– Но я тоже думаю прежде всего о нем.

– Знаю, Слава. Только…

– Ты боишься, что отец твоего ребенка изменник и убийца? Что ж, так оно и выглядит со стороны.

Фрида пыталась что-то возразить, но Слава остановил ее:

– Фрида, все наши с тобой дела ничто против материнского инстинкта, я это понимаю. Так получается, что отец из меня сейчас хреновый, поэтому если хочешь уйти – иди. Я даже тебе скажу, что, наверное, меньше уважал бы тебя, если бы ты осталась безо всяких колебаний.

– Но…

– Без «но», Фрида. Не думай обо мне и не жалей меня. Сейчас у нас с тобой другой приоритет появился. – Слава улыбнулся и легко провел ладонью по ее животу. – Не бойся, что оставляешь меня в беде, просто если сейчас хочешь уйти – уходи, вот и все. Не оставайся через силу.

– А как же ты?

– Буду тебя ждать. Благодаря вот этому браслету ты всегда найдешь меня тут же, где оставила.

Больше всего на свете Лев Абрамович Дворкин любил свою внучку Фриду. Он женился рано, еще будучи курсантом, и детство дочери прошло как-то незаметно. Он видел дочку урывками, в перерывах между учебой и тренировками, и был очень рад, что жена Соня не требует от него гулять с малышкой и вставать к ней по ночам, как делали жены товарищей. После военного училища он попал в военную разведку, в такое секретное подразделение, что Лев Абрамович и теперь старался лишний раз не вспоминать, где служил.

Приходилось бывать в командировках часто и подолгу, но Лев Абрамович не тяготился ни опасной службой, ни разлукой с семьей. Душу грело чувство, что его девочки Соня и Маша живут в нормальных условиях, имеют возможность хорошо питаться и одеваться, и в первый класс Машенька пойдет в английскую школу, где конкурс – десять детей на место.

Жена никогда не попрекала его частыми отлучками, зато умела сделать каждый день пребывания дома ярким и радостным, и Лев Абрамович чувствовал себя совершенно счастливым человеком. Единственное, что немного омрачало его жизнь, – это то, что они хотели много детей, но после Машеньки жена ни разу не забеременела.

«Может, оно и к лучшему, – иногда думал полковник Дворкин, сидя по уши в болоте за тысячи километров от родины, – убьют, так Машуля уже большая, а с младенцем как Соня одна?»

Но чем старше становился Лев Абрамович, тем сильнее ему хотелось понянчиться с малышом. Он с сожалением вспоминал о раннем детстве дочери, перебирал дни, когда его не было рядом, с щемящей грустью думая, что ничего этого уже не вернуть. Он собирался отойти от полевой работы и предвкушал, как начнет жить жизнью обычного человека: работать с девяти до восемнадцати, ночевать дома и иметь два выходных дня. Пусть младенчество дочери осталось позади, но зато теперь он может быть ей не нянькой, а другом и защитником, и для Сони станет наконец нормальным ежедневно присутствующим в доме мужем, а не вечным странником.

Но полковник Дворкин был лучшим в своем деле, и не только лучшим, но и сознательным бойцом. «Кто, если не я?» – этот лозунг был записан в подкорке. А когда до заветного перехода на кабинетную работу оставалось рукой подать, вдруг нападали мысли: «Неужели это все? И больше не будет в моей жизни рискованных операций, опасностей и чувства, что я делаю важное и нужное дело?» Мысли о перекладывании бумажек из одной стопки в другую, о самодурах-начальниках (в поле он был царь и бог) и о бессмысленной работе парализовали его, и Дворкин, вместо того, чтобы добиваться вожделенного места, наоборот, затаивался, пока не назначали кого-то другого. Так до пятидесяти лет и прослужил, благо здоровье ему досталось несокрушимое, и медкомиссии Лев Абрамович проходил легче молодых коллег.

Он бы, наверное, продержался еще лет пять, но в стране начались перемены, все начало стремительно распадаться и рушиться, и Лев Абрамович стал не нужен. Он демобилизовался и обнаружил, что дочь – совсем взрослая женщина, а внучка Фрида, коляску с которой он планировал исправно катать, давно бегает пешком и даже начала разговаривать.

Такие специалисты, как Лев Абрамович, в те неспокойные годы были нарасхват, но чувство собственного достоинства не позволило полковнику Дворкину идти в охранный бизнес или употреблять другие свои навыки в пользу частного капитала. Он служил своей стране и считал, что раз она погибла, то его долг офицера гибнуть вместе с ней.

Но семью надо было содержать, и Лев Абрамович поступил в школу учителем математики. Полученное им образование было не совсем профильным, поэтому он пошел учиться в педагогический институт на вечерний, хотя в те годы мало кого всерьез волновали дипломы и лицензии. Есть человек, готовый за копейки вдалбливать детям знания, и слава богу!

Через год умерла жена, и Лев Абрамович совсем потерялся. Дочь была занята семьей, бизнесом, который раскручивала вместе с мужем, и не могла отвлекаться на овдовевшего отца. Что ж, Лев Абрамович ее не винил, ведь его самого никогда не было с ней рядом.

Девочка воспитывалась матерью и очень тосковала по ней, но так вышло, что дочь и муж скорбели каждый сам по себе, никак не поддерживая и не утоляя боли друг друга. Наверное, им надо было отважиться на честный разговор, но оба боялись сделать первый шаг. Лев Абрамович думал, что услышит вполне обоснованные претензии в небрежении своим долгом мужа и отца, а что удерживало Машу – бог ее знает. Она всегда была хорошей дочерью, грех пожаловаться. Наверное, не хотела выплескивать на отца свою обиду, считая, что худой мир лучше доброй ссоры.

Одно время было чувство, что он летит в какую-то пустоту и не за что зацепиться. Не стало страны, не стало семьи… Работа в школе увлекала, как новое, еще не до конца освоенное дело, но никакого сравнения с прежней службой. Посещения института, где он был как минимум вдвое старше самого старшего сокурсника, только подчеркивали его одиночество. Ребята смеялись над ним, обзывали Баклажаном и Пифагором, а молодые преподаватели смущались спрашивать старого студента и ставили ему на экзаменах «отлично» еще до того, как он успевал открыть рот. Лев Абрамович вспомнил, что в детстве окончил художественную школу, и взялся рисовать акварелью. Выходило неплохо, но смысла жизни искусство не придавало.

Когда Дворкин почти убедился в том, что жизнь кончена, Маша попросила его посидеть с маленькой Фридой. Он приехал, увидел обращенную к нему детскую улыбку – и всю хандру как рукой сняло.

Трехлетняя девочка вернула его в поток существования, и Лев Абрамович зажил почти исключительно детскими интересами. Он приходил почти каждый день, гулял с Фридой, выполнял любые прихоти королевы своего сердца. Когда девочку отдали в сад, у них появился общий секрет: Фрида не любила спать днем и каждое утро зловещим шепотом просила дедушку забрать ее сразу после обеда. Стыдно сказать, но Лев Абрамович в школе перешел на полставки, чтобы исполнять это ее желание.

Он даже боялся, что дружба с внучкой вызовет ревность родителей, но Маша была мудрая женщина, убежденная, что любви много не бывает, а отец Фриды по складу характера походил на Льва Абрамовича и работу ставил выше тихих семейных радостей. Так и надо, пока молодой, думал дед слегка злорадно.

Фрида взрослела, Лев Абрамович старел, но время не ослабляло их дружбы. Он видел, что девочка растет немножко особенной, чуть-чуть не от мира сего, и переживал, но тут же думал, что таки да, мир недостаточно хорош для нее, и, может быть, к лучшему, что она держится в стороне от всей пошлости и грязи, которой теперь изобилует жизнь. И сразу же возражал себе, что, скорее всего, пошлость и грязь находятся не в жизни, а в его стариковских глазах.

Когда дочь развелась с мужем, то сказала: «Папа, не знаю, как бы Фрида это перенесла, если бы не ты», и он понял, что наступило примирение, и Маша больше не сердится на него.

Когда Фрида училась в институте, Маша вдруг вышла замуж за американского гражданина и уехала к нему. Там родилось двое внуков, дочь исправно присылала фотографии малышей, показывала ребятишек по скайпу, Лев Абрамович гордился, что у него такие прелестные потомки, но всепоглощающей любви, как к Фриде, не испытывал. Наверное, знал, что вряд ли когда-нибудь их увидит без помощи технологий, или понимал, что уже стар, и все равно они скоро будут расти без него.

Бывший зять тоже женился и обзавелся детьми, но для Фриды оставался хорошим отцом, по крайней мере, как считал Лев Абрамович, ничем не хуже, чем в свое время был он сам, поэтому он не стал возражать, когда Фрида решила продать квартиру для того, чтобы оплатить отцу лечение. Да и возразил бы, что толку? Девочка бы все равно сделала, как считала нужным. Единственное, в чем упрекал себя Лев Абрамович, что не проследил за сделкой и не добился для Фриды гарантий, которые бы не позволили ее мачехе выкинуть падчерицу на улицу. Но все равно, лучше остаться без квартиры и с выполненным дочерним долгом, чем всю жизнь грызть себя.

Зять умер, и Фрида оказалась на улице, к тому же закончилась ее аспирантура, а поскольку кандидатскую шеф ей завернул, то на кафедру внучку не взяли. Нужно было искать не только жилье, но и работу, и Лев Абрамович решил, что в создавшихся обстоятельствах самое лучшее – это купить дом в деревне. Он предполагал поселиться в глухомани самому, а Фрида чтобы жила у него в городской квартире, но внучка не захотела оставлять его одного, а тут кстати и работа подвернулась.

Лев Абрамович переживал, что Фриде почти тридцать, а она все еще не замужем, но в то же время не видел вокруг ни одного молодого человека, достойного занять место внучкиного супруга. «Лучше пусть так, чем с каким-нибудь придурком», – думал он и грустил, что растерял всех друзей и приятелей и не у кого спросить за хорошего юношу.

Зиганшин сначала совсем не понравился ему. В его добротном доме, во внедорожнике, даже в холеной овчарке Льву Абрамовичу виделись дух стяжательства, торжество хама над всем, что было дорого полковнику Дворкину и ради чего он честно и самоотверженно служил.

Слава показался ему грубым и расчетливым человеком, и он не переменил своего мнения, даже когда сосед залатал ему крышу. Решил, что в этом добром жесте есть свои тайные резоны и рано или поздно сосед обнаружит свое корыстное нутро.

Как возможного жениха для Фриды Дворкин Зиганшина даже не рассматривал. Во-первых, его ввело в заблуждение наличие детей, и он решил, что Слава женат, но главное – Лев Абрамович никак не мог представить, что его утонченная, благородная и порядочная девочка заинтересуется эдаким жлобом.

Даже когда он познакомился со Славой ближе и понял, каким ошибочным оказалось его первое впечатление, он не думал, что Фрида влюбится в соседа. Все равно тот, прекрасный парень, верный друг и товарищ, умный, порядочный, отважный, был для его внучки недостаточно хорош.

Но так уж вышло, что дети полюбили друг друга, и хоть Зиганшин, разумеется, недостоин Фриды, и никогда не будет достоин, как бы ни старался, все же он единственный человек на свете, кому Лев Абрамович готов доверить свою внучку и даже допустить на секундочку, что, возможно, она будет с ним счастлива.

Так вышло, что о домашнем аресте Славы Дворкин узнал последним. Фрида решила поберечь его и соврала, что надо на работу, но по ее перевернутому лицу он понял – происходит что-то очень плохое.

Лев Абрамович промаялся без сна, так и не решившись позвонить внучке, а утром, выйдя на улицу, увидел во дворе Славы Ксению Алексеевну. Эта красивая, уверенная в себе дама выглядела так ужасно, что Дворкин наплевал на приличия, бесцеремонно окликнул ее и потребовал объяснений.

Рассказ матери Славы шокировал его, но Лев Абрамович напомнил себе, что горевать и впадать в отчаяние можно, только когда нечего больше делать. А когда есть что делать – надо делать.

В данной ситуации перед ним непаханое поле. Информации мало, Ксения Алексеевна знает только то, что ей сказал сын. Лев Абрамович немного обиделся, почему Слава прислал мать сидеть с Юрой и Светой, а не возложил эти обязанности на невесту, так было бы лучше, но быстро себя одернул – в критической ситуации обижаться еще хуже, чем отчаиваться.

Итак, получается, что Слава, уже являясь женихом Фриды, встречался со своей бывшей возлюбленной и до того довстречался, что убил ее мужа. Со стороны выглядит отвратительно, но кто сказал, что так оно и было?

Сейчас науськивать внучку, мол, брось негодяя, так же глупо, как убеждать ее в невиновности жениха. Когда не владеешь информацией, любое решение ошибочно.

Лев Абрамович, как умел, успокоил Ксению Алексеевну, сказал, что сегодня у него дела в городе, а завтра он обязательно отпустит ее на целый день к сыну.

Говорить разные банальности он не стал – время дорого.

Лев Абрамович достал костюм, в котором вел уроки в школе, прикинул, что выглядит в нем, как зомби из восьмидесятых, и со вздохом повесил обратно в шкаф. Обычно он вполне уютно чувствовал себя в одежде, приобретенной в эпоху своей молодости и плодотворной зрелости, но сейчас наступило время действовать и нырнуть в гущу жизни, значит, экипировка должна быть соответствующей.