского. Наверное, Слава берет взятки, иначе откуда у него все это появилось? Но если она хочет счастливо жить с ним, придется молчать о своих подозрениях, так же, как и о том, что ей известна его любовь к Елене Иваницкой. Слишком много будет запретных тем… Сейчас ей кажется, что она знает Славу и любящим сердцем чувствует его сердце, но вдруг она ошибается?

Тут Фрида услышала, как из сумки слабо доносится сигнал мобильника, и вскочила. В дамских сумочках существует специальный кармашек, но обнаруживается телефон всегда почему-то не там, а на самом дне, надежно замаскированный косметичкой, кошельком и другими необходимыми вещами.

– Фрида, – услышала она голос жениха, спокойный, но не такой, как обычно, – ты у дедушки?

– Да.

– А дети дома?

– Дома. Я их покормила и усадила за уроки.

– Хорошо. Я сегодня не вернусь. Скоро приедет моя мама, дождись ее, пожалуйста.

– Что случилось?

– Даже не знаю, Фрида, как тебе сказать. Может быть, ничего, а может быть, очень плохо. Не хотелось бы такие вещи по телефону, ну да лучше сразу сказать, иначе ты изведешься. Меня обвиняют в убийстве, и пока непонятно, чем это закончится.

– Это Николай? – спросила Фрида, чувствуя себя так, будто схватилась руками за оголенный провод.

– Нет, другой человек. Я невиновен, но просить тебя верить мне, конечно, не имею права. Решай сама.

– Слава… – начала Фрида и осеклась.

– Я никого не убивал и люблю тебя, вот и все, что я сейчас знаю. Надеюсь, меня отпустят и мы сможем нормально поговорить, но если нет, то ты сама смотри. Не заставляй себя верить.

– Слава, я ничего не понимаю!

– Честно говоря, я тоже.

Закончив разговор, Фрида вышла на крыльцо, даже не накинув куртку.

Слава сказал, чтобы она пока не думала ни о чем, вечером он ей все объяснит, если отпустят, а если нет – расскажет мама. Фрида сильно потерла лоб, пытаясь вернуть себе ясность мысли. Сколько себя помнила, она существовала в среде, где не было места уголовным обвинениям, следователям и вообще всему, связанному с нарушением закона. Это было все равно что из жизни инопланетян, и Фрида никогда не предполагала, что может ее коснуться. Она словно стремительно проваливалась в другую реальность, и хоть чувствовала, что не приспособлена к выживанию в этой чуждой среде, не могла уже вернуться в свой понятный и уютный мир.

Холодный воздух плохо отрезвил ее, и Фрида вернулась в дом, не совсем понимая, что делать дальше.

Сказать дедушке, что Славу обвиняют в убийстве, Фрида не смогла, просто язык не повернулся. Пришлось соврать, будто у жениха какой-то аврал, поэтому он попросил мать посидеть с детьми и с собаками. Главное, не думать и не судить, повторяла она, как мантру. Что бы Слава ни сделал, кем бы ни оказался, но она согласилась быть с ним и не может сейчас отвернуться.

Он не просил ее верить, как сделал бы любой другой человек. Почему? Знает, что виноват? Или ему все равно, что она подумает? А самое страшное, что Фрида не знала, верить или нет.


Зиганшин встал с тяжелой головой, в странном для себя взвинченном состоянии. Его томило смутное беспокойство, чувство, будто он опоздал или забыл сделать что-то важное, только никак не мог понять, что именно. Он перебрал в памяти вчерашний день, но не нашел в нем ни единого повода для паники. Разговор с Иваницким прошел спокойно, а вечером Мстислав Юрьевич хоть и не успел заехать к Фриде на работу, зато хорошо поговорил с ней по телефону, и невеста обещала сегодня приехать сама.

В общем, день обещал быть приятным, и Зиганшин решительно не понимал, откуда у него этот мандраж, предчувствие беды. Он никогда не ощущал ничего подобного раньше, даже в трудные дни, даже накануне опасных операций. Наоборот, зная, что скоро может быть убит, он словно открывался навстречу жизни, каждой клеткой тела наслаждаясь земным существованием.

А сейчас, на фоне полного благополучия почему-то не мог отделаться от бабского истерического чувства. Служебная рутина не отвлекла его, все равно подсознательно, фоном, шло противное ощущение, что он где-то сильно ошибся и теперь жизнь пойдет совсем не так, как ему бы хотелось. Зиганшин хотел позвонить Фриде или написать ей, но подумал, что она, наверное, спит после дежурства и будить ее из-за своих мутных и ни на чем не основанных тревог – настоящее свинство.

«Пройдет, – решил он, – сегодня с Фридой поцелуюсь, и все нормально будет».

Около двух часов дня вдруг позвонил Леша Кныш, областной следователь. Зиганшин пожал плечами, недоумевая, что могло понадобиться приятелю. Вроде бы они виделись совсем недавно и еще не успели соскучиться друг по другу.

– Подъезжай ко мне, – сказал Кныш строго и отрывисто.

– С чего бы вдруг?

– Послушай, это в твоих интересах. Если не хочешь очень больших проблем, просто собирайся и приезжай сейчас ко мне на службу.

Зиганшин немного обалдел от Лешиного тона, но при всем том, что Кныш был жуткий лентяй и безалаберный человек, Мстислав Юрьевич доверял ему и знал, что зря он волну гнать не будет, поэтому доложился начальнику и поехал к областным следователям.

Зиганшин предполагал услышать неприятные вести, но к тому, что сообщил Кныш, он все же оказался не готов.


В глазах следствия картина выглядела так: немногим более года назад Владимир Иваницкий предложил своей жене Елене развестись. Причины, толкнувшие его на этот шаг, оставались не ясны: если у олигарха и была другая женщина, то открыто он нигде с ней не появлялся и не знакомил ни с кем из своего окружения, и Елена, в свою очередь, тоже не была замечена в изменах. В семье росло трое детей, и до недавнего времени Иваницкие производили впечатление дружной пары. Оказалось, за красивым фасадом обитают точно такие же демоны, как у простых людей.

Елена дала несколько интервью, в которых робко признавалась, что муж ее жесток, равнодушен и в то же время изводит ее ревностью, что она боится лишний раз вздохнуть, чтобы не навлечь на себя гнев супруга и повелителя. Что к детям он абсолютно инертен и считает, раз содержит их в роскоши, то больше к нему, как к отцу, претензий быть не может. Первый раз в первый класс, детские болезни, взросление сына и прочее, что составляет интересы обычной здоровой семьи, – все это прошло мимо Владимира, поглощенного своим бизнесом и низкопробными развлечениями. Трудно сказать, чего хотела достичь Елена с помощью этих публикаций. Просто выплескивала злость, или взыграла на генетическом уровне, всплыла из тьмы времен черная магия советских женщин, которые возвращали мужей в семью, публично позоря и унижая их на партсобраниях-шабашах.

Скорее всего, она думала, что Иваницкому станет стыдно, он не захочет, чтобы люди думали о нем как об ужасном муже и никчемном отце, и чтобы доказать, что это не так, он вернется в лоно семьи как миленький.

Но Владимир был слишком самостоятельный человек, чтобы строить жизнь в угоду общественному мнению, и публикации не поколебали его решения. Во всех случаях он хранил молчание, предоставляя людям думать о себе все, что им заблагорассудится.

Елена тогда решила действовать через детей. Раз папа хочет бросить маму, значит, он негодяй и подлый человек, которого ни в коем случае нельзя любить, и общаться с ним – все равно что самому становиться подлым и низким человеком. Единственное, как могут хорошие дети относиться к отцу-предателю, – это ненавидеть его и презирать. Хочет уйти из семьи – ради бога, пусть уходит из всей семьи. Не хочет быть мужем – значит, недостоин быть отцом. Обычно дети, особенно воспитанные психопатическими личностями, охотно включаются в подобные игры, им нравится, когда мир четко разделен на хорошее и плохое, черное и белое, ангельскую мать и дьявола-отца. И кто откажется от удовольствия унижать и наказывать собственного родителя, раз уж есть к тому прекрасный повод?

Но дети Иваницких почему-то не захотели играть в эти игры и не стали бойкотировать отца. Обстановка в семье накалилась до предела. Елена без конца внушала детям, какие они негодяи и предатели, те сбегали от нее к папе, который и так чувствовал себя виноватым, а тут еще являлась Елена и рыдала, что подлый муж настраивает детей против матери.

На все предложения мирно развестись и договориться о совместной опеке над детьми Елена отвечала градом упреков, и дело не двигалось с мертвой точки.

Наконец Иваницкий понял, если он хочет сохранить детям здоровую психику, их надо решительно выводить из эпицентра семейного скандала. К счастью, владение крупным состоянием значительно упрощает такого рода вещи, и Владимир смог быстро устроить всех троих в приличную частную школу в Великобритании, благо дети удались умными и прекрасно владели английским.

После отъезда детей Иваницкий не переменил своих планов и продолжал настаивать на разводе, но в суд не торопился. Может быть, надеялся уладить все в семейном кругу и сэкономить на адвокатах, или боялся, что во время процесса всплывут какие-нибудь грешки с недвижимостью, или просто Елене за годы совместной жизни удалось скопить на него компромат, и бизнесмен опасался, что жена пустит его в ход. Трудно сказать, какие мотивы руководили Владимиром, но хоть все окружение Иваницких и досужие сплетники, интересующиеся жизнью элиты, и вообще все кому не лень знали, что супруги на грани развода, юридически это никак зафиксировано не было.

Елена излила свою боль и обиду в роскошно изданной автобиографии. То ли хотела побольнее ударить мужа, то ли ей просто не с кем было поделиться: ее собственные родители были возмущены поведением дочери, требовали, чтобы она прекратила издеваться над своими детьми, соответственно, их любимыми внуками, развелась с мужем и, пока молодая и красивая, дальше строила бы жизнь, и Елена не простила им этих настроений. Она посчитала, что папа с мамой предали ее точно так же, как дети, и если детям еще можно как-то простить, поскольку речь идет об их родном отце, то родители, получается, предпочли родной дочери чужого мужика только потому, что у него есть деньги.

Она объявила отцу и матери бойкот и уже несколько месяцев с ними не разговаривала. Чтобы не остаться совсем одинокой, Елена обратилась к своему бывшему возлюбленному Мстиславу Зиганшину, который ответил на зов первой любви и стал встречаться с Еленой.

Последний год Иваницкий постоянно жил в своей городской квартире, оставив загородный дом в распоряжении жены и детей. Дом был достаточно велик, чтобы приезжать на выходные и проводить время с детьми, не сталкиваясь при этом с постылой супругой, но Елена всякий раз закатывала такие скандалы, что Иваницкий предпочитал общаться с детьми в городе, пока не отослал их за границу.